Я перебирала карманы его куртки – привычное дело перед стиркой. Пальцы нащупали что-то твёрдое, прямоугольное. Телефон? Но его смартфон лежал на кухонном столе, я точно помнила.
Достала находку – действительно, телефон. Простенький, кнопочный. Экран загорелся от случайного нажатия, и сердце пропустило удар: «Как ты, папа?»
Папа?
У нас с Алексеем нет детей. Мы женаты восемь лет, и все эти годы… Нет, не может быть. Должно быть какое-то объяснение.
Я смотрела на эти три слова, пока они не начали расплываться перед глазами. В висках стучало. Руки дрожали так, что я едва не выронила телефон. Восемь лет брака. Восемь лет я думала, что знаю своего мужа.
Входная дверь хлопнула – Алексей вернулся с работы. Я слышала, как он разувается в прихожей, как привычно вешает ключи на крючок. Всё как обычно. Но теперь эта обыденность казалась фальшивой декорацией.
– Лена, ты дома? – его голос, такой родной, отозвался болью где-то под рёбрами.
Я сжала телефон в руке. Нужно поговорить. Прямо сейчас. Иначе я просто взорвусь.
– На кухне, – мой голос звучал хрипло, будто чужой.
Он вошёл – высокий, красивый, мой муж. Человек, которого я, казалось, знала лучше себя самой. Алексей улыбнулся, но его улыбка погасла, когда он увидел выражение моего лица.
– Что случилось? – в его голосе проскользнула тревога.
Я положила телефон на стол. Медленно, словно бомбу.
– Ты думаешь, я не узнаю про твой второй телефон? – каждое слово давалось с трудом, горло сжималось.
Алексей застыл. Его пальцы едва заметно сжались в кулак – я знала эту привычку, она выдавала его волнение. Но лицо оставалось спокойным, слишком спокойным.
– О чём ты, Лена? – спросил он ровным голосом.
Меня затрясло от этой наигранной невозмутимости.
– Не притворяйся, – я подтолкнула телефон к нему. – Для кого он?
Тишина затопила кухню. Я слышала тиканье часов на стене, шум машин за окном, гудение холодильника – каждый звук впивался в мозг острой иглой. Алексей смотрел на телефон так, словно видел призрака.
– Для сына, – наконец произнёс он почти шёпотом.
Мир покачнулся.
– Какого сына? – слова вырвались сами собой, царапая горло. – У тебя нет сына. У нас нет детей.
Алексей провёл рукой по лицу – жест, который я знала наизусть. Так он делал, когда ему нужно было собраться с мыслями. Но сейчас этот знакомый жест только усилил боль. Сколько ещё его привычек, которые я считала родными, скрывали ложь?
– Есть, – тихо сказал он. – Ему почти три года.
Три года. Я начала считать. Три года назад мы ездили в Турцию. Три года назад я получила повышение. Три года назад…
– Катя, – произнёс Алексей, глядя куда-то мимо меня. – Её зовут Катя. Я встретил её в командировке в Новосибирске.
Каждое его слово било, как пощёчина. Новосибирск. Конечно. Та самая длинная командировка, когда он звонил редко, ссылаясь на загруженность.
– Всё началось случайно, – продолжал он. – Просто пара встреч. Я не планировал…
– Не планировал?! – я почти закричала. – А что ты планировал, когда спал с ней? Когда врал мне? Когда…
Голос сорвался. Я задыхалась от злости и боли.
– Она сказала, что беременна через месяц после моего возвращения, – его голос звучал глухо. – Я просто отправлял деньги первое время. Думал, этого достаточно.
– Достаточно? – я горько рассмеялась. – И поэтому ты завёл второй телефон? Поэтому три года живёшь двойной жизнью?
Алексей поднял на меня глаза – в них плескалась тоска.
– Когда Миша родился… – он запнулся. – Я не мог просто откупиться. Он же мой сын.
Миша. У предательства появилось имя.
– Почему ты остался со мной? – этот вопрос мучил больше всего. – Если у тебя есть… другая семья.
– Потому что люблю тебя, Лена, – он потянулся к моей руке, но я отдёрнула её как от огня. – Я не хочу тебя терять.
– А её? – слова царапали горло. – Катю… ты её любишь?
Он покачал головой: – Нет. Это была ошибка.
А потом добавил то, что окончательно разбило моё сердце: – Но Миша – не ошибка.
Я смотрела на человека напротив и не узнавала его. Мой муж. Отец чужого ребёнка. Чужой мужчина.
– Сколько ещё лет ты собирался это скрывать? – спросила я. – Всю жизнь?
Он молчал. И это молчание было красноречивее любых слов.
За окном стемнело. Мы сидели в полумраке кухни – два чужих человека, связанных восемью годами лжи. Я думала о том, как просыпалась рядом с ним все эти годы, как строила планы, как мечтала о нашем будущем. А он всё это время…
– Я хочу знать всё, – наконец произнесла я. – Каждую деталь. И не смей мне больше врать.
Я стояла в коридоре с дорожной сумкой, набитой наспех собранными вещами. Ключи от квартиры жгли ладонь. Восемь лет совместной жизни умещались в один небольшой багаж – какая ирония.
– Лена, прошу тебя, – Алексей загораживал дверь. В тусклом свете прихожей его лицо казалось осунувшимся, постаревшим. – Давай поговорим.
– О чём? – я почти не узнавала свой голос. – О том, как ты три года водил меня за нос? Или о том, как строил вторую семью за моей спиной?
Он дёрнулся, будто от удара: – Это не вторая семья. Я же объяснил – у нас с Катей ничего нет. Только Миша…
– Только Миша, – эхом повторила я. – Только твой сын. Только тайные звонки. Только ложь. Каждый. Чёртов. День.
Телефон в моём кармане завибрировал – наверное, Марина, подруга, спрашивает, выехала ли я. Она предложила пожить у неё, пока я не разберусь с этим кошмаром. «Тебе нужно время подумать», – сказала она. Подумать. Как будто здесь есть о чём думать.
– Я готов на всё, чтобы ты меня простила, – голос Алексея дрожал. – Что мне сделать? Скажи.
Я подняла на него глаза. В груди что-то сжалось – я всё ещё любила этого человека. И ненавидела себя за это.
– Хорошо, – медленно произнесла я. – Выбирай. Прямо сейчас. Либо ты полностью разрываешь отношения с Катей…
– Но Миша…
– Я не закончила, – оборвала его. – Ты можешь помогать сыну финансово. Но никаких звонков, никаких встреч. Либо… – я сглотнула комок в горле, – либо уходишь к ним. Совсем.
Тишина, повисшая в прихожей, звенела. Где-то наверху хлопнула соседская дверь, по лестнице простучали каблуки. Обычная жизнь продолжалась, хотя моя рушилась на глазах.
– Я выбираю тебя, – наконец произнёс он. – Только тебя, Лена. Я прекращу общение с Катей.
Слова, которые должны были принести облегчение, почему-то только усилили боль. Может, потому что я видела, чего ему стоило их произнести. Или потому что больше не могла верить ни единому его слову.
– Поклянись, – потребовала я, – что больше никогда…
– Клянусь, – он шагнул ко мне. – Чем хочешь поклянусь. Я всё исправлю.
Я смотрела в его карие глаза – такие родные, такие любимые – и видела там отражение своего страха. Он боялся потерять меня. Но ещё больше он боялся потерять сына. И это я тоже видела.
– Я останусь, – слова царапали горло. – Но запомни: ещё одна ложь, ещё один скрытый звонок или встреча – и я уйду. Навсегда.
Алексей кивнул. По его лицу пробежала тень – быстрая, почти незаметная. Но я успела её поймать. И поняла: это ещё не конец.
Я опустила сумку на пол. Не сегодня. Я не готова перечеркнуть восемь лет жизни. Не готова отпустить его. Пока не готова.
Но червячок сомнения уже грыз моё сердце: сможет ли он сдержать обещание? И главное – смогу ли я когда-нибудь снова ему поверить?
Три недели. Всего три недели прошло с того вечера, но казалось – целая вечность. Наша квартира превратилась в поле невидимых минных растяжек. Алексей научился бесшумно проскальзывать в ванную по утрам, а я – угадывать его присутствие по скрипу половиц в коридоре.
Он перебрался в кабинет с раскладушкой, и теперь между нами была не только стена недоверия, но и настоящая, бетонная. По вечерам в квартире стояла такая тишина, что каждый вздох казался громким, как выстрел. Я начала включать телевизор даже когда не смотрела его – лишь бы не слышать эту мёртвую тишину, в которой, казалось, тонули все несказанные нами слова.
Тем вечером я не могла уснуть. Ворочалась в постели, прислушиваясь к тиканью часов в гостиной. Алексей давно спал в своём кабинете – теперь это была его спальня. В темноте память услужливо подкидывала картинки: вот он читает сообщение на том, втором телефоне, улыбается чему-то своему. Интересно, улыбался ли он так же, получая фотографии своего сына?
Сын. Это слово до сих пор обжигало.
Я встала с кровати. Ноги сами понесли меня к ящику письменного стола, где теперь лежал тот самый телефон – выключенный, по уговору. Пальцы дрожали, когда я нажимала кнопку включения.
«Подождите, устройство загружается…»
Экран ожил, и тут же начали приходить сообщения. Одно за другим, будто кто-то торопился высказать всё, что накопилось за эти дни.
«Алексей, пожалуйста. Миша спрашивает о тебе каждый день». «Я понимаю, у тебя семья, но он же твой сын!» «Ты обещал, что не бросишь его. Ты же не обманешь?»
Последнее сообщение пришло сегодня утром: «Он нарисовал тебя в садике. Сказал, что его папа самый лучший…»
Я выключила телефон. В темноте комнаты слышалось только моё прерывистое дыхание. Из кабинета доносился приглушённый храп Алексея – такой знакомый звук. Раньше он меня успокаивал, теперь же…
Я прошла в кабинет. Лунный свет падал на его лицо – расслабленное, спокойное. Он всегда хорошо спал. Даже когда врал мне. Даже когда предавал.
В этот момент я поняла: ничего не изменится. Он не перестанет звонить сыну. Не перестанет встречаться с ним тайком. Не перестанет лгать мне. Потому что не может. Потому что любит своего ребёнка – и это единственная правда во всей этой истории.
А я? Я не могу прожить всю жизнь, проверяя телефоны и считая минуты его отсутствия. Не могу делить его с другой семьёй – неважно, спит он с Катей или нет. Не могу просыпаться каждое утро с мыслью: что ещё он скрывает?
Я вернулась в спальню и достала чемодан. На этот раз собиралась медленно, аккуратно складывая вещи. Больше не было слёз и истерики – только спокойная решимость.
Утром, когда Алексей проснётся, он найдёт на кухонном столе два предмета: свой второй телефон и записку.
«Я ухожу. Не ищи меня. Позвони сыну – он ждёт».
Я тихо прикрыла входную дверь и вышла в прохладное утро. Где-то на востоке небо уже светлело – начинался новый день. Новая жизнь.
В кармане завибрировал телефон – наверное, Марина. Она обещала встретить меня на вокзале. Я достала телефон, но это было сообщение от оператора: «Добро пожаловать в сеть!»
Я улыбнулась. Действительно – добро пожаловать. В новую жизнь без лжи. Без сомнений. Без чужих тайн.
Теперь я была свободна.
