В прихожей пахло дешевыми ароматическими палочками с запахом «Сандалового дерева» и почему-то жареным луком. Этот тошнотворный микс ударил Киру в нос еще на лестничной клетке, когда она, пыхтя, поднималась на третий этаж с двумя пакетами из «Пятерочки». Лифт, как назло, снова стоял на профилактике — объявление висело уже неделю, и Кира каждый день мысленно желала здоровья лифтерам, таща на себе три килограмма картошки, пакет молока и лоток куриных бедер по акции.
Кира поставила пакеты на грязный коврик у двери и полезла за ключами. В сумке царил привычный хаос: чек из аптеки (корвалол подорожал на тридцать рублей, грабеж), зарплатная карта, помада, которой она не красилась уже полгода, и связка ключей с брелоком в виде Эйфелевой башни. Брелок подарил сын Димка три года назад. «Мам, поедешь в Париж». Ага, поедешь тут. С нынешними ценами и иждивенцами на шее максимум, куда она поедет, — это на дачу сажать кабачки, чтобы зимой было чем закусывать беспросветную тоску.
Ключ повернулся в замке с противным скрежетом. Надо бы смазать, но Олегу говорить бесполезно — у него «лапки», у него «работа», у него «танчики» по вечерам. А теперь у него еще и сестра.
Кира толкнула дверь.
Первое, что она увидела, — это гигантские, сорок первого размера, кроссовки, валяющиеся ровно посередине узкого коридора. Не сбоку, не на обувнице, а так, чтобы об них непременно можно было споткнуться и сломать шею. Рядом, как верный оруженосец, лежал грязный носок с люрексом.
— Дома! — гаркнула Кира, переступая через баррикады. Ответа не последовало. Только из глубины квартиры, из бывшей комнаты сына, доносился заунывный звук работающего телевизора. Кажется, шло очередное ток-шоу, где выясняли, кто отец пятого ребенка доярки из Хацапетовки.
Кира вздохнула, сняла пальто (нужно бы в химчистку сдать, воротник засалился, но три тысячи жалко) и прошла на кухню.
Кухня встретила её натюрмортом под названием «Битва при Азенкуре».
На столе, который Кира утром вытирала до скрипа, красовались:
- Кружка с недопитым кофе, на поверхности которого уже образовалась радужная пленка.
- Растерзанная пачка печенья «Юбилейное» (крошки были везде, даже на полу).
- Сковорода. Та самая, чугунная, любимая. В ней застыл белый жир, в котором одиноко плавал обугленный кусок лука.
- Гора посуды в раковине.
Кира медленно поставила пакеты на единственный чистый пятачок столешницы. Внутри начала подниматься глухая, тяжелая волна раздражения. Это было не то яркое бешенство, когда хочется бить тарелки, а усталая, тягучая злость человека, который год тащит на себе воз и маленькую тележку.
— Марина! — крикнула она громче. — Ты оглохла там?
Дверь комнаты приоткрылась. Высунулась голова Марины. На голове у золовки была накручена какая-то сложная конструкция из полотенца, лицо блестело от крема.
— Ой, Кирочка, ты уже пришла? — голос у Марины был томный, расслабленный. — А я и не слышала. У меня медитация была, потом вот масочку сделала. Альгинатную. Ты знаешь, говорят, она отлично подтягивает овал лица. Тебе бы тоже не помешало, а то у тебя носогубки совсем глубокие стали.
Кира сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Носогубки у меня, Марина, от того, что я зубы стискиваю, чтобы не заорать. Ты почему посуду не помыла? Мы же договаривались: я готовлю и покупаю продукты, ты — поддерживаешь порядок.
Марина выплыла в коридор, поправляя шелковый халатик. Халатик, кстати, был Кириным. Она купила его себе на прошлый день рождения, но Марина «случайно» начала его носить, потому что «в нем такая энергетика женская, Кир, тебе все равно некогда в нем ходить».
— Ну чего ты сразу начинаешь? — Марина обиженно надула губы. — Я же не робот. У меня сегодня день тяжелый был. Эмоционально. Я резюме рассылала. Два штуки отправила! Это знаешь, как выматывает? А посуду я замочила. Она отмокает.
— Она не отмокает, она гниет, — отрезала Кира, доставая курицу из пакета. — Марина, ты живешь у нас год. Двенадцатый месяц пошел. Когда ты приехала, ты сказала: «Кира, Олег, мне нужно перекантоваться неделю, пока я с бывшим вопрос по квартире решу». Неделю!
— Ну не все так быстро делается! — Марина плюхнулась на табуретку и потянулась к пакету с продуктами. — О, творожки взяла? А чего 5%? Я же просила обезжиренные, я на сушке.
— Жри, что дают, — вырвалось у Киры. — Или иди в «Азбуку Вкуса» и покупай себе хоть пыльцу фей. На свои деньги. Кстати, о деньгах. Коммуналка пришла. Девять тысяч. Из них три куба горячей воды — это твои ванны с пеной.
— Какой ты мелочный человек, Кира, — Марина покачала головой, словно разочарованная учительница. — Деньги — это энергия. Чем легче ты с ними расстаешься, тем больше их приходит. А ты за каждую копейку трясешься, вот у тебя и нет изобилия. Блоки у тебя денежные. Тебе бы чакры почистить.
— У меня блоки не денежные, у меня блоки на шее сидят, — буркнула Кира, швыряя курицу в мойку прямо поверх грязных тарелок. Брызги полетели на халат Марины.
— Эй! Аккуратнее! — взвизгнула золовка. — Это же шелк!
— Это мой шелк, — напомнила Кира, поворачиваясь к ней с ножом в руке. Вид у нее был такой, что Марина предпочла ретироваться обратно в комнату.
Вечер развивался по стандартному сценарию. В восемь пришел Олег. Муж выглядел как побитая собака, которой стыдно, но есть хочется больше, чем стыдно. Он тихо просочился в ванную, долго там мыл руки (видимо, набирался храбрости), потом пришел на кухню.
На ужин была курица с картошкой и салат из капусты. Просто, сытно, дешево. Кира умела готовить из топора. Умение, выработанное в девяностые и отшлифованное ипотекой.
Олег ел молча, уткнувшись в телефон. Марина ковыряла вилкой куриное бедро, брезгливо откладывая в сторону кожу.
— Жирно очень, — прокомментировала она. — Кир, ты бы лучше на пару готовила. Или запекала в рукаве. Олег, тебе тоже жареное вредно, у тебя холестерин.
— Нормальный у него холестерин, — огрызнулась Кира. — У него проблемы не с холестерином, а с позвоночником. Хребта нет.
Олег поперхнулся.
— Кир, ну хватит, — жалобно протянул он. — Ну давайте поедим спокойно.
— А я спокойна, — Кира положила вилку. — Я абсолютно спокойна. Я просто хочу понять, Олег, какие у нас планы на ближайшую пятилетку. Марина с нами жить остается? Может, нам её прописать? Или комнату Димки на неё переоформить? А что, сыну в общаге нормально, а Мариночке нужен комфорт для поиска себя.
— Я ищу работу! — вспыхнула Марина. — Но я не пойду кассиром в «Пятерочку», как ты предлагаешь! У меня высшее образование! Я филолог!
— Ты филолог, который пишет «извените» через «е», — парировала Кира. — Марина, год прошел. За год можно было переучиться на кого угодно. Ногти пилить, брови щипать, собак выгуливать. Вон, у нас в подъезде консьержка требуется, двадцать пять тысяч плюс график удобный. Сиди, кроссворды разгадывай.
— Консьержкой? — Марина театрально прижала руки к груди. — Чтобы на меня соседи смотрели как на прислугу? Олег, ты слышишь, как она меня унижает?
Олег вздохнул и отложил телефон.
— Марин, ну Кира в чем-то права… Год — это долго. Может, тебе правда что-то попроще поискать пока?
Это было предательство. Марина посмотрела на брата глазами раненого олененка Бэмби.
— И ты… И ты туда же! Родной брат! Да если бы мама знала, как вы тут меня куском хлеба попрекаете! Я, между прочим, сейчас проект запускаю. Онлайн-марафон «Женственность и Сила». Вот раскручусь, заработаю миллионы, вы еще приползете просить.
— Пока ты миллионы зарабатываешь, скинь мне на карту три тысячи за коммуналку и две за еду за эту неделю, — сухо сказала Кира, убирая тарелки.
— У меня сейчас нет. Карта заблокирована банком, там какой-то сбой, — Марина быстро встала и выскользнула из кухни.
Кира и Олег остались вдвоем. Слышно было, как капает кран (прокладку менять надо, цена вопроса — сто рублей и десять минут, но кому это надо?).
— Олег, — тихо сказала Кира. — Я серьезно. Я устала. Я прихожу домой и чувствую себя как в коммуналке. Я не могу пройти в трусах до туалета. Я не могу оставить йогурт в холодильнике, потому что утром его не будет. Она пользуется моей косметикой. Она берет мои колготки. Она… она просто лишняя здесь.
— Кир, ну потерпи еще немного. Она сказала, что у неё там какой-то ухажер наклевывается. Вроде серьезный. Может, съедет к нему скоро.
— Ухажер? Это тот, с которым она по видеосвязи ржет в два часа ночи? «Зайчик, котик»? Олег, ей тридцать пять лет. Она инфантильная паразитка. И мы её кормим. Точнее, я кормлю. Твоей зарплаты хватает ровно на покрытие кредита за машину и бензин. Все продукты, бытовая химия, одежда — это на мне. Я не хочу содержать здоровую бабу.
Олег молчал. Возразить ему было нечего.
Гром грянул в пятницу.
Кира взяла отгул — нужно было съездить к врачу (спина отваливалась от сидячей работы и нервов) и зайти в МФЦ оформить документы на налоговый вычет.
Она планировала вернуться домой к трем часам, побыть одной, полежать в ванной, пока Марина, по её легенде, ходит на какие-то «курсы личностного роста».
Кира вернулась в два. Тихо открыла дверь — смазала-таки замок сама, машинным маслом, которое нашла в ящике с инструментами.
В квартире было подозрительно тихо. Но пахло не сандалом, а чем-то приторно-сладким, вроде вейпа, и мужским одеколоном «Саша», ядреным, как удар боксера.
Кира прошла по коридору. Дверь в комнату сына (ныне — будуар Марины) была приоткрыта.
На Кирином диване, застеленном Кириным пледом, сидела Марина. Не одна. Рядом развалился мужик — лысоватый, в майке-алкоголичке, с волосатыми плечами. На столике перед ними стояла бутылка мартини (из запасов Киры, подаренных коллегами на 8 Марта) и коробка конфет «Коркунов» (тоже из запасов, на черный день).
— …ну и вот, Валерчик, я ей говорю: ты не понимаешь мою тонкую натуру, — вещала Марина, болтая ногой. — Она же бухгалтер, у неё вместо души — калькулятор. Сухая, черствая. Брата моего под каблук загнала, он пикнуть боится. А я страдаю.
Мужик, Валерчик, хмыкнул и закинул в рот конфету.
— Да забей, Марусь. Бабы — они такие. Собственницы. Слушай, а колбаски нет? Под мартини сладкое не идет.
— Сейчас принесу, котик. Там сервелат был, Кира вчера купила.
Марина начала вставать и нос к носу столкнулась с Кирой, стоящей в дверях.
Немая сцена длилась секунд десять. За это время Кира успела рассмотреть «ухажера» во всех деталях: несвежие носки, татуировка «ЗА ВДВ» на предплечье, бегающие глазки.
— Ой, — сказала Марина. — А ты чего так рано? Ты же сказала, до вечера…
— Сервелат, значит, — голос Киры был на удивление спокойным. Ледяным. — И мартини мой. И диван мой. И квартира, сука, моя.
— Кира, выбирай выражения! Здесь гость! — Марина попыталась включить режим «светской львицы», но в халате на голое тело это выглядело жалко. — Это Валера. Мы… мы обсуждаем бизнес-план.
— Бизнес-план по поеданию моей колбасы? — Кира шагнула в комнату. — Валера, значит. ВДВ, значит. А скажи-ка мне, десантник Валера, ты знаешь, сколько стоит бутылка этого мартини?
Валера, оценив габариты Киры (женщина она была статная, кровь с молоком, да и сковородкой огреть могла так, что мало не покажется), начал сползать с дивана.
— Э, хозяйка, без обид. Меня пригласили, налили. Я ж не знал, что тут такие расклады. Марусь, я пойду, наверное.
— Стоять, — рявкнула Кира так, что Валера замер. — Мартини на стол. Конфеты — что осталось — на стол. Ты, — она ткнула пальцем в Марину, — собирай вещи. Прямо сейчас.
— Что? — Марина побелела. — Ты не имеешь права! Я здесь прописана… то есть, я здесь живу! Олег не позволит!
— Олегу я сейчас позвоню. И скину фото твоего «бизнес-партнера» и пустой бутылки. У тебя пятнадцать минут. Время пошло.
— Да куда я пойду?! На улице дождь! — Марина перешла на ультразвук. — У меня нет денег! Ты звери!
— Валера, — Кира перевела взгляд на мужика. — Ты же джентльмен? Заберешь даму сердца к себе? Поможешь ей с жильем, с продуктами. Сервелатом накормишь.
Валера испуганно замотал головой:
— Не-не-не, я с мамой живу, у нас однушка, и кошка злая. Марусь, извини, тема закрыта. Я тебе позвоню. Потом. Как-нибудь.
И «десантник» испарился. Только хлопнула входная дверь.
Марина осталась одна посреди комнаты. Она поняла, что это конец. В глазах Киры не было ни жалости, ни сомнений. Там горел холодный огонь расчетливой бухгалтерии, в которой графа «Паразиты» подлежала полной ликвидации.
Сборы напоминали эвакуацию при пожаре. Кира стояла в дверях, скрестив руки на груди, и контролировала процесс.
— Фен мой положи на место. Это Дайсон, он стоит как твоя почка.
— Полотенце верни.
— Халат сними. Да, прямо сейчас. Вон твои треники висят.
Марина рыдала, проклинала, заламывала руки. Она кричала, что Кира — бездушная стерва, что она умрет под забором, что Олег ей этого не простит.
— Олег мне спасибо скажет, когда увидит счет за продукты в следующем месяце, — парировала Кира.
Через двадцать минут в прихожей стояли три чемодана и пять пакетов (за год Марина обросла барахлом знатно).
— Такси я тебе вызвала, — Кира посмотрела в телефон. — Эконом. До вокзала. Билет на электричку до мамы купишь сама, я знаю, что у тебя в заначке есть пять тысяч, которые ты «на брови» отложила.
— Я не поеду к маме! Я… я к подруге поеду! К Ленке!
— К Ленке так к Ленке. Адрес водителю скажешь. Адью.
Кира буквально вытолкала чемоданы на лестничную площадку. Марина, шмыгая носом, поплелась следом.
— Ты пожалеешь, Кира. Жизнь — бумеранг. Тебе все вернется.
— Надеюсь, вернется тишина и чистая посуда, — сказала Кира и захлопнула дверь.
Щелкнул замок.
Кира прислонилась спиной к холодному металлу двери и закрыла глаза. Сердце колотилось как бешеное. Руки дрожали. Но внутри, где-то глубоко, начинало разливаться блаженное чувство освобождения. Как будто сняла тесные туфли после долгого дня.
Она прошла на кухню. Пустая бутылка мартини стояла на столе как памятник человеческой наглости. Кира взяла её и с наслаждением швырнула в мусорное ведро. Звон разбитого стекла прозвучал как музыка.
Затем она достала резиновую перчатку, губку, «Фейри» и принялась мыть сковородку.
Олег пришел вечером, готовый к скандалу. Телефон его разрывался от сообщений Марины и звонков мамы из деревни. Мама кричала, что Кира выгнала «ребенка» на улицу.
Олег вошел в квартиру и замер.
Пахло не луком и сандалом, а свежезаваренным чаем с мятой и лимонным пирогом. В коридоре было пусто — никаких кроссовок 41-го размера.
На кухне сидела Кира. В своем шелковом халате (постиранном и отпаренном). Она читала книгу.
— Кир… — начал Олег с порога. — Мама звонила. Говорит, Марина на вокзале сидит, плачет. Может, зря мы так резко? Ну переборщила она с мужиком, но…
Кира подняла на него глаза. Спокойные, ясные глаза.
— Олег, садись. Пирог будешь? С цедрой, как ты любишь.
Олег сел. Он вдруг понял, как сильно устал за этот год. От вечного нытья, от очереди в душ, от необходимости быть буфером между двумя женщинами.
— Вкусно пахнет, — сказал он.
— Олег, давай договоримся, — мягко сказала Кира, наливая ему чай. — Марина — взрослая женщина. Ей не пять лет, не пятнадцать. Ей тридцать пять. Если мы будем вечно подстилать ей соломку, она никогда не научится ходить. Мы сделали для неё все, что могли. И даже больше. Теперь — сама.
— Но мама…
— Маме я уже позвонила. Объяснила ситуацию. Сказала, что либо Марина едет к ней и помогает с огородом, либо Марина снимает квартиру и живет как взрослый человек. Мама, кстати, услышав про мартини и мужика, немного поутихла. Она-то думала, доченька работу ищет.
Олег откусил кусок пирога. Вкусно. Боже, как вкусно есть в тишине, не слушая бред про чакры и энергетические потоки.
— Ты знаешь, Кир… — он прожевал. — А ведь ты права. Я, наверное, тоже виноват. Распустил их. Привык быть «хорошим братом».
— Хорошим надо быть для жены, — улыбнулась Кира. — И для себя. А Марина… Марина выживет. Такие, как она, не тонут.
Эпилог (спустя три месяца)
Кира стояла у окна и смотрела на заснеженный двор. В квартире было тихо и чисто. На подоконнике цвела герань.
В углу, на новой когтеточке, спал рыжий котенок мейн-кун по кличке Босс. Они купили его с первой же зарплаты, с которой не пришлось покупать безглютеновые макароны и тонны индейки.
Марина так и не уехала к маме. Она нашла-таки другую «жертву» — какую-то дальнюю родственницу по линии отца, одинокую старушку в Химках. Теперь, судя по соцсетям, Марина «ухаживала за любимой бабушкой» (в надежде на наследство, очевидно) и вела блог о тяготах жизни с пожилыми людьми.
Недавно она прислала Олегу сообщение: «С днем рождения, братик. Надеюсь, вы там счастливы в своем болоте. Бог вам судья».
Олег прочитал, хмыкнул и заблокировал номер.
— Кто там? — спросила Кира, почесывая кота за ухом.
— Спам, — ответил муж, обнимая её за плечи. — Просто спам.
Кира улыбнулась.
— Поставь чайник. Кушать хоцца.
— Уже бегу, дядь Мить, — отозвался Олег цитатой из любимого фильма.
Жизнь, настоящая, спокойная, своя собственная жизнь, наконец-то вернулась в свое русло. И никакие чакры, Валерчики и золовки больше не могли этому помешать.
