Мелодичный звон ключей эхом разнёсся по подъезду. Я замерла у двери, крепче сжала ладошку сына и нерешительно постучала. За дверью послышались шаги.
— Ты уверена? — шепнул Артём, чувствуя моё напряжение. — Мы можем вернуться домой.
Я заставила себя улыбнуться и потрепала его по волосам:
— Это и есть наш новый дом, малыш.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Алексей — мой муж, с которым мы решили наконец-то жить вместе после года отношений на расстоянии. За его спиной маячила высокая женская фигура.
— Ириночка! Артёмка! — Алексей обнял нас обоих, помогая занести чемоданы. — Знакомьтесь, это моя мама, Людмила Васильевна.
Женщина лет шестидесяти окинула нас оценивающим взглядом. Её седые волосы были аккуратно уложены, а осанка выдавала бывшую учительницу.
— Очень приятно, — произнесла она с вежливой улыбкой, которая не коснулась глаз. — Проходите, располагайтесь.
Я протянула ей руку:
— Ирина. Наслышана о вас от Алексея.
Её рукопожатие было сухим и коротким. Артём, семилетний сорванец, обычно не стеснявшийся новых людей, вдруг притих и прижался ко мне.
— А это, значит, твой сын, — констатировала Людмила Васильевна, глядя на мальчика сверху вниз.
— Здравствуйте, — пролепетал Артём. — А можно называть вас бабушкой?
Что-то промелькнуло в её взгляде — удивление? неприязнь?
— Людмила Васильевна будет достаточно. — Она отступила в сторону, пропуская нас в квартиру. — Алексей, помоги им разместиться. Ужин через час.
Первые дни тянулись медленно и неловко. Квартира, хоть и просторная, казалась теснее с каждым днём. Я изо всех сил старалась не нарушать заведённый порядок — вещи Артёма всегда были сложены, игрушки не разбросаны, наша комната в идеальном состоянии.
Людмила Васильевна была безупречно вежлива. Она не повышала голоса, не делала замечаний напрямую. Но её поджатые губы, когда Артём слишком громко смеялся, или тяжёлый вздох, когда мы задерживались к ужину, говорили больше любых слов.
Артём, однако, не сдавался. Каждое утро он говорил ей «Доброе утро, Людмила Васильевна» с такой искренней улыбкой, что у меня внутри всё переворачивалось. Он приносил ей свои рисунки, рассказывал о школьных друзьях, пытался помогать по дому, лишь бы заслужить хоть каплю внимания.
— Вы любите динозавров? — спросил он однажды за завтраком, протягивая ей альбом с наклейками. — У меня есть два одинаковых тираннозавра, я могу вам подарить одного!
— Мне это ни к чему, — ответила она, не отрывая глаз от чашки. — И не махай так руками, разольёшь компот.
В тот вечер, укладывая Артёма спать, я заметила, как он украдкой вытирает слёзы.
— Она меня не любит, да? — прошептал он в темноту.
— Ей просто нужно время, малыш, — соврала я, гладя его по голове. — Взрослые иногда бывают сложными.
Переломный момент наступил через месяц. Я готовила обед, Артём делал уроки за кухонным столом, а Людмила Васильевна перебирала квитанции.
— Мама, посмотри, какую пятёрку Артёмка получил по математике, — похвастался вошедший на кухню Алексей, показывая дневник сына.
— Умница, — кивнула она без особого энтузиазма.
Артём просиял:
— Бабушка Люда, может, мы вместе порешаем задачки? Папа говорил, вы математику преподавали…
Людмила Васильевна резко выпрямилась, её щёки покрылись красными пятнами:
— Ты правда думаешь, что я обязана заботиться о чужом ребёнке? — с холодом спросила она, глядя прямо на меня.
Время словно застыло. Артём замер с карандашом в руке. Алексей растерянно переводил взгляд с матери на меня.
— Мам, ну как ты можешь… — начал он.
— Нет, — я прервала его, чувствуя, как внутри всё кипит. — Людмила Васильевна права. Никто никому ничего не обязан. Артём, собирай учебники. Мы будем заниматься в комнате.
Той ночью я долго не могла уснуть. Рядом тихо дышал Алексей, который после долгого разговора убеждал меня, что мать не хотела никого обидеть, что ей нужно время, что всё наладится. Но я знала: ничего не наладится. В этом доме нас терпели, но не принимали.
Следующие недели превратились в молчаливую войну. Я свела общение с Людмилой Васильевной к минимуму — только по необходимости. Алексей метался между нами, пытаясь сгладить острые углы, но выглядел всё более измотанным.
А вот Артём… Он продолжал свои попытки. Наперекор всему.
— Людмила Васильевна, я вам цветочек принёс. На клумбе у школы вырос.
— Людмила Васильевна, давайте я вам сумку помогу донести.
— Людмила Васильевна, хотите я вам чай сделаю? Мама говорит, у меня хорошо получается.
Она принимала его заботу с сдержанной вежливостью, но всегда держала дистанцию. Я просила сына не навязываться, но он упрямо продолжал. «Она просто ещё не знает, какой я хороший», — говорил он с детской наивностью.
Всё изменилось в тот день, когда Артём простудился. У него поднялась температура, и врач прописал постельный режим. Я должна была срочно съездить на работу подписать документы и попросила Алексея побыть с сыном.
— Ирочка, прости, у меня совещание, никак не отменить, — виновато сказал он. — Но мама будет дома. Она присмотрит.
Я видела, как напряглись плечи Людмилы Васильевны, сидевшей в кресле с книгой.
— Не стоит, я справлюсь сама, — попыталась возразить я.
— Не говори глупостей, — отрезал Алексей. — Мама поможет. Да, мам?
— Конечно, — сухо ответила она.
Когда мы с Алексеем ушли, я места себе не находила. Три раза звонила домой, но трубку никто не брал. Вернувшись через два часа, я услышала из комнаты Артёма тихие голоса.
— А потом корабль попал в самый центр шторма, — звучал голос Людмилы Васильевны. Она читала книгу, сидя у кровати Артёма.
Я замерла в дверях. Артём, увидев меня, улыбнулся слабой улыбкой:
— Мама! А нам с Людмилой Васильевной так интересно было! Она мне про моряков читала.
Я перевела взгляд на свекровь. Она захлопнула книгу и поднялась:
— Температура 37,2. Лекарство дала час назад. Компресс меняла дважды.
С этими словами она вышла из комнаты, избегая моего взгляда.
— Почему она меня не любит? — спросил Артём вечером, когда ему стало лучше.
Я гладила его по взъерошенным волосам, подбирая слова:
— Знаешь, малыш, иногда взрослым сложно открыть своё сердце. Особенно когда они боятся.
— А чего бояться? Я же не страшный, — нахмурился он.
— Может быть, она боится полюбить тебя слишком сильно. — Я сама не верила своим словам, но не могла сказать ребёнку правду.
Однако напряжение в доме росло. Через неделю, когда Артём вернулся из школы с поделкой — аппликацией «Моя семья», где были нарисованы я, Алексей, он сам и… Людмила Васильевна, случился новый взрыв.
— Смотрите, что я сделал! — гордо объявил он, демонстрируя картонную рамку с бережно наклеенными фигурками.
Людмила Васильевна окинула взглядом поделку и тихо, но с металлом в голосе произнесла:
— У тебя есть своя бабушка, мама твоей мамы. А у меня и так хватает забот.
Артём медленно опустил руки. Его лицо стало пунцовым, а глаза наполнились слезами.
— Простите, — прошептал он и выбежал из комнаты.
Я бросилась за ним, но остановилась на полпути и повернулась к Людмиле Васильевне:
— Вы можете не любить меня. Можете считать, что я не пара вашему сыну. Но Артём… он ни в чём не виноват. За что вы с ним так?
— Я никого не гнала из своего дома, — парировала она. — Но притворяться я не обязана.
С тех пор Артём перестал пытаться. Он вежливо здоровался с Людмилой Васильевной, отвечал на вопросы, но больше не предлагал помощь, не показывал рисунки, не рассказывал о школе. Он словно построил стену — точно такую же, как у неё.
А я всё чаще задумывалась о том, чтобы уехать.
Погода испортилась внезапно. Утром светило солнце, а к обеду небо затянуло тучами, и начался ливень. Я задержалась на работе, Алексей был в командировке. Когда я позвонила домой узнать, как дела, Людмила Васильевна раздражённо бросила в трубку, что Артём вернулся из школы и где-то бродит по квартире.
Но когда я влетела в дом, с мокрого зонта стекала вода, а сына нигде не было.
— Он выходил погулять часа два назад, — нахмурилась Людмила Васильевна. — Сказал, что скоро вернётся.
— В такой ливень?! — Меня охватила паника. — И вы его отпустили?!
Я металась по квартире, звонила одноклассникам, выглядывала в окно. Людмила Васильевна стояла в стороне, поджав губы.
— Надо искать, — решительно сказала я, натягивая плащ. — Звоните в полицию, если мы не вернёмся через час.
— Я пойду с вами, — неожиданно произнесла она, доставая из шкафа зонт.
Мы обошли двор, детскую площадку, заглянули в подъезды соседних домов. Дождь усилился, переходя в настоящий ливень. Моё сердце колотилось от страха.
— Может, он у друзей? — предположила Людмила Васильевна, и я заметила, что её голос дрожит.
— У него здесь нет друзей, — выдавила я сквозь комок в горле. — Мы же только-только переехали.
Небо совсем почернело, когда Людмила Васильевна неожиданно вцепилась в мой локоть:
— Смотрите! Там, под балконом!
Я присмотрелась и увидела маленькую фигурку, сжавшуюся в углу у подвального окна нашего дома. Это был Артём — промокший до нитки, дрожащий, с посиневшими губами.
— Артёмка! — Я бросилась к нему, обнимая, ощупывая, проверяя, не ранен ли. — Что ты тут делаешь? Мы с ума сходили!
Мальчик поднял на меня несчастные глаза:
— Я потерял ключи… А дома никого не было… Я звонил, стучал… — Его зубы стучали от холода.
— Почему же ты не пошёл к соседям? Или в магазин хотя бы? — я прижимала его к себе, пытаясь согреть.
— Я боялся, что вы рассердитесь. — Он шмыгнул носом. — Особенно вы, Людмила Васильевна.
— Домой! Сейчас же! — Я дёрнула его к себе, но вдруг свекровь опустилась перед мальчиком на колени, прямо в грязную лужу.
— Артёмушка, — прошептала она, и впервые за всё время я услышала в её голосе что-то живое, настоящее. — Почему же ты не постучал сильнее? Я ведь была дома. Я бы тебе открыла.
Артём посмотрел на неё долгим взглядом и тихо сказал:
— Я просто хотел, чтобы вы меня любили.
Что-то надломилось в лице Людмилы Васильевны. Она моргнула, будто пробуждаясь от долгого оцепенения, и вдруг прижала мальчика к груди так крепко, словно боялась, что он исчезнет.
— Глупенький ты мой, глупенький, — зашептала она сквозь слёзы, которые, к моему изумлению, текли по её щекам. — Идём-ка домой, простудишься ещё.
Артём заболел. Настоящая простуда с высокой температурой, кашлем и насморком. Врач прописал постельный режим на неделю. Я хотела взять отпуск, но неожиданно Людмила Васильевна сказала:
— Не нужно. Я сама присмотрю за ним.
Я не знала, что думать. Но видя решимость в её глазах, кивнула.
Каждый вечер, возвращаясь с работы, я замечала удивительные перемены. Людмила Васильевна то читала Артёму сказки с лицами, то учила играть в шахматы, показывая хитрые комбинации, то сидела рядом, подсказывая, как правильно решить задачку по математике. Однажды я застала их на кухне — они вместе лепили пельмени, и мука была даже у свекрови на носу.
— Бабушка говорит, что у меня талант к готовке, — гордо объявил Артём, и я затаила дыхание, ожидая реакции на слово «бабушка».
Но Людмила Васильевна только улыбнулась и потрепала его по волосам:
— Ещё бы. В меня пошёл.
Прошло три месяца. Весна полностью вступила в свои права. Мы с Артёмом и Людмилой Васильевной — теперь просто бабушкой Людой — гуляли в парке. Алексей задерживался на работе, обещал присоединиться позже.
Неожиданно к нам подошла пожилая женщина — видимо, знакомая свекрови.
— Людочка! Сколько лет, сколько зим! А это кто с тобой? — она с интересом посмотрела на Артёма, который держал бабушку за руку.
Людмила Васильевна выпрямилась, и её голос прозвучал с непривычной мне гордостью:
— Это мой внук. Самый родной.
Артём просиял и крепче сжал её руку.
А я вдруг поняла, что впервые за долгое время чувствую себя дома. Настоящего дома. Когда не стены важны, а люди, которые в них живут. И иногда, чтобы обрести семью, нужно пройти через боль и непонимание.
Но оно того стоит. Всегда стоит.
