Елена Сергеевна стояла у плиты, помешивая борщ, который по цвету напоминал кремлевскую ковровую дорожку — густой, свекольный, богатый. На кухне пахло чесноком, укропом и, совсем немного, назревающим скандалом.
Скандал этот витал в воздухе уже третий месяц, ровно с того момента, как в «двушке» её дочери Вики, доставшейся той от бабушки, поселился Игорь. Игорь был личностью творческой, что на языке бытовой прозы означало: работал он от случая к случаю, зато планы строил наполеоновские. В данный момент Наполеон лежал на диване в гостиной и, судя по звукам, сражался с зомби в приставке, пока Вика, придя с суточной смены в больнице, тихонько шуршала в ванной, застирывая его же носки.
Елена Сергеевна, женщина пятидесяти шести лет, главный бухгалтер с тридцатилетним стажем, в людях разбиралась так же хорошо, как в налоговом кодексе: видела, где «упрощенка», а где «черная касса». Игорь шел по статье «безнадежные долги», но Вика, ослепленная тем самым чувством, которое в книжках называют любовью, а в жизни — временным помутнением рассудка, этого в упор не замечала.
— Елен Сергевна! — крикнул Игорь из комнаты, даже не поставив игру на паузу. — А сметанка есть?
— Есть, Игорек, есть, — отозвалась она, добавляя в голос ту самую ласковую ехидцу, от которой у её подчиненных обычно стыла кровь в жилах. — В магазине, на полке. Четыреста грамм — сто двадцать рублей. Сбегаешь?
Игорь что-то буркнул и затих. Бегать он не любил. Он любил рассуждать.
Вика вышла из ванной, уставшая, с темными кругами под глазами. Халатик на ней висел, лицо бледное.
— Мам, ну чего ты его дергаешь? — шепнула она, наливая себе чай. — Он сейчас проект ищет, у него стресс.
— Стресс у него от того, что монстры в телевизоре быстрее бегают, — парировала Елена Сергеевна, нарезая сало тонкими, почти прозрачными ломтиками. — Садись ешь. Кормилец твой уже, поди, проголодался, сейчас приползет на запах.
И правда, стоило звякнуть крышке кастрюли, как в дверном проеме нарисовался Игорь. В трениках с оттянутыми коленями (фирменные, между прочим, Вика с премии подарила) и в футболке с надписью «Game Over». Символично, подумала Елена Сергеевна.
Ужин проходил в напряженной тишине, нарушаемой лишь чавканьем «творческой личности». Игорь ел так, словно неделю голодал в тайге, а не сидел весь день дома рядом с полным холодильником.
— Вик, — начал он, вытирая губы хлебным мякишем. — Я тут подумал насчет свадьбы.
Елена Сергеевна напряглась. Свадьба планировалась через два месяца, и пока что единственным вкладом Игоря в это мероприятие было согласие на нём присутствовать.
— Что такое, зай? — Вика подняла на него влюбленные глаза.
— Нам надо решать жилищный вопрос. Глобально.
— В смысле? — Вика обвела рукой кухню. Свежий ремонт, который они с матерью делали два года назад, ещё сиял новизной. Итальянская плитка (купленная по акции, но кто знает), встроенная техника, хорошие обои. — У нас же есть квартира.
Игорь снисходительно улыбнулся, как профессор первокурснице, сморозившей глупость.
— Это пока есть. Но ты же понимаешь, семья должна расти, развиваться. А еще нельзя быть эгоистами.
Елена Сергеевна отложила вилку. Внутри сработала пожарная сигнализация.
— И что ты предлагаешь, Игорь? — вкрадчиво спросила она.
Он откинулся на спинку стула, довольный собой.
— Смотрите. Эта квартира — хорошая, спору нет. Центр, сталинка, потолки высокие. Рыночная цена сейчас — ого-го. Я прикинул, если её продать, то денег хватит на две приличные «однушки» в Новой Москве. Или даже на «евродвушки», если на котловане брать.
Вика замерла с чашкой у рта.
— Зачем нам две «однушки» в Новой Москве, Игорь? Мы работаем здесь. Мне до больницы пятнадцать минут пешком.
— Вика, ты мыслишь узко! — воскликнул он, размахивая вилкой. — Одну квартиру мы оформим на нас. В ипотеку чуть-чуть доберем, зато новостройка, чистый воздух, никаких бабок у подъезда. А вторую… — он сделал театральную паузу. — Вторую отдадим моей сестре, Ленке.
На кухне повисла тишина. Такая плотная, что было слышно, как у соседей сверху работает стиральная машинка на отжиме.
— Кому? — переспросила Елена Сергеевна, чувствуя, как дергается левый глаз.
— Сестре моей, Ленке. Вы же знаете, она сейчас разводится, с ребенком на руках, живет у матери в двушке. Там тесно, скандалы. Ей нужно свое жилье. А мы — семья. У нас есть ресурс, — он обвел пальцем Викины стены, — почему бы не помочь? Мы же родные люди будем.
Вика моргнула. Раз, другой.
— Игорь, подожди. Ты хочешь продать мою квартиру, в которую мама и бабушка вложили душу и деньги, купить две квартиры в полях за МКАДом, и одну из них просто подарить твоей сестре?
— Ну зачем сразу «подарить»? — поморщился Игорь. — Оформим на маму мою, чтоб надежнее. Но жить там будет Ленка. А мы с тобой в своей. Зато всё по-честному, по-семейному. У тебя жилье есть, а у Ленки нет. Несправедливо же.
Елена Сергеевна медленно встала. В ней боролись два желания: вылить остатки борща Игорю на голову или рассмеяться в голос. Победил жизненный опыт.
— Игорек, — сказала она очень тихо. — А ты ничего не перепутал, милый? Может, ты еще и почку Вики продашь? Ну, у неё же две, а у кого-то ни одной. Несправедливо.
— Вы передергиваете, Елена Сергеевна, — насупился жених. — Это мещанство — держаться за метры. Надо о людях думать. Вика, ты же меня любишь?
Это был запрещенный прием. Удар ниже пояса. Вика опустила глаза. Она действительно любила этого великовозрастного оболтуса, хотя в последнее время эта любовь всё больше напоминала ношение чемодана без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко, потому что «чемодан» умел красиво говорить о звездах.
— Игорь, это бабушкина квартира, — тихо сказала Вика. — Я не могу её менять. И тем более… Лене помогать, конечно, надо, но почему за мой счет?
— Вот! — Игорь вскочил, чуть не опрокинув стул. — Я так и знал! Меркантильность. Для тебя эти кирпичи важнее семьи? Важнее меня? Я тебе предлагаю стратегию, развитие! А ты…
Он выбежал из кухни, хлопнув дверью так, что жалобно звякнули бокалы в серванте.
Елена Сергеевна села обратно и посмотрела на дочь. Вика сидела, обхватив голову руками.
— Мам, ну может он не со зла? Может, он просто не понимает?
— Всё он понимает, доченька, — вздохнула мать. — «Не ждала тебя, а ты приперся», как в том фильме. Он не просто понимает, он уже всё посчитал. Заметила? Он уже и цены узнал, и варианты прикинул. Без тебя. Твоей квартирой распорядился.
— Ну он же хотел как лучше… Для сестры.
— Для сестры — это замечательно. Только пусть он для сестры заработает, а не твое приданное дербанит. Ты, Вика, конечно, врач, людей спасаешь, но тут реанимация уже не поможет. Тут ампутация нужна.
Следующие две недели прошли в режиме холодной войны. Игорь дулся, спал на диване демонстративно отвернувшись к стене, и ел покупные пельмени (на деньги Вики, разумеется), всем своим видом показывая, как глубоко его ранило равнодушие будущей жены к судьбе несчастной Ленки.
А потом случился приезд «тяжелой артиллерии». В субботу утром, когда Елена Сергеевна пришла к дочери помочь с генеральной уборкой, в дверь позвонили.
На пороге стояла Тамара Петровна — мама Игоря, женщина корпулентная, с химической завивкой цвета «баклажан» и взором горящим. Рядом переминалась с ноги на ногу та самая сестра Лена с пятилетним сыном, который тут же, не разуваясь, рванул в комнату и начал прыгать на диване.
— Ой, сватушка! — пропела Тамара Петровна, отодвигая Елену Сергеевну бедром и просачиваясь в коридор. — А мы вот решили в гости! Надо же обсудить детали торжества, да и вообще… Жить-то как молодые будут?
Они оккупировали кухню мгновенно. Тамара Петровна достала из сумки банку варенья (своего, не магазинного!) и положила на стол так, словно это был слиток золота, оплачивающий их визит.
— Вика, деточка, поставь чайник, — скомандовала она. — Разговор есть серьезный.
Вика, растерянная, суетилась с чашками. Игорь сидел с видом мученика, которого пришли спасать войска ООН.
— Мы тут с Игорешей посоветовались, — начала Тамара Петровна, прихлебывая чай из Викиной любимой фарфоровой чашки. — И решили, что тянуть с разменом не надо. Рынок падает, надо успевать.
Елена Сергеевна, сидевшая в углу как наблюдатель ООН (с правом вето, но пока молчащая), хмыкнула.
— С каким таким разменом, Тамара Петровна? Вроде закрыли тему.
— Кто закрыл? Вы? — будущая свекровь округлила глаза. — А молодые должны сами решать! Вика, ты же понимаешь, Лене жить негде. У меня в квартире ад — отец пьет, места мало. А тут — хоромы! Вам двоим зачем столько? Три метра потолки! Это ж сколько за отопление платить? Нерационально.
— Мам, — подала голос Лена, накладывая себе бутерброд с икрой, которую Елена Сергеевна принесла к празднику. — Ну чего ты давишь? Может, Вика не хочет в Новую Москву.
— Хочет не хочет — надо! — отрезала Тамара Петровна. — Семья — это жертвы. Игорь вот готов на жертвы ради Вики — женится, свободу теряет. А Вика что? Квартиру жалеет? Для родной золовки?
Игорь поддакнул:
— Вот именно. Я, между прочим, свои проекты отложил, чтобы свадьбой заниматься.
Елена Сергеевна посмотрела на этот театр абсурда. На Игоря, который за три месяца не вкрутил лампочку в коридоре. На его маму, которая уже мысленно клеила обои в новой квартире дочери. На Лену, которая с аппетитом уплетала икру. И на Вику.
Вика сидела прямая, как струна. В её глазах, обычно мягких и уступчивых, происходил какой-то сложный химический процесс. Словно лакмусовая бумажка меняла цвет с розового на тревожно-красный.
— Тамара Петровна, — тихо сказала Вика. — А почему вы решили, что можете распоряжаться моим имуществом?
— Каким твоим? — удивилась свекровь. — Вы же женитесь! Всё общее будет. Муж и жена — одна сатана. И имущество общее.
— Вообще-то, — вмешалась Елена Сергеевна, не выдержав, — имущество, приобретенное до брака, совместным не является. Семейный кодекс, статья 36.
— Ой, да бросьте вы эти бумажки! — махнула рукой Тамара Петровна. — Мы люди простые, душевные. По совести надо жить, а не по кодексу. По совести — у Вики излишки, а у Лены нужда. Значит, надо делиться. Бог велел делиться.
В этот момент из комнаты раздался грохот. Это сын Лены опрокинул вазу. Бабушкину вазу. Чешское стекло.
Звон разбитого стекла стал тем самым гонгом, который закончил раунд.
Вика встала. Она посмотрела на осколки, потом на жениха.
— Игорь, убери, пожалуйста.
— Я? — искренне удивился Игорь. — Там же ребенок, он случайно. Сама убери, ты же хозяйка. И вообще, это просто стекляшка. Старье.
Вика посмотрела на него так, будто видела впервые. Внимательно так посмотрела. На его небритую щеку, на пятно от кетчупа на футболке, на требовательные глаза его матери.
— Знаете что, — сказала Вика очень спокойным, «врачебным» голосом, каким сообщают диагноз, не подлежащий обжалованию. — Размена не будет.
— Как не будет? — поперхнулась вареньем Тамара Петровна.
— Так. Не будет. Ни сейчас, ни после свадьбы. Эта квартира останется моей. И жить в ней буду я. Одна.
— В смысле — одна? — Игорь перестал жевать. — А я?
— А ты, Игорь, собираешь вещи и едешь к маме. Помогать Лене. Там, в тесноте, да не в обиде. И проекты твои там быстрее пойдут, стимул будет.
— Вика, ты чего? — Игорь попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Истерика перед свадьбой? ПМС?
— Свадьбы не будет, — отрезала Вика. — Заявление заберем завтра. А вещи… Вещи можешь забрать прямо сейчас. Мам, помоги ему собрать сумку, пожалуйста. Я пока веник возьму.
На кухне повисла пауза, по тяжести сравнимая с бетонной плитой.
— Ты это серьезно? — прошипела Тамара Петровна, багровея. — Из-за квартиры? Из-за каких-то метров рушишь счастье? Торгашка! Я так и знала, что ты нам не пара! У нас духовные ценности, а у тебя — одни шмотки да стены в голове!
— Вон, — сказала Елена Сергеевна. Коротко и ясно. Встала во весь рост, уперев руки в бока. — Вон отсюда. И варенье свое заберите.
Сборы были недолгими, но шумными. Игорь кричал, что Вика пожалеет, что она упустила лучшего мужчину в своей жизни, что она «старая дева с квартирой». Тамара Петровна проклинала их род до седьмого колена и обещала наслать порчу. Лена молча доедала бутерброд, понимая, что халява закончилась, не начавшись.
Когда за ними захлопнулась дверь, в квартире стало тихо. Только часы тикали на стене, да гудел холодильник.
Вика опустилась на стул прямо посреди коридора, рядом с сумкой, которую Игорь в суматохе забыл (там были только грязные носки, невелика потеря).
— Мам, я что, правда меркантильная? — спросила она, и голос её дрогнул. — Может, надо было помочь?
Елена Сергеевна подошла, обняла дочь за плечи, прижимая к своему мягкому, пахнущему выпечкой халату.
— Дурочка ты моя, — ласково сказала она. — Меркантильная — это когда за деньги выходят замуж. А когда свое не отдают наглецам — это называется «здравый смысл». Ты не квартиру спасла, Вика. Ты свою жизнь спасла. Представь: ты в ипотеке, в Новой Москве, с ребенком, а он бы лежал на диване и говорил, что ему тесно. А сестра его жила бы в твоей половине за твой счет.
Вика шмыгнула носом.
— Но я же платье уже купила…
— Платье перешьем. Или продадим. Или на корпоратив наденешь, будешь снежинкой, — улыбнулась Елена Сергеевна. — А вот нервы новые не купишь. Ни в каком магазине, ни по какой акции.
Они пошли на кухню. Елена Сергеевна смела осколки вазы в совок.
— Жалко вазу, — вздохнула Вика.
— Зато, считай, откупились малой кровью. Посуда бьется к счастью, — подмигнула мать. — Ставь чайник заново. У нас там еще эклеры остались. И, кстати, я видела отличную путевку в санаторий в Кисловодск. Поедем? Тебе нервишки подлечить, мне — суставы. А женихов этих… Как грязи весной. Найдем тебе нормального. С квартирой. Или хотя бы с совестью.
Вика посмотрела на мать, потом на пустой стул, где еще полчаса назад сидел «Наполеон», и впервые за вечер улыбнулась. По-настоящему.
— С совестью лучше, мам. Квартира у меня и своя есть.
— Вот и умница, — кивнула Елена Сергеевна, доставая из холодильника эклеры. — А замки завтра все равно поменяем. Береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет.
За окном сгущались сумерки, зажигались фонари. Где-то там, внизу, Игорь, наверное, уже жаловался маме на жестокость мира. А на кухне в сталинской высотке две женщины пили чай, и чай этот был вкуснее самого дорогого шампанского. Потому что он был с привкусом свободы и здравого смысла. А это, как ни крути, самый дефицитный товар в наше время.
В полночь телефон Вики звякнул. СМС от Игоря: «Думаешь, всё? Я в эту хату вкладывался! Завтра приду за своим имуществом. С мамой. Не откроешь — вынесем дверь».
Елена Сергеевна хищно усмехнулась, протирая очки краем халата:
— Имуществом? Ну что ж, Игорек. Завтра мы устроим тебе такой жесткий аудит, что ты нам еще должен останешься…
