Ноябрьский дождь барабанил по карнизу. Ольга сидела у окна на кухне, сжимая в руках остывшую чашку чая. Телефон лежал на столе экраном вниз. Она знала, что не перезвонит.
Сколько лет… Сколько же лет прошло с того дня, когда она в последний раз переступила порог материнского дома. С момента, когда она поняла — у неё нет матери. Никогда не было.
Нине Петровне исполнилось семьдесят два. Её некогда прямая спина сгорбилась, а движения стали медленными, неуверенными. Она сидела на кровати, обложенная подушками, и с трудом дышала. Два месяца назад ей поставили диагноз — рак легких, четвертая стадия. Врачи говорили о нескольких месяцах, в лучшем случае — полгода.
— Надо позвонить Ольге, — сказала она своей соседке Марине, которая забежала проведать больную. — У меня никого больше нет.
— Думаешь, она приедет? — с сомнением покачала головой Марина. — Столько лет прошло. И как вы расстались…
— Я должна попытаться, — упрямо ответила Нина Петровна. — Она всё-таки моя дочь.
Марина промолчала. Она слишком хорошо помнила тот день, когда Ольга с двумя маленькими детьми стояла на пороге их подъезда — растерянная, с синяками на лице, руках и бесконечным отчаянием в глазах. Тогда Нина Петровна просто захлопнула перед ней дверь…
Ольге было двенадцать, когда не стало её матери. Рак, как и у Нины Петровны сейчас. Только тогда всё случилось быстро — диагноз, больница, похороны. Отца она не помнила — он ушел, когда ей было три года.
После ухода матери её забрала к себе тетя — мамина старшая сестра Нина. Забрала не из любви или родственного долга, а потому что «так положено». Потому что «не в детдом же отдавать».
Первые годы Ольга старалась изо всех сил. Училась на отлично, помогала по дому, не шумела, не капризничала. Она надеялась, что если будет достаточно хорошей, тетя Нина её полюбит. Но этого так и не произошло.
Нина Петровна не била её, не морила голодом, не запирала в чулане. Нет, всё было гораздо тоньше. Холодный взгляд, поджатые губы, постоянные напоминания о том, что Ольга тут «живет из милости».
— Я ведь могла и не брать тебя к себе, — часто повторяла Нина Петровна. — Жила бы себе спокойно. А теперь вот на закате лет с чужим ребенком нянчусь.
Ольга не спорила. Она только ниже опускала голову и обещала себе, что как только вырастет — уйдет.
Навсегда.
В восемнадцать Ольга встретила Сергея. Красивый, уверенный в себе парень на пять лет старше, он казался ей воплощением всего, о чем она мечтала. Сильный, решительный, умеющий постоять за себя и за неё.
Нина Петровна была против их отношений.
— Шалопай, — говорила она, поджимая губы. — Ни образования толком, ни работы нормальной. Погуляет с тобой и бросит.
Но Ольга не слушала.
Впервые в жизни кто-то смотрел на неё с восхищением, говорил, что она красивая, умная, особенная. После стольких лет холода и отчуждения это опьяняло сильнее любого вина.
Они поженились, когда Ольге было девятнадцать. Нина Петровна на свадьбу не пришла.
— Сама выбрала — сама и расхлебывай, — сказала она на прощание, когда Ольга забирала свои вещи. — Ко мне потом не беги.
Первые месяцы были счастливыми. Они снимали маленькую комнату в коммуналке, Сергей работал на стройке, Ольга устроилась кассиром в супермаркет. Денег хватало впритык, но они были молоды и влюблены.
А потом Ольга забеременела. И всё изменилось.
Сергей стал раздражительным. Начал задерживаться после работы, приходить домой пьяным. Деньги, которые они откладывали на детскую кроватку и коляску, он всё чаще проигрывал или спускал на выпивку с друзьями.
— Перестань, — говорил он, когда Ольга пыталась возражать. — Имею право расслабиться. Я же работаю.
Когда родилась Маша, ему на короткое время стало лучше. Он гордился, что у него дочь, показывал её фотографии друзьям, даже помогал с пеленками и купанием. Но через пару месяцев всё вернулось на круги своя. Пьянки, скандалы, пустой кошелек.
Ольга устроилась на работу, как только Маше исполнилось полгода. Соседка по коммуналке, пожилая добрая женщина, соглашалась присматривать за девочкой за небольшую плату. Теперь Ольга тянула на себе и ребенка, и мужа, который всё реже приносил деньги в дом.
Когда Маше было два года, Ольга снова забеременела. Случайно. С одного раза за полгода. Сергей воспринял новость без энтузиазма.
— Куда нам второго? — хмуро бросил он. — Денег и так не хватает.
Но Ольга решила оставить ребенка.
Где-то глубоко внутри она всё еще надеялась, что сможет создать настоящую семью — ту, которой у неё никогда не было.
Родился Мишка — крепкий, здоровый мальчик с голубыми глазами, как у отца. Сергей даже не приехал в роддом — запил на радостях с друзьями и проспал.
Когда Ольга вернулась домой с новорожденным, жизнь превратилась в бесконечную череду бессонных ночей, подгузников, бутылочек, плача. Маша ревновала, Миша часто болел, денег не хватало катастрофически.
Сергей всё чаще не ночевал дома. А когда появлялся — от него пахло перегаром и дешевыми духами.
— Где ты был? — спрашивала Ольга, качая на руках плачущего Мишу.
— Не твое дело, — огрызался он. — Что, думаешь, легко с вами? Орёте целыми днями. Дома бардак. Ты вечно недовольная.
В тот вечер, когда Мише было пять месяцев, а Маше почти три года, Сергей пришел домой пьяный, как никогда раньше. Шатался, бормотал что-то несвязное. Маша испугалась и спряталась под стол.
— Есть что пожрать? — спросил он, с трудом фокусируя взгляд на Ольге.
— В холодильнике суп и котлеты, — ответила она, укачивая Мишу, который только что заснул.
— Не хочу эту бурду, — он с грохотом захлопнул дверцу холодильника. — Где деньги? Пойду пиццу закажу.
— Нет денег, Сережа, — устало сказала Ольга. — Я всё на памперсы и молочную смесь потратила.
— Врешь! — вдруг заорал он, и Миша вздрогнул во сне. — У тебя всегда заначка есть! Где прячешь?
Он начал рыться в ящиках, выбрасывая на пол вещи. Маша заплакала под столом.
— Перестань! — Ольга попыталась остановить его, придерживая одной рукой Мишу. — Ты детей пугаешь!
Сергей резко обернулся, его лицо исказила гримаса ярости.
— А ну-ка з.а.т.к.н.и.с.ь! — заорал он и толкнул её так сильно, что она отлетела к стене, едва успев прикрыть собой ребенка.
Маша закричала. Миша проснулся и разразился плачем. А Сергей, словно опомнившись на мгновение, замер, глядя на жену и детей.
— Чёрт, — пробормотал он. — Я не хотел.
Но Ольга уже не слушала. Она быстро собрала детские вещи, документы, немного денег, которые действительно прятала — на черный день. И вот он настал, этот день.
— Куда ты собралась? — Сергей преградил ей путь к двери. — Никуда не пойдешь!
— Пусти, — тихо, но твердо сказала Ольга. — Иначе я вызову полицию.
— И что ты им скажешь? — ухмыльнулся он. — Что муж тебя слегка толкнул? Да они ржать будут.
— Я скажу, что ты угрожаешь мне и детям, — Ольга смотрела ему прямо в глаза. — И что я боюсь за нашу жизнь.
Что-то в её взгляде заставило его отступить.
— Психичка ненормальная, — пробормотал он. — Ну и Катись! Ясно? Катись! И детей забирай. Всё равно не мои они, наверное.
Ольга вышла, плотно закрыв за собой дверь. На улице моросил дождь. Маша хныкала, цепляясь за её руку, Миша, завернутый в одеяло, тихо посапывал. Было около десяти вечера, и ей некуда было идти.
Кроме одного места.
Нина Петровна открыла дверь и застыла на пороге. Её взгляд скользнул по заплаканному лицу Ольги, по испуганной Маше, по свертку с младенцем.
— Что случилось? — спросила она без особого участия в голосе.
— Можно нам переночевать у вас? — Ольга с трудом выдавила из себя эти слова. — Только на одну ночь. Завтра я что-нибудь придумаю.
Нина Петровна помедлила, потом отступила, пропуская их в квартиру.
— Проходи. Только не шумите, у меня голова болит.
Ольга уложила детей на диване в гостиной. Маша быстро заснула, утомленная стрессом и поздним часом. Миша продолжал мирно спать, не подозревая о драме, разворачивающейся вокруг.
Нина Петровна сидела на кухне, сложив руки на столе. Её лицо было непроницаемым.
— Он тебя бьет? — спросила она без предисловий.
— Сегодня впервые, — тихо ответила Ольга. — Но он уже давно… не тот.
— Пьет?
— Да.
— А я тебе говорила, — Нина Петровна поджала губы. — Я с первого взгляда видела, что толку от него не будет.
Ольга молчала. Слова тети — теперь уже приемной матери по документам — не удивляли её. Всё как всегда. «Я же говорила», «Сама виновата», «Надо было слушать».
— И что теперь? — продолжила Нина Петровна. — Обратно к нему пойдешь?
— Нет, — твердо ответила Ольга. — Никогда.
— И куда ты денешься с двумя детьми? Без нормального образования, без денег.
— Не знаю. Что-нибудь придумаю.
— Ну-ну, — Нина Петровна поднялась из-за стола. — Сегодня переночуете. А завтра решай свои проблемы сама. Ты взрослая, сама выбор делала. И мужа такого выбрала, и детей рожать решила. Так что неси ответственность.
В ту ночь Ольга не спала. Она лежала, обнимая своих детей, и знала, что утром им придется уйти. И что возвращаться им некуда.
Утром Нина Петровна была непреклонна.
— Я тебе не сиделка и не нянька, — отрезала она, наблюдая, как Ольга собирает детские вещи. — У меня своя жизнь. Ты выбрала свою — вот и живи как хочешь.
— Мам, — впервые за много лет произнесла Ольга это слово. — Пожалуйста. Нам больше некуда идти.
Нина Петровна на мгновение замерла, но потом решительно покачала головой.
— Не нужно было выходить за пьяницу. Я тебя предупреждала. А теперь иди и разбирайся с последствиями своих решений.
Входная дверь захлопнулась за ними с глухим стуком. Ольга стояла на лестничной площадке с двумя детьми и пакетом вещей. В глазах стояли слёзы, но она не позволила им пролиться. Не здесь. Не сейчас.
— Мама, мне страшно, — прошептала Маша, цепляясь за её руку.
— Всё будет хорошо, малышка, — ответила Ольга, крепче прижимая к себе Мишу. — Мама что-нибудь придумает.
Она пошла к своей бывшей однокласснице Лене. Они не были близкими подругами, но Лена всегда относилась к ней по-доброму. Ольга надеялась, что хотя бы на пару дней они смогут остановиться у неё, пока она не найдет работу и жилье.
Лена жила в маленькой однокомнатной квартире со своим парнем Димой. Они не отказали. Дима ушел ночевать к другу, уступив им место.
— Оставайтесь, сколько нужно, — сказала Лена, расстилая раскладушку. — Тесновато, конечно, но как-нибудь разместимся.
— Только на пару дней, — пообещала Ольга. — Я найду работу и сниму комнату.
— Не гони лошадей, — Лена положила руку ей на плечо. — Сначала нужно прийти в себя, а потом уже о работе думать.
Но Ольга не могла ждать. На следующий день она оставила детей с Леной и обошла все близлежащие кафе, магазины, парикмахерские — везде, где могли требоваться работники без особой квалификации. К вечеру у неё было две подработки — уборщицей в ночную смену в супермаркете и помощницей воспитателя в детском саду.
— Ты с ума сошла, — покачала головой Лена, когда Ольга рассказала ей. — Когда ты спать будешь?
— Потом высплюсь, — отмахнулась Ольга. — Главное сейчас — заработать на комнату.
Через две недели она нашла крохотную комнатушку в коммуналке на окраине города. Туалет и ванная общие, на кухне — четыре семьи. Но это было их жилье. Место, где они могли быть вместе.
— Мишу я буду брать с собой в тот детский сад, где работаю, — рассказывала она Лене, собирая вещи. — А за Машкой будет присматривать соседка, пока я на ночной смене. Она согласилась за небольшую плату.
— А когда ты будешь отдыхать? — беспокоилась Лена.
— Когда-нибудь, — улыбнулась Ольга. — Когда дети вырастут.
Первые месяцы были самыми тяжелыми.
Ольга спала по три-четыре часа в сутки. Днем она работала в детском саду, вечером готовила ужин, укладывала детей, а потом уходила на ночную смену. Утром, еле передвигая ноги от усталости, она возвращалась домой, будила Машу, кормила их завтраком и отводила дочь к соседке, а сына — в свою группу в детском саду.
Денег хватало только на самое необходимое. Иногда приходилось выбирать — купить молоко или заплатить за электричество. Но она никогда не жаловалась. Ни разу не позвонила Нине Петровне. Ни разу не попросила о помощи.
Сергей нашел их через два месяца. Он пришел пьяный, ломился в дверь, кричал, что заберет детей, что она никудышная мать, что без него они все пропадут. Соседи вызвали полицию. Его увели. Но с тех пор Ольга стала бояться каждого стука в дверь, каждого шороха на лестнице.
Она поменяла замки. Попросила соседей не говорить никому о них. Она боялась не столько за себя, сколько за детей. Что если он действительно попытается их забрать?
Сергей приходил еще несколько раз. Однажды — трезвый, с игрушками для детей и обещаниями исправиться. Другой раз — снова пьяный, с угрозами. А потом случилось то, чего Ольга одновременно боялась и втайне желала — его посадили. Два года за драку в баре, где он серьезно покалечил человека.
Она вздохнула с облегчением. У них было два года, чтобы встать на ноги. Два года без страха.
Спустя полтора года тяжелой работы Ольга сумела перевезти детей в съемную однокомнатную квартиру. Еще через год она поступила на вечернее отделение педагогического института. Днем — работа в детском саду, вечером — учеба, ночью — подработка уборщицей. Дети росли, и становилось немного легче. Маша уже могла присматривать за младшим братом, пока мама на работе.
К тому времени, когда Сергей вышел из тюрьмы, они жили в другом районе. У них была новая жизнь. И он, к счастью, не пытался их найти.
Ольга окончила институт, когда Маше было девять, а Мише — семь. К тому времени она уже работала воспитателем, а не помощником. Зарплата была выше, и можно было отказаться от ночных смен.
Она никогда не забывала, как они оказались на улице. Как её собственная приемная мать захлопнула перед ними дверь. Эта рана не заживала полностью, хотя с годами боль притупилась.
Иногда Маша спрашивала про бабушку.
— Почему мы не ходим к бабе Нине? У всех моих подруг есть бабушки.
— Бабушка Нина очень занята, — уклончиво отвечала Ольга. — У неё своя жизнь.
Она не хотела говорить детям правду. Не хотела, чтобы они знали, как их собственная бабушка отказалась помочь им в самый трудный момент.
Шли годы.
Маша оканчивала школу, готовилась поступать в медицинский. Миша учился в восьмом классе, увлекался программированием. Ольга работала заведующей детским садом, недавно её наградили почетной грамотой от департамента образования.
А потом в их жизни появился Андрей. Он был инженером, работал на крупном предприятии, недавно переехал в их дом. Они познакомились случайно — столкнулись в лифте, разговорились. Он пригласил её в кино. Она отказала. Он пригласил снова через неделю. И снова. На третий раз она согласилась.
Андрей был спокойным, надежным, основательным. Он никогда не повышал голоса, не пил, прекрасно ладил с её детьми. Сначала Ольга боялась впустить его в свою жизнь — слишком хорошо помнила уроки прошлого. Но постепенно лёд в её сердце начал таять.
Они поженились два года спустя, когда Маша уже училась на первом курсе медицинского, а Миша оканчивал школу. Андрей настоял, чтобы они продали обе квартиры — его и её — и купили большой дом на окраине города. Дом с садом, с просторной кухней, с отдельными комнатами для каждого.
— Чтобы ребятам было куда приезжать на выходные, — говорил он. — И чтобы внукам было где бегать, когда они появятся.
Ольга соглашалась и улыбалась, но иногда, по ночам, её охватывал липкий страх — а вдруг всё это сон? Вдруг она проснется снова в той коммуналке, с двумя маленькими детьми и без гроша в кармане?
Но годы шли, а счастье не исчезало. Маша стала врачом, вышла замуж, родила дочь — маленькую Софию, удивительно похожую на Ольгу в детстве. Миша окончил институт, работал программистом в крупной компании. А Ольга и Андрей жили в своем большом доме, принимали гостей по выходным, ездили раз в год отдыхать за границу.
Жизнь удалась. Вопреки всему.
И вот теперь этот звонок…
— Оля, это Марина, соседка Нины Петровны, — голос в трубке звучал обеспокоенно. — Твоя мама сильно болеет. Рак легких, последняя стадия. Врачи говорят, осталось несколько месяцев.
Ольга молчала, крепко сжимая телефон.
— Она просила тебе позвонить, — продолжила Марина. — Хочет видеть тебя. Говорит, ей больше не к кому обратиться.
— Она мне не мать. У неё никого нет? — спросила Ольга. — За все эти годы?
— Она всегда жила одна, — тихо ответила Марина. — Ты же знаешь, она не из тех, кто заводит друзей.
Ольга знала. Её приемная мать всегда была нелюдимой, неприветливой. Всю жизнь — одна в своей стерильно чистой квартире.
— Она не может сама себя обслуживать, — добавила Марина. — А денег на сиделку у неё нет. Может, ты…
— Я перезвоню, — прервала её Ольга. — Мне нужно подумать.
Она положила телефон на стол, экраном вниз. За окном барабанил дождь, смывая последние листья с деревьев. Ольга закрыла глаза.
Перед внутренним взором возникла картина — она с двумя маленькими детьми стоит на пороге материнской квартиры, а дверь закрывается перед её носом.
«Ты взрослая, сама выбор делала. И мужа такого выбрала, и детей рожать решила. Так что неси ответственность».
— Конечно, мы должны ей помочь, — сказал Андрей, когда Ольга рассказала ему о звонке. — Она всё-таки твоя мать.
— Приемная, — машинально поправила Ольга. — И она никогда не была мне настоящей матерью.
Они сидели в гостиной их большого дома. За окнами шумел осенний дождь. Андрей взял её за руку.
— Послушай, я знаю, что у вас были сложные отношения. Ты рассказывала. Но сейчас она старая, больная женщина. И она одна. Мы не можем её бросить.
— Она бросила нас, — тихо возразила Ольга. — Выставила на улицу с двумя маленькими детьми. Если бы не Лена… не знаю, что бы с нами стало.
Андрей вздохнул.
— Люди совершают ошибки, Оля. Особенно когда не знают, как правильно любить.
— А я знала? — горько усмехнулась Ольга. — Мне было чуть за двадцать, у меня на руках двое детей, ни денег, ни образования, ни поддержки. И я справилась. Я научилась любить и заботиться, хотя меня этому никто не учил.
Андрей обнял её за плечи.
— Именно поэтому ты сильнее. И мудрее. Ты можешь простить то, что она не смогла дать тебе тогда.
Ольга покачала головой.
— Могу. Но я не уверена, что хочу прощать.
На семейном совете мнения разделились. Маша, всегда более эмоциональная, была категорически против.
— Эта женщина выставила тебя с нами на улицу! — возмущалась она, расхаживая по гостиной. — А теперь, когда ей нужна помощь, она вспомнила о своей «дочери»? Нет уж, пусть пожинает то, что посеяла.
Миша, спокойный и рассудительный, как всегда, был более сдержан.
— С медицинской точки зрения, ей действительно нужен уход, — задумчиво произнес он. — Четвертая стадия — это тяжело. Боли, слабость, истощение.
— И что ты предлагаешь? — спросила Маша. — Чтобы мама забрала её к себе? После всего, что она сделала?
— Я предлагаю помочь ей найти хороший хоспис, — ответил Миша. — Оплатить уход. Но не забирать к нам.
Ольга молчала, слушая своих детей. Они выросли такими разными, но оба — настоящие, цельные личности. Она гордилась ими. И где-то в глубине души знала, что этой гордости она никогда не смогла бы разделить с Ниной Петровной. Потому что та никогда по-настоящему не интересовалась их жизнью.
— Я сама должна решить, — наконец сказала Ольга. — Это моя история.
Нина Петровна открыла дверь не сразу. Ольга слышала, как та медленно, с трудом передвигается по квартире. Когда дверь наконец распахнулась, Ольга едва узнала женщину, стоявшую на пороге.
Нина Петровна всегда была худощавой, но сейчас она выглядела изможденной. Серое лицо, запавшие глаза, редкие седые волосы. Домашний халат висел на ней, как на вешалке.
— Оленька, — выдохнула она, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на надежду. — Ты пришла.
Ольга кивнула.
— Можно войти?
Квартира изменилась. Та же безжизненная чистота, но всё какое-то обветшалое, выцветшее. На кухонном столе — батарея пузырьков с лекарствами. В комнате — больничная кровать вместо старого дивана.
— Садись, — Нина Петровна указала на кресло. — Хочешь чаю?
— Нет, — Ольга села, положив сумку на колени. — Я ненадолго.
Нина Петровна опустилась на край кровати. Она выглядела еще более больной, чем Ольга ожидала. Болезнь пожирала её изнутри, это было очевидно.
— Спасибо, что пришла, — тихо сказала Нина Петровна. — Я не была уверена, что ты захочешь меня видеть.
— Я долго думала, — ответила Ольга. — И решила, что должна сказать вам лично.
Она сделала паузу, собираясь с мыслями.
— Я не заберу вас к себе, Нина Петровна. И не буду за вами ухаживать.
Лицо пожилой женщины дрогнуло, но она сдержалась.
— Я понимаю, — прошептала она. — Ты имеешь право.
— Мой сын, Миша, нашел хороший хоспис недалеко отсюда, — продолжила Ольга. — Там есть всё необходимое медицинское оборудование и персонал. Мы оплатим ваше пребывание там.
Нина Петровна подняла на неё глаза. В них читалась странная смесь разочарования и смирения.
— Хоспис, — повторила она, словно пробуя слово на вкус. — Значит, будешь платить, чтобы чужие люди за мной ухаживали.
— Да, — твердо ответила Ольга. — Я не буду делать вид, что между нами есть какая-то близость. Её нет. И никогда не было.
Нина Петровна отвернулась к окну.
— Я думала… — её голос дрогнул, — я надеялась, что ты простишь меня. Что мы сможем… перед концом…
— Что мы сможем — что? — перебила её Ольга. — Делать вид, что вы были мне настоящей матерью? Что столько лет назад вы не захлопнули дверь перед носом у женщины с двумя маленькими детьми? Вашими внуками, между прочим.
— Я ошибалась, — тихо сказала Нина Петровна. — Я была неправа.
— Да, были, — кивнула Ольга. — И знаете, что самое страшное? Что тогда, в двадцать три года, с двумя детьми на руках, я нашла в себе силы не сломаться. Без вашей помощи. Вопреки вам.
Она поднялась с кресла и поправила сумку на плече.
— Маша договорится о переводе вас в хоспис на следующей неделе. Она врач, проследит, чтобы вам оказывали правильный уход. Там о вас позаботятся.
— Но ты не будешь навещать меня, — это был не вопрос, а утверждение.
Ольга не стала лгать.
— Нет.
— Понимаю, — Нина Петровна сгорбилась еще сильнее. — Я заслужила это.
— Дело не в том, что вы заслужили или не заслужили, — покачала головой Ольга. — Некоторые вещи нельзя исправить. Некоторые выборы определяют всю дальнейшую жизнь. Вы сделали свой выбор тогда, на пороге. Теперь живите с ним.
Она направилась к выходу, но у двери остановилась.
— Я не ненавижу вас, если вам от этого станет легче. Я просто ничего не чувствую. Совсем ничего.
Ольга вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. На лестничной площадке она глубоко вдохнула. Внутри не было ни злорадства, ни торжества, ни даже облегчения. Только четкое понимание, что она поступила правильно. Не из мести, не из обиды — просто потому, что это правда. Потому что некоторые разрывы не подлежат восстановлению.
Через месяц Маша сообщила, что Нина Петровна размещена в хосписе. Персонал отмечал, что она тихая, послушная пациентка. Никогда не жалуется, не просит лишнего внимания. Как будто старается быть незаметной.
— Она спрашивала о тебе, — сказала Маша. — Я ответила, что ты занята.
Ольга кивнула.
— Спасибо.
— Не жалеешь? — спросил вечером Андрей, обнимая её в постели.
— Нет, — честно ответила Ольга. — Это было бы фальшиво — делать вид, что мы семья. Мы никогда ею не были.
Он поцеловал её в макушку.
— Ты самая сильная женщина из всех, кого я знаю.
Ольга улыбнулась. Эту силу она выковала сама — в тяжелейших условиях, без поддержки, без плеча, на которое можно опереться. И эта сила научила её отличать настоящее от фальшивого. Реальную заботу от показной. Истинную любовь от слов.
Три месяца спустя позвонила Маша.
— Нина Петровна ушла сегодня ночью, — сообщила она. — Во сне. Без боли.
Ольга кивнула, хотя дочь не могла её видеть.
— Я поняла. Спасибо, что сказала.
— Там осталось кое-что из вещей. И квартира. Ты наследница.
— Продай всё, — без колебаний ответила Ольга. — Деньги отдай хоспису. Или больнице. Или подели с братом. Как посчитаешь нужным. Ты лучше знаешь, где они нужнее.
— Хорошо, — просто сказала Маша. — Я сделаю.
Они помолчали.
— На похороны пойдешь? — наконец спросила Маша.
— Нет, — твердо ответила Ольга. — Но ты можешь пойти, если считаешь нужным.
— Я организую всё, — пообещала Маша. — Не переживай.
Ольга улыбнулась. Её дочь выросла такой же сильной, как она сама. Но с той разницей, что Маша всегда знала — её любят. Её поддержат. За неё встанут горой.
Тем вечером, когда они с Андреем сидели на веранде, наблюдая за закатом, он спросил:
— О чем думаешь?
— О том, что мы создаем свою семью сами, — ответила Ольга, глядя на горизонт. — Не кровь делает нас родными. И не документы. А то, что мы выбираем каждый день — быть рядом. Заботиться. Поддерживать.
Андрей накрыл её руку своей.
— Ты создала прекрасную семью.
— Мы создали, — поправила она. — Вместе.
В доме раздался смех — это Миша играл с маленькой Софией, которую Маша с мужем оставили на выходные. Внучка обожала дядю и каждый раз устраивала праздник, когда он приезжал.
Ольга закрыла глаза и позволила себе просто быть счастливой. Без чувства вины. Без тени сожаления. С ясным пониманием того, что иногда самое правильное решение — это отпустить то, что никогда не было твоим по-настоящему.
