— Ир, нам надо поговорить, — голос Павла, вошедшего в квартиру, был непривычно глухим и напряженным. Он даже не разулся, остановившись в коридоре и глядя на жену так, словно собирался сообщить нечто ужасное.
Ира отложила книгу и сняла очки для чтения.
— Что-то случилось на работе? У тебя такой вид…
Павел прошел на кухню, сел на стул, уронив руки на колени. Его обычно прямые плечи были ссутулены, а взгляд блуждал по плиткам на полу.
— Нет, на работе все по-старому. Дело в маме.
Сердце Ирины пропустило удар. Свекровь, Тамара Игоревна, была женщиной властной и непростой, с твердой уверенностью в собственной правоте по любому вопросу. Ира старалась поддерживать с ней ровные, вежливые отношения, но всегда чувствовала себя как на минном поле. Любое неосторожное слово могло вызвать бурю.
— Что с Тамарой Игоревной? Она здорова? — спросила Ира, садясь напротив мужа.
— Здорова, — Павел поморщился. — Вполне. Она… В общем, она хочет продать свою квартиру.
— Ого, — удивилась Ира. — Неожиданно. А куда же она переедет? Решила купить что-то поменьше?
— Не совсем, — муж поднял на нее тяжелый взгляд. — Она хочет переехать к нам.
На кухне повисла звенящая тишина. Ира смотрела на Павла, пытаясь понять, шутит он или нет. Но лицо мужа было абсолютно серьезным.
— К нам? В смысле, сюда? В мою квартиру? — переспросила она, чувствуя, как внутри зарождается холодное недоумение. — Паш, у нас двухкомнатная квартира. Где она будет жить? В гостиной на диване?
Эта квартира была гордостью Ирины. Она купила ее сама, задолго до знакомства с Павлом, вложив все свои сбережения и несколько лет выплачивая ипотеку. Это было ее место силы, ее крепость. Даже после свадьбы она не спешила продавать ее, чтобы купить что-то общее. Здесь все было так, как нравилось ей.
— Ну да, в гостиной. Она говорит, ей много не надо. Поставить ширму… — начал Павел, но осекся под ледяным взглядом жены.
— Погоди. Она продает свою «трёшку» в хорошем районе, чтобы переехать к нам в гостиную за ширму? Зачем? В чем логика?
Павел тяжело вздохнул.
— У Ленки проблемы. Большие.
Ленка, младшая сестра Павла, была вечным источником головной боли для всей семьи. Ветреная, импульсивная, она жила не по средствам, постоянно влезая в какие-то авантюры. Год назад они с мужем взяли огромный кредит на открытие какого-то модного кафе, которое предсказуемо прогорело.
— Они не могут платить по кредиту, — продолжил Павел. — Банк грозит забрать их квартиру, ту, что в залоге. Мама хочет продать свою, отдать им долг, а на оставшиеся деньги… ну, не знаю. Может, дачу достроить и жить летом там. А пока — у нас.
Ирина медленно встала и подошла к окну. За ним начинались сумерки, зажигались огни в домах напротив. Мирный вечерний пейзаж совершенно не вязался с бурей, которая поднималась в ее душе.
— То есть, твоя мать решила пожертвовать своим комфортом и нашим спокойствием, чтобы спасти Лену от последствий ее же глупости? И все это за счет моего личного пространства?
— Ир, ну не говори так. Она же мать. Лена ее дочь.
— А ты ее сын! А я твоя жена! — голос Ирины начал дрожать. — Твоя мать решила, что имеет право на мою добрачную квартиру? С чего интересно? Она спросила нашего мнения? Или просто поставила тебя перед фактом?
Павел молчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Тамара Игоревна не сомневалась, что сын продавит это решение. Что он убедит жену, а если не убедит — заставит.
— Паша, ответ — нет. Категорическое нет. Я сочувствую Лене, но взрослые люди должны отвечать за свои поступки. Мы не можем превращать нашу жизнь в коммунальный ад, чтобы она и дальше жила безответственно. Твоя мама не будет жить с нами.
Лицо Павла приобрело жесткое выражение.
— Я знал, что ты так отреагируешь. Никакого сочувствия. Это моя семья, Ира!
— А мы с тобой не семья? — парировала она. — Наша семья живет здесь, в этой квартире. И я не позволю ее разрушать. Ни твоей маме, ни твоей сестре.
Это был первый серьезный раскол в их отношениях за пять лет брака. Разговор закончился ничем. Павел ушел в спальню и демонстративно лег спать, отвернувшись к стене, а Ирина до поздней ночи сидела на кухне, глядя в темноту и чувствуя, как ее уютный мир начинает трещать по швам.
На следующий день Тамара Игоревна позвонила сама. Ее голос, обычно повелительный, звучал жалобно и надтреснуто.
— Ирочка, деточка, здравствуй. Пашенька тебе рассказал, наверное, про наше горе?
— Здравствуйте, Тамара Игоревна. Да, рассказал, — сухо ответила Ира, готовясь к обороне.
— Я ведь не для себя прошу, ты пойми, — запричитала свекровь. — Сердце кровью обливается за Ленуську! Девочка моя на улице окажется! Я же у вас не навсегда, ну что ты. На годик, может, меньше. Как только дачу достроим, сразу съеду. Я вам и мешать не буду, буду как мышка, тихонечко в уголке…
Ирина слушала этот спектакль и чувствовала, как внутри все закипает. Она прекрасно знала, что «годик» превратится в вечность, а «тихонечко в уголке» — в полный контроль над их жизнью.
— Тамара Игоревна, я вам сочувствую, правда. Но мы не можем вас принять. Нам будет тесно. Это создаст напряжение для всех.
— Тесно? — в голосе свекрови появились металлические нотки. — В хоромах твоих тесно? Я ведь, между прочим, тоже в эту квартиру вложилась!
Ира опешила.
— Что вы имеете в виду?
— А то! Когда вы ремонт делали, кто вам деньги давал? Я! Триста тысяч, как сейчас помню. Думала, для сына стараюсь, для семьи. А ты, оказывается, чужая. Только о себе думаешь. Так что я имею полное право на часть этой квартиры! Раз по-хорошему не понимаешь, будем говорить по-другому.
Свекровь бросила трубку. Ирина стояла посреди комнаты, оглушенная. Триста тысяч. Да, Тамара Игоревна действительно дала им эту сумму, когда они решили обновить кухню и ванную два года назад. Но это подавалось как подарок на годовщину свадьбы, помощь молодой семье. Ни о каком «вложении» или «доле» речи не шло. Теперь этот подарок превратился в инструмент шантажа.
Вечером состоялся второй раунд разговора с мужем. Павел был мрачнее тучи.
— Мама звонила. Сказала, ты ее оскорбила и выгнала.
— Я сказала ей правду, Паша. А она начала угрожать, что имеет право на мою квартиру, потому что дала нам деньги на ремонт.
— Ну… она же действительно дала, — неуверенно протянул он.
— Это был подарок! — воскликнула Ирина. — Ты же сам говорил! Подарок от твоей мамы! Или ты тогда уже знал, что это плата за ее будущее проживание здесь?
Павел отвел глаза.
— Я не знал… Но, может, она права? Она же пожилой человек, в отчаянии. Пытается найти хоть какой-то рычаг.
— Рычаг? Паша, это называется манипуляция и шантаж! Она пытается выставить меня меркантильной особой, которая не пускает несчастную старушку на порог, при этом претендуя на чужую собственность. Ты не видишь, что происходит?
Он видел. Но признать, что его мать ведет себя недостойно, было выше его сил. Он оказался между двух огней: властной, не привыкшей к отказам матерью и принципиальной, решительной женой. И он выбрал самую проигрышную тактику — пытаться угодить обеим.
Следующие недели превратились в ад. Тамара Игоревна развернула полномасштабную кампанию. Она обзвонила всю родню, рассказав душераздирающую историю о своей черствой невестке, которая выгоняет ее на улицу и не пускает к родному сыну. Ире начали звонить тетушки и дядюшки Павла, которых она видела пару раз на свадьбе, и увещевать ее «быть мудрее», «войти в положение» и «не гневить Бога».
Павел приходил с работы вымотанный и злой. Мать звонила ему по десять раз на дню, рыдая в трубку и жалуясь на сердце. Он начал срываться на Ирине.
— Может, мы и правда могли бы потерпеть? Ну что тебе стоит? — бросил он ей однажды вечером.
— Мне стоит моего душевного спокойствия, нашего брака и моей квартиры! — не выдержала она. — Почему ты не скажешь ей твердое «нет»? Почему я одна должна держать эту оборону?
— Потому что это МОЯ МАТЬ! — заорал он. — Я не могу просто послать ее!
Ира поняла, что проигрывает. Не свекрови, а собственной любви к мужу. Она видела, как он страдает, разрываясь на части. И какая-то ее часть была готова сдаться, просто чтобы прекратить эту пытку.
Однажды, вернувшись домой раньше обычного, она застала в своей квартире Тамару Игоревну и Лену. Свекровь, одетая во все домашнее, хозяйским жестом показывала Лене гостиную.
— …вот здесь поставим мой диван, он как раз войдет. А у окна — кресло и торшер. Телевизор придется на другую стену вешать.
У Ирины потемнело в глазах.
— Что вы здесь делаете? — спросила она ледяным тоном.
Тамара Игоревна обернулась без тени смущения.
— А что такое? Пришли посмотреть, как лучше обустроиться. Пашенька ключи дал. Сказал, ты не будешь против.
Лена, почувствовав неладное, потупила взгляд и пробормотала:
— Ир, прости, мама настояла…
— Вон отсюда, — тихо, но отчетливо сказала Ирина. — Обе. Немедленно.
Тамара Игоревна выпрямилась.
— Ты как со мной разговариваешь? Я мать твоего мужа!
— Вы в моем доме без моего разрешения. У вас есть три минуты, чтобы покинуть помещение. Иначе я вызову полицию.
Это был удар ниже пояса. Свекровь побагровела, но поняла, что Ира не шутит. Схватив Лену за руку, она вылетела из квартиры, бросив на прощание: «Ты еще пожалеешь об этом, змея!».
Когда Павел пришел домой, его ждала собранная сумка.
— Что это? — ошеломленно спросил он.
— Это твои вещи, — спокойно ответила Ирина. — Ты дал своей матери ключи от моего дома, чтобы она могла здесь хозяйничать за моей спиной. Ты сделал свой выбор, Паша. Теперь поезжай к маме. Можешь жить у нее, пока она не продаст квартиру. Или можешь переехать к Лене и помочь ей решать проблемы. А в моем доме тебе больше нет места.
Павел смотрел на нее, и в его глазах был ужас. Он наконец понял, что перешел черту.
— Ира, прости! Я дурак! Я не думал… Она так давила, я просто… хотел, чтобы она отстала хоть на время! Я скажу ей, что она никогда сюда не переедет! Я заберу ключи! Только не выгоняй меня!
Он выглядел таким потерянным и жалким, что у Ирины защемило сердце. Но она знала: если она простит его сейчас, этот кошмар никогда не закончится. Она должна была показать, что ее границы нерушимы.
— Я не выгоняю тебя навсегда, Паша. Я даю тебе время подумать. Подумать, кто твоя семья — мы с тобой, или твоя мама и сестра. Пожить отдельно, без моего присутствия и без ее давления. И принять решение. Взрослое, мужское решение. Когда примешь — тогда и поговорим.
Павел ушел, забрав сумку. Впервые за много лет Ирина осталась в своей квартире одна. Но вместо облегчения она чувствовала лишь опустошающую пустот
Павел переехал к другу. Первые дни он звонил и писал, умоляя о прощении. Ира отвечала коротко: «Думай, Паша». Она и сама думала. Она любила его, но понимала, что их брак висит на волоске.
Через неделю ей позвонил незнакомый мужчина. Представился юристом Тамары Игоревны. Официальным, холодным тоном он сообщил, что его клиентка готовит иск в суд о признании за ней доли в квартире Ирины на основании произведенных «неотделимых улучшений» на сумму триста тысяч рублей.
— Моя доверительница предлагает вам решить вопрос в досудебном порядке, — сообщил юрист. — Выплатите ей стоимость ее доли, и она откажется от претензий на проживание.
Ирина слушала и не верила своим ушам. Это уже было не просто давление. Это была война. Она поняла, что свекровь не остановится ни перед чем.
В тот же вечер она позвонила Павлу.
— Твоя мать наняла юриста и собирается подавать на меня в суд. Она хочет отсудить у меня часть квартиры.
В трубке повисло молчание.
— Паша? Ты слышишь меня?
— Слышу, — глухо ответил он. — Этого не может быть. Она бы мне сказала.
— Значит, не сказала. Значит, она теперь и за твоей спиной действует. Паша, это конец. Я больше не могу.
Она записалась на консультацию к хорошему адвокату. Тот, выслушав историю и посмотрев документы на квартиру и выписки со счетов, лишь усмехнулся.
— Шансов у нее ноль. Квартира добрачная, ваша личная собственность. Деньги были переведены вам на карту без всякого договора. Юридически это подарок. Никаких «неотделимых улучшений», дающих право на долю, здесь и близко нет. Максимум, на что она могла бы претендовать в теории — это возврат этих трехсот тысяч как неосновательное обогащение, но и это нужно доказать, что практически невозможно. Ее юрист это прекрасно понимает. Это чистой воды блеф, рассчитанный на то, что вы испугаетесь и сдадитесь.
Ирине стало легче. Но решение, которое зрело в ней все эти дни, окончательно окрепло.
Она встретилась с Павлом в кафе. Он выглядел ужасно: похудевший, с темными кругами под глазами.
— Ир, я говорил с матерью, — начал он сразу. — Она все отрицает. Говорит, что просто консультировалась, а ты все не так поняла. Она заберет заявление. Я обещаю. Давай я вернусь домой. Я больше никогда…
Ирина мягко остановила его, положив руку на его ладонь.
— Паша, я подаю на развод.
Он замер, глядя на нее расширенными глазами.
— Почему? Я же все исправлю!
— Дело уже не в квартире, Паша. И не в твоей маме. Дело в нас. В тебе. Ты позволил ей разрушить нашу семью. Ты не смог защитить меня, не смог защитить наш дом. Ты метался между нами, пытаясь быть хорошим для всех, и в итоге предал меня. Я больше не могу тебе доверять. Я всегда буду ждать, что в следующий раз, когда твоей маме или сестре что-то понадобится, ты снова поставишь их интересы выше наших.
Он молчал, опустив голову. Он знал, что она права. В решающий момент он проявил слабость, и эта слабость разрушила все.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
— Я тебя тоже любила, — тихо ответила Ирина. — Очень. Но одной любви недостаточно. Прощай, Паша.
Она встала и ушла, не оглядываясь.
Развод прошел быстро. Павел на раздел имущества не претендовал. Он съехал от друга на съемную квартиру. Тамара Игоревна, узнав о разводе, по слухам, торжествовала. Она добилась своего — избавила сына от «неправильной» жены. Но она просчиталась. Павел оборвал с ней все контакты. Он не отвечал на ее звонки, не приходил в гости. Он понял, какой ценой мать «спасала» его сестру — ценой его собственного счастья.
Ирина осталась в своей квартире. Вечерами она так же сидела на кухне у окна, но теперь чувствовала не пустоту, а горько-сладкую свободу. Она отстояла себя и свой дом. Цена оказалась высокой, но она знала, что поступила правильно. Где-то там, в другом конце города, Тамара Игоревна, скорее всего, продолжала жить в своей «трёшке», так и не продав ее. Лена со своим мужем, по-видимому, как-то выкрутились сами. А ее брак с Павлом, который казался таким прочным, рассыпался в пыль под давлением чужих интересов и слабости одного единственного человека. Она больше не ждала звонка от мужа. Она ждала, когда в душе наконец наступит тишина.
