— Деньги переводить будешь или через суд тебя заставить? — голос в телефоне звучал настойчиво, почти бодро. — По закону обязана содержать пожилую мать.
Ксения держала трубку так, словно та могла взорваться. За окном маршрутки моросил октябрьский дождь, размазывая грязь по стеклу. Она молчала, пытаясь понять, шутка это или кошмар наяву.
— Я вас не знаю, — выговорила наконец. — И никакая вы мне не мать.
— Ой, да ладно тебе, Ксюха, — женщина на том конце провода даже не сбилась с тона. — Документы все есть. Я тебя родила, значит, обязана содержать. Я уже к юристу сходила, все узнала.
Ксения нажала отбой дрожащим пальцем. Пассажиры вокруг уткнулись в телефоны, никто не обратил внимания на ее бледное лицо. Маршрутка тряслась на ухабах, и Ксения чувствовала, как внутри все сжимается в тугой узел.
Домой она добралась на автомате. В однокомнатной квартире пахло свежим бельем и кофе — обычные запахи нормальной жизни, которая вдруг перестала быть нормальной. Ксения плюхнулась на диван и уставилась в потолок.
Сорок два года она прожила, считая себя сиротой. Выросла в детском доме номер семь, потом профтехучилище, работа на швейной фабрике, замужество с Олегом, развод через пять лет, снова работа. Жизнь как жизнь, без особых взлетов, но и без провалов. Тихая, спокойная, понятная.
А теперь находится какая-то Светлана Григорьевна Морозова, пятидесяти восьми лет, которая заявляет, что она — мать. И требует денег.
Телефон снова завибрировал. Ксения даже смотреть не стала — незнакомый номер. Потом пришло сообщение: «Я завтра приеду к тебе на работу, если не захочешь разговаривать по-хорошему. Адрес знаю».
Ксения почувствовала, как по спине пробежал холодок. Эта женщина явно не шутила.
На следующий день Ксения отпросилась с работы пораньше и поехала в архив. Девушка за стойкой, с ярко-красными ногтями и скучающим видом, долго листала какие-то папки, потом выдала тонкое дело.
— Вот ваше свидетельство о рождении, копия, — монотонно протянула она. — И справка о помещении в детское учреждение.
Ксения развернула пожелтевший лист. Там черным по белому: мать — Морозова Светлана Григорьевна, отец — не установлен. Дата рождения Ксении — двадцать третье апреля тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Место рождения — роддом номер четыре. И ниже, другими чернилами: «Передана в детский дом по заявлению матери».
Значит, правда. Эта Светлана действительно ее родила. А потом просто сдала, как ненужную вещь.
Ксения сложила документы обратно в папку и вышла на улицу. Ноги несли сами, голова гудела. Она остановилась у ларька, купила сигареты, хотя бросила курить три года назад. Закурила прямо там, возле остановки, глядя на поток машин.
Зачем она пришла? Зачем ей теперь, спустя сорок два года, понадобилась дочь?
Светлана объявилась на пороге через два дня. Ксения как раз собиралась идти в магазин, когда в дверь позвонили. Открыла — и замерла.
На пороге стояла женщина средних лет, полноватая, в линялой куртке и со сбитой набок шапочкой. Лицо обрюзгшее, глаза маленькие, бегающие, на губах нервная улыбка.
— Ксюша, доченька, — выдохнула она. — Ну вот и встретились наконец. Можно войти?
Ксения молча отступила в сторону. Светлана протиснулась внутрь, огляделась с любопытством, стащила ботинки.
— Хорошо у тебя, чисто, — заметила она. — Я думала, будет хуже. А ты, я смотрю, устроилась неплохо. Работаешь где?
— На складе, — коротко ответила Ксения. — Что вам нужно?
Светлана присела на край дивана, сложила руки на коленях.
— Понимаешь, доченька, жизнь у меня трудная. Я вот болею теперь, пенсия маленькая, лекарства дорогие. А ты — моя дочь, по закону обязана помогать. Я же не просто так пришла, я справки все собрала.
Ксения медленно опустилась в кресло напротив.
— Вы меня бросили. Когда мне было три дня.
— Ой, ну что ты, — Светлана махнула рукой. — Молодая была, глупая. Некому помочь было, жить негде. Что мне оставалось? Я же не хотела, чтобы ты мучилась со мной.
— Значит, бросили, чтобы я не мучилась, — повторила Ксения тихо. — А теперь пришли, чтобы я вас содержала.
Светлана нахмурилась.
— Ты что, хочешь сказать, что я плохая мать? Я тебя родила! Легко тебе было, что ли? Девять месяцев носила, рожала, а потом пришлось отдать, потому что жизнь заставила. А теперь ты при деле, при деньгах, и должна помогать.
Ксения молчала. Внутри клокотало что-то горячее, злое, но она держала себя в руках. Эта женщина была совершенно чужая. Ничего общего между ними не было и быть не могло.
— Сколько вам надо? — спросила она наконец, глядя в пол.
Светлана заметно оживилась.
— Ну, тысяч пятнадцать в месяц хватит. Я не жадная.
После ухода Светланы Ксения долго сидела на кухне, пила чай и пыталась понять, что с этим делать. Пятнадцать тысяч — это почти половина ее зарплаты. Если отдавать столько каждый месяц, придется экономить на всем.
Она набрала номер подруги Анжелы, с которой вместе работали на фабрике. Анжела была шумная, крикливая, с копной рыжих волос и громким смехом, но всегда помогала советом.
— Слушай, Ксюх, а она точно твоя мать? — первым делом спросила Анжела, когда выслушала историю. — Может, врет?
— Документы есть, — устало ответила Ксения. — Я проверяла.
— Тогда пошли ее подальше. Какая она тебе мать, если бросила? Это же ненормально — появиться через сорок лет и требовать содержание.
— Но она говорит, что по закону я обязана.
Анжела фыркнула.
— К юристу сходи, узнаешь точно. Не давай ей денег просто так, она на твою шею сядет и ноги свесит.
Ксения положила трубку и задумалась. Правильно Анжела говорит — надо узнать точно, что там по закону.
Юридическая консультация помещалась в старом здании на окраине. Ксения записалась на прием, пришла в назначенное время. Юрист оказался молодым парнем в очках, с усталым лицом и горой бумаг на столе.
— Так, значит, мать требует алименты? — переспросил он, пробегая глазами по документам, которые принесла Ксения. — Да, формально она имеет право. Родители могут требовать содержание от детей, если нуждаются.
— Но она же меня бросила! — возмутилась Ксения. — В детский дом сдала!
Юрист поднял палец.
— Это важный момент. Если родитель был лишен родительских прав или уклонялся от выполнения родительских обязанностей, то он теряет право на алименты. Вам нужно поднять дело из детского дома, найти документы. Было ли заявление об отказе, по каким основаниям вас передали в учреждение.
Ксения кивнула, записывая.
— И еще, — добавил юрист. — Даже если формально она имеет право, суд учитывает все обстоятельства. Ваше материальное положение, ее поведение в прошлом. Не факт, что ей присудят алименты.
Ксения снова отправилась в архивы, на этот раз в детский дом. Старое здание, ветхое, с облупленной краской на стенах. Завуч, пожилая женщина с седыми волосами, встретила настороженно.
— Дело Морозовой Ксени, — повторила она, листая журнал. — Сейчас посмотрим. Восемьдесят третий год рождения, да?
Принесла пыльную папку. Ксения развернула — и увидела заявление своей матери, написанное корявым почерком. «Прошу принять на воспитание мою дочь Ксению, так как содержать не имею возможности. Отец ребенка неизвестен, жилья не имею, работы нет».
Никакого лишения прав не было. Просто отказ по собственному желанию.
— Значит, она меня просто сдала, как щенка, — пробормотала Ксения. — И теперь пришла за деньгами.
Завуч молча смотрела на нее.
— Много таких было в те годы, — сказала наконец. — Девчонки рожали, не знали, куда деваться. Не оправдываю, но так бывало.
Ксения сложила бумаги обратно и вышла. На улице был серый ноябрьский день, моросил дождь. Она шла по тротуару, не разбирая дороги, и думала только одно: почему это должна быть ее проблема?
Светлана звонила каждый день. Сначала вежливо, потом настойчивее, потом откровенно нагло.
— Ксения, я жду, когда ты переведешь деньги, — говорила она. — Уже неделя прошла, а ты молчишь. Может, ты думаешь, что я не всерьез?
Ксения старалась не отвечать на звонки, но Светлана была настойчива. В один из вечеров она появилась на пороге снова, на этот раз с мужчиной.
— Это Борис Петрович, — представила она, кивая на спутника. — Мой знакомый, он юрист. Вот, скажи ей, Боря, что она обязана по закону.
Борис Петрович был высокий, сутулый, в потертом пиджаке, с редкими волосами, зачесанными набок. Он заговорил скучным голосом, цитируя статьи семейного кодекса, а Ксения слушала и чувствовала, как внутри нарастает глухое раздражение.
— Вы можете идти, — перебила она. — Я не собираюсь ничего платить просто так. Если хотите — подавайте в суд.
Светлана вскинулась.
— Как это не собираешься?! Я твоя мать!
— Вы для меня никто, — твердо сказала Ксения. — Уходите, пожалуйста.
Светлана сверлила ее взглядом, потом развернулась и ушла, громко хлопнув дверью. Борис Петрович последовал за ней, бросив на прощание: «Пожалеете»…
Через месяц пришла повестка. Светлана подала иск о взыскании алиментов. Ксения читала сухие строчки и понимала, что теперь все станет официально. Придется доказывать, что она не обязана содержать эту женщину.
На заседание пришла заранее. Зал суда был маленький, унылый, пахло пылью и старыми бумагами. Светлана сидела в первом ряду, одетая нарочито бедно — поношенное пальто, стоптанные туфли, платок на голове. Рядом с ней Борис Петрович, с портфелем на коленях.
Судья, женщина средних лет в строгих очках, пробежала глазами по делу и начала задавать вопросы.
— Морозова Светлана Григорьевна, объясните, почему вы не поддерживали связь с дочерью все эти годы?
Светлана всхлипнула, достала платок.
— Как же не поддерживала! Я думала о ней каждый день, мучилась, но найти не могла. Жизнь тяжелая была, перебивалась случайными заработками.
— Но вы ведь сами отказались от ребенка?
— Обстоятельства вынудили! Мне некуда было идти, не на что содержать. Я хотела, чтобы ей лучше было.
Ксения слушала и не верила своим ушам. Эта женщина лгала так легко, словно рассказывала про погоду.
Судья повернулась к Ксении.
— Морозова Ксения Светлановна, вы можете подтвердить, что мать искала с вами встречи?
— Нет, — четко ответила Ксения. — Она появилась только сейчас, когда ей понадобились деньги. До этого о ней никто не слышал.
Светлана всхлипнула громче. Борис Петрович что-то записывал в блокнот. Судья снова углубилась в бумаги.
— У вас есть доказательства уклонения матери от обязанностей?
Ксения подала документы из детского дома, копию заявления об отказе. Судья внимательно прочитала.
— Это говорит о том, что мать добровольно отказалась от воспитания, но формально родительских прав не лишалась.
Ксения почувствовала, как внутри все холодеет. Значит, ей все равно придется платить?
Судья молчала, перелистывая страницы. Потом подняла голову.
— Заседание откладывается на две недели. Нужно запросить дополнительные сведения о материальном положении обеих сторон.
Ксения понимала, что нужно искать что-то еще, что-то, что поможет ей. Анжела посоветовала нанять частного детектива, но на это не было денег. Тогда Ксения решила действовать сама.
Она нашла адрес, где жила Светлана, и поехала туда. Старый кирпичный дом на окраине, с обшарпанным подъездом. Ксения поднялась на третий этаж, постучала в дверь. Открыла соседка, грузная женщина в застиранном халате.
— Вам кого?
— Я ищу Светлану Морозову. Вы ее не знаете?
Соседка прищурилась.
— Светка? Знаю. А вы ей кто?
— Дальняя родственница. Скажите, она правда больная? Говорит, что на лекарства денег не хватает.
Соседка усмехнулась.
— Больная? Да она каждый вечер в магазин за бутылкой бегает. Здоровее нас всех будет. Только вечно жалуется, что денег нет.
Ксения почувствовала, как внутри что-то встало на место.
— А работает она где-нибудь?
— Работает, куда ж она денется. В столовой посуду моет. Зарплата, правда, небольшая.
Ксения поблагодарила и ушла. Значит, Светлана вполне себе трудоспособная, просто хочет легких денег.
На следующем заседании Ксения принесла распечатку разговора с соседкой, которую записала на диктофон. Судья прослушала, нахмурилась.
— Морозова Светлана Григорьевна, вы утверждали, что нуждаетесь в материальной помощи из-за болезни. Но по показаниям свидетелей вы работаете и не имеете серьезных проблем со здоровьем.
Светлана заерзала на стуле.
— Ну, работа у меня копеечная, на жизнь не хватает.
— Предоставьте справку о доходах.
Борис Петрович достал из портфеля бумагу. Судья изучила ее.
— Пятнадцать тысяч в месяц. Это ниже прожиточного минимума, но вы не являетесь инвалидом и можете работать.
Ксения чувствовала, как напряжение спадает. Судья явно склонялась не в пользу Светланы.
— Морозова Ксения Светлановна, каковы ваши доходы?
— Тридцать две тысячи в месяц. Я снимаю квартиру, плачу за нее двенадцать тысяч. Остальное уходит на жизнь.
Судья кивнула, записала.
— Учитывая, что истица добровольно отказалась от воспитания дочери, не принимала участия в ее жизни, а также то, что материальное положение ответчицы не позволяет оказывать значительную помощь без ущерба для себя, суд отказывает в удовлетворении иска.
Светлана вскочила.
— Как отказывает?! Она моя дочь, обязана!
— Решение окончательное, — спокойно сказала судья. — Заседание закрыто.
Ксения вышла из здания суда, и впервые за последние недели почувствовала, что может свободно дышать. Светлана догнала ее на крыльце, схватила за рукав.
— Ты что наделала?! Как же я теперь буду жить?!
Ксения остановилась, посмотрела ей в глаза.
— Так же, как жили до меня. Я вам ничего не должна. Вы сами выбрали, что делать сорок два года назад. Теперь живите с этим.
Светлана попыталась что-то сказать, но Ксения уже развернулась и пошла прочь. Она не оглядывалась, не останавливалась. Просто шла вперед, по мокрому асфальту, под серым ноябрьским небом.
Впереди была ее жизнь. Тихая, небогатая, но своя…
Тогда она думала, что победила. Суд, отказавший матери в алиментах, казалось, поставил точку в этой грязной истории. Она защитила свою тихую жизнь и впервые за много лет начала дышать полной грудью.
Но спокойствие было недолгим. Толстый конверт в почтовом ящике она сначала приняла за ошибку. Но, вскрыв его, замерла. Требование погасить огромный кредит, о котором она слышала впервые. В этот момент она поняла: механизм, запущенный кем‑то в прошлом, уже давно и неотвратимо щелкал, отсчитывая секунды до удара…
