— А я говорю, лопух ты, Павел Николаевич, и уши холодные! — прогремел на всю улицу бас деда Михаила. — Тебе эта городская фифа мозги запудрила, а ты и растаял, как масло на солнцепёке!
Дед для пущей убедительности стукнул по забору своей неизменной тростью с набалдашником в виде утиной головы. Трость эту он выстругал сам лет десять назад и хвастался, что с ней «хоть на медведя можно идти».
— Да тише ты, окаянный! — Павел воровато оглянулся на окна собственного дома. — Чего орёшь на всю деревню? Вот Алёнка услышит…
— И пущай слышит! — ещё громче рявкнул дед. — Она-то, может, тебе мозги на место вправит. Это ж надо — двадцать лет в деревне прожил, пасеку развёл, детей вырастил… и всё псу под хвост из-за какой-то… — дед замялся, подбирая выражение поприличнее, — какой-то… бизнес-вумен, чтоб её!
Павел вздохнул и присел на лавочку у забора. В свои сорок пять он выглядел моложаво — русые волосы только чуть тронуты сединой, плечи широкие, руки жилистые, крепкие. Вот только в глазах тревога, которую не спрячешь.
— Ты не понимаешь, Михалыч. Это шанс. Первый раз кто-то мои работы по-настоящему оценил. Не за копейки для соседей, а как искусство, понимаешь? Я всю жизнь мечтал, чтобы люди видели то, что я вижу в дереве.
Дед Михаил хмыкнул и уселся рядом, кряхтя и охая для порядка. Несмотря на свои семьдесят с гаком, он был крепок и подвижен. «Пчёлы молодят», — любил повторять старик.
— Эх, Паша, Паша… — он внезапно перешёл на ласковый тон. — Ты думаешь, я не понимаю? Каждому мужику похвала нужна. Особливо от красивой женщины. Только вот что я тебе скажу — там, — он махнул рукой куда-то в сторону города, — тебе медовые речи, а тут, — он ткнул пальцем в сторону дома Павла, — тебе сама жизнь. Настоящая.
Солнце клонилось к закату, окрашивая деревенские избы в золотистый цвет. Где-то на другом конце Ясного заиграла гармонь, собаки лениво перебрехивались через заборы, аромат свежескошенной травы плыл над улицей.
— Всего на месяц уеду, — упрямо сказал Павел. — Закончу коллекцию и вернусь. А денег привезу — крышу перекроем, Костке на учёбу отложим…
Дед Михаил покачал головой и тяжело поднялся с лавки:
— Гляди, Пашка, как бы потом не пожалеть. Пчёлы-то, они чуют, когда хозяин меняется. Улетят — не воротишь.
И заковылял прочь, оставив Павла наедине с сомнениями.
В доме было прохладно и сумрачно. Алёна сидела за столом, проверяя тетрадки своих третьеклашек. В свои сорок она сохранила мягкую красоту русской женщины — светлые волосы, чуть тронутые сединой, большие серые глаза, доброе открытое лицо. Морщинки в уголках глаз появлялись, только когда она улыбалась.
Павел замер на пороге, глядя на жену. Двадцать лет вместе. Кажется, целая вечность. Он знал каждую чёрточку её лица, каждую интонацию голоса. И вот сейчас нужно было сказать ей, что он уезжает.
— Алён, — он прокашлялся. — Можно с тобой поговорить?
Она подняла голову, улыбнулась, но тут же уловила что-то в его взгляде, и улыбка медленно угасла.
— Что-то случилось, Паш?
Он присел напротив, не зная, как начать. Руки, привыкшие к тяжёлому дереву, вдруг стали неловкими, неуклюжими. Он крутил в пальцах карандаш, оставленный женой на столе.
— Помнишь эту… Марину Сергеевну, которая приезжала? На чёрном джипе.
Алёна кивнула. Конечно, она помнила. Вся деревня две недели только об этом и говорила — о городской штучке на каблуках, которая битый час провела в мастерской Павла и уехала с каким-то комодом в багажнике.
— Она предложила мне контракт, — выпалил Павел. — Хочет, чтобы я сделал для неё коллекцию мебели. Эксклюзивную. Для богатых клиентов.
Алёна медленно отложила ручку:
— Паш, это же хорошо, разве нет? Ты давно заслуживаешь, чтобы твои работы ценили.
— Да, но… — он замялся. — Мне нужно будет поехать в город. На месяц. Может, чуть больше.
Тишина, повисшая в доме, казалась осязаемой. За окном прогудел трактор, где-то далеко залаяла собака.
— На месяц? — тихо переспросила Алёна. — А как же… всё?
В этом «всё» было столько всего — дом, хозяйство, дети, пасека, их общая жизнь, которая не мыслилась друг без друга.
— Я всё продумал, — торопливо заговорил Павел. — Дед Михаил присмотрит за пчёлами, Костя поможет по хозяйству, ты справишься с Веркой… — он осёкся, видя, как меняется лицо жены. — Алён, ты пойми, это такие деньги! Мы за год столько не заработаем. И это шанс показать, на что я способен.
Алёна молчала, глядя мимо него, куда-то в угол, где у них стоял старый комод — первая серьёзная работа Павла, которую он сделал для неё после свадьбы.
— Тебе там будет хорошо? — наконец спросила она.
Вопрос застал его врасплох. Он ожидал упрёков, слёз, возражений — но не этого спокойного, почти отрешённого интереса.
— Я… не знаю, — честно ответил Павел. — Я там никогда не был. Не жил в городе с армии.
— А эта… Марина, — Алёна произнесла имя осторожно, словно пробуя его на вкус. — Она обеспечит тебе условия для работы?
— Да! — обрадовался Павел. — Там будет специальная мастерская, материалы лучшие, инструменты… всё, что нужно.
— И жильё?
— Какая-то квартира рядом с мастерской.
Алёна кивнула и снова взялась за ручку, словно разговор был окончен:
— Когда уезжаешь?
— Послезавтра, — Павел почувствовал смутное разочарование. Он готовился к битве, а столкнулся с молчаливым принятием. — Алён, я обещаю, что вернусь, как только закончу работу. И привезу хорошие деньги.
Она подняла на него глаза, и он вдруг понял, чего ей стоит это спокойствие:
— Деньги — это хорошо, Паша. Но ты сам возвращайся. Целым.
Вечером вся семья собралась за ужином. Пятнадцатилетняя Вера крутила в руках телефон, украдкой строча сообщения подружкам. Косте, старшему сыну, было уже двадцать, но он всё ещё жил с родителями, работая на лесопилке и подумывая об учёбе в областном техникуме.
— Бать, а правда, что ты в город уезжаешь? — спросил Костя, накладывая себе вторую порцию картошки. — Дед Михаил на всю улицу орал, что ты продался городским.
— Костя! — одёрнула его Алёна.
— А что? — пожал плечами парень. — Я и не такое слышал. Тётя Люба вообще сказала…
— Так, стоп! — Павел стукнул ладонью по столу. — Никому я не продавался. Меня пригласили поработать над коллекцией мебели. Это большая честь и хорошие деньги.
— А нам-то что с того? — вдруг подала голос Вера. — Тебя месяц не будет, мама одна со всем хозяйством. А ты там с этой… — она метнула быстрый взгляд на мать и осеклась.
— Вера! — Алёна строго посмотрела на дочь. — Отец едет работать. Это важно для него, и мы должны его поддержать.
— Конечно, поддержать, — пробурчала девочка. — Мы тут будем коров доить, а он там… искусством занимается.
— У нас нет коров, — рассмеялся Костя.
— Это я образно! — вспыхнула Вера.
Павел смотрел на свою семью и чувствовал странную смесь любви и вины. Они были его жизнью — эта простая, работящая женщина с добрыми глазами, этот крепкий парень, так похожий на него самого в молодости, эта колючая девчонка с характером, ершистая, как молодая берёзка на ветру.
— Я буду звонить каждый день, — пообещал он. — И вернусь, как только закончу работу. А на заработанные деньги мы всей семьёй поедем на море. Верка, ты же мечтала?
Девочка фыркнула, но в глазах мелькнул интерес:
— Прямо на настоящее море?
— На самое настоящее, — улыбнулся Павел. — С дельфинами и всем прочим.
— А мне ничего не привезёшь? — спросил Костя, подмигивая.
— Тебе — самогонный аппарат новомодный, — хохотнул Павел, и вся семья рассмеялась, даже Вера не удержалась.
Только Алёна улыбалась как-то печально, и это царапало душу Павла больше, чем любые упрёки.
Прощание вышло скомканным. Автобус до райцентра, а оттуда поезд до города. Дети в школе, Алёна проводила до автобусной остановки, молча поцеловала и так же молча ушла — только плечи чуть вздрагивали. Павел смотрел ей вслед, пока её фигура не скрылась за поворотом, и впервые почувствовал укол сомнения. Правильно ли он поступает?
Тут на остановку вырулил дед Михаил на своём древнем велосипеде.
— Уезжаешь, значит, — констатировал он, опираясь на руль. — Ну-ну. Смотри, Пашка, помни одну вещь: где родился, там и пригодился. Пчёл своих не забывай. Я-то пригляжу, но ты хозяин, они тебя ждать будут.
— Спасибо, Михалыч, — Павел неловко обнял старика. — Ты уж присмотри тут за всеми.
— Куда ж я денусь, — проворчал дед. — Только гляди, не заиграйся там, в городе-то. А то знаю я вас, мужиков. Как новые юбки мелькать начнут, так и родной дом забудете.
Павел хотел возразить, но тут подошёл автобус, и пришлось спешить.
Уже сидя у окна и глядя на уплывающие назад деревенские домики, пасеки, огороды, берёзовые рощи, Павел пытался представить, что ждёт его в городе. Свобода? Признание? Новая жизнь? Что-то подсказывало ему, что этот месяц изменит всё. Вот только к лучшему ли?
Город ошеломил Павла своим шумом, суетой, беспрестанным движением. На вокзале его встретила сама Марина Сергеевна — высокая, стройная женщина с идеальной укладкой и в костюме, стоившем, наверное, как три его месячных заработка.
— Павел Николаевич! — она протянула руку для рукопожатия. — Рада, что вы решились. Уверена, наше сотрудничество будет плодотворным.
Павел неловко пожал протянутую руку, чувствуя себя медведем в посудной лавке. Его брезентовая куртка, потёртые джинсы и стоптанные ботинки казались нелепыми рядом с этой лощёной городской красотой.
— Спасибо за приглашение, — он прокашлялся. — Я постараюсь не подвести.
— О, я уверена! — она улыбнулась, блеснув безупречными зубами. — Ваш талант — это именно то, что нужно нашим клиентам. Аутентичность, рукотворность, душа в каждом изделии. Мы сейчас поедем в мастерскую, я покажу вам всё и обсудим детали.
Её чёрный лакированный автомобиль, похожий на космический корабль, плавно тронулся от вокзала. Павел, никогда не сидевший в таких машинах, боялся лишний раз шевельнуться. Пока они ехали по городу, Марина что-то рассказывала о клиентах, о рынке эксклюзивной мебели, о перспективах сотрудничества. Павел кивал, почти не вникая в смысл. Он смотрел в окно на пробегающие мимо высотки, витрины магазинов, спешащих куда-то людей и думал о том, насколько этот мир отличается от его тихого Ясного с петухами по утрам и звёздным небом по вечерам.
Мастерская оказалась просторным помещением с огромными окнами, современным оборудованием и стеллажами, заставленными разными породами дерева.
— Здесь есть всё необходимое, — Марина обвела помещение рукой. — Станки, инструменты, материалы. Вам что-то ещё понадобится?
Павел провёл рукой по гладкой поверхности дубовой доски:
— Нет, тут… тут всё прекрасно.
— Отлично! — она хлопнула в ладоши. — Тогда вот ключи от мастерской и от квартиры. Она в соседнем подъезде, буквально две минуты ходьбы. Располагайтесь, отдыхайте с дороги. А завтра с утра можем обсудить концепцию коллекции.
Когда Марина уехала, Павел долго стоял посреди мастерской, ощущая странное чувство нереальности происходящего. Ещё утром он пил чай на крыльце своего дома, слушая, как гудят пчёлы на пасеке, а сейчас он здесь, в чужом городе, в окружении чужих вещей, готовится создавать мебель для неизвестных ему богачей.
Квартира оказалась небольшой, но современной — с минималистичным дизайном, техникой, которой Павел не знал, как пользоваться, и огромным панорамным окном с видом на город. Он сел на край безупречно белого дивана и достал телефон.
— Алло, Алён? Это я. Доехал нормально.
— Как ты там? — голос жены звучал глухо, словно издалека.
— Хорошо, — соврал Павел. — Тут… интересно. Мастерская отличная, квартиру дали.
— А кормят как?
Павел улыбнулся. Типичный вопрос деревенской женщины.
— Сам буду готовить, наверное. Тут кухня есть.
— Готовить он будет, — Алёна хмыкнула. — Ты ж кроме яичницы ничего не умеешь. Сходи в магазин, купи полуфабрикаты какие-нибудь.
— Схожу, — пообещал Павел. — Как вы там?
— Нормально. Верка язвит, конечно, но это пройдёт. Костя обещал завтра пасеку проверить.
— Передай ему, чтобы дымарь слишком близко не подносил, пчёлы не любят…
— Передам, — перебила Алёна. — Ты там работай, не отвлекайся. Мы справимся.
В её голосе была какая-то новая нотка — то ли усталость, то ли отчуждение. Павел вдруг остро почувствовал, что с каждой минутой расстояние между ними увеличивается, и дело тут не в километрах.
— Я буду звонить каждый день, — пообещал он.
— Конечно, — ответила Алёна. — Если будет время.
Когда разговор закончился, Павел ещё долго сидел, глядя на мерцающие огни ночного города. Впервые за много лет он чувствовал себя совершенно одиноким.
Работа захватила Павла с головой. В первые дни он словно пытался доказать — и Марине, и самому себе — что не зря оказался здесь. Он делал эскизы, выбирал материалы, экспериментировал с формами. Мебель должна была получиться необычной, но функциональной, изысканной, но не вычурной.
Марина заходила каждый день, наблюдала за процессом, делилась идеями. Она оказалась понимающим заказчиком — не диктовала, но направляла, не настаивала, но предлагала.
— У вас удивительное чувство материала, — сказала она однажды, проводя рукой по только что отполированной столешнице. — Дерево словно живое под вашими руками.
— Оно и есть живое, — ответил Павел, с удовольствием глядя на свою работу. — Даже спиленное, обработанное — оно всё равно дышит, меняется. Я просто помогаю ему принять новую форму.
Марина смотрела на него с каким-то новым интересом:
— Знаете, Павел, вы не похожи ни на одного мастера, с которым я работала. В вас есть что-то… настоящее.
Он смутился от неожиданного комплимента и пожал плечами:
— Какой уж есть. Деревенский самоучка.
— Не принижайте себя, — она покачала головой. — В мире полно дипломированных краснодеревщиков, но мало настоящих мастеров. Вы — из редких.
В тот вечер Марина пригласила его поужинать в ресторане — «обсудить дальнейшие планы». Павел согласился, хотя чувствовал себя не в своей тарелке. Единственный приличный пиджак, который он взял с собой, казался нелепым в изысканной обстановке ресторана.
— Не нервничайте так, — улыбнулась Марина, когда они сели за столик. — Это просто ужин.
— Да я не нервничаю, — соврал Павел. — Просто непривычно всё это.
Марина заказала вино и какие-то блюда с французскими названиями. Павел понятия не имел, что ему принесут, но решил довериться её выбору.
— Расскажите о себе, — предложила она, когда им налили вино. — Как вы начали работать с деревом?
Павел отпил глоток, чувствуя, как тепло разливается по телу, и неожиданно для себя разговорился. Рассказал о деде, который научил его основам ремесла, о первых неуклюжих поделках, о том, как постепенно открывал для себя секреты дерева. Марина слушала с искренним интересом, задавала вопросы, смеялась его шуткам.
— А семья? — спросила она наконец. — Как ваша жена относится к вашему творчеству?
Павел помедлил:
— Алёна… она всегда поддерживала. Не то чтобы она особо разбиралась в мебели, но верила в меня. Даже когда соседи посмеивались, что я чудак — резьбой увлекаюсь вместо того, чтобы, как все, огородом заниматься.
— Она учительница, да? — Марина наполнила его бокал. — Это благородная профессия.
— Да, в начальной школе преподаёт. Все дети в округе через её руки прошли, — Павел улыбнулся, вспоминая, как Алёна проверяет тетрадки по вечерам, закусив губу от усердия. — Она у меня… настоящая.
— Настоящая? — переспросила Марина.
— Ну да, — Павел не знал, как объяснить. — Простая, открытая. Что на уме, то и на языке. Никогда не притворяется, не хитрит. И руки у неё… рабочие. Всё умеют.
Марина посмотрела на свои ухоженные руки с безупречным маникюром и тонкими пальцами:
— А я вот… не настоящая, получается?
Павел смутился:
— Нет, что вы! Я не это имел в виду. Вы просто… другая. Из другого мира.
— Из другого мира, — задумчиво повторила Марина. — Пожалуй, вы правы. Но знаете, иногда так хочется заглянуть в другие миры. Например, в ваш.
Её взгляд, внезапно потеплевший, смутил Павла ещё больше. Он поспешил перевести разговор на работу, на планы по коллекции, на сроки.
Вечер закончился поздно. Марина подвезла его до дома, и на прощание как-то особенно задержала его руку в своей:
— Спасибо за чудесный вечер, Павел. Давайте повторим как-нибудь.
Поднимаясь в квартиру, он чувствовал странное смятение. Городская жизнь затягивала его — комфортом, новыми впечатлениями, ощущением собственной значимости. И Марина… в ней было что-то манящее, какая-то недоступная ему прежде сторона жизни.
В ту ночь он впервые не позвонил Алёне.
В деревне Ясное жизнь шла своим чередом. Алёна справлялась — с хозяйством, с детьми, с работой в школе. Она привыкла всё делать сама, ещё когда Павел уезжал на заработки в соседний район. Но сейчас было что-то другое — не просто физическое отсутствие мужа, а ощущение, что он уплывает от неё в какой-то иной, недоступный ей мир.
Звонки становились всё реже. Сначала каждый день, потом через день, потом с большими перерывами. И говорил он всё больше о работе, о городе, о людях, которых встречал. О возвращении — всё меньше и туманнее.
— Ты слышала новость-то? — тётя Люба, грузная, шумная женщина, бесцеремонно ввалилась в дом Алёны без стука. — Пашка-то твой в городе с этой… бизнесменшей крутит!
Алёна, развешивавшая бельё во дворе, только вздохнула:
— Здравствуй, Люба. С чего ты взяла?
— Мне Зинка звонила! — тётя Люба плюхнулась на скамейку. — Её дочка в том городе живёт, в ресторане их видела. Сидят, значит, винцо попивают, ручки друг дружке жмут…
— Люба, — устало перебила Алёна, — они работают вместе. Естественно, что обсуждают дела, может, в ресторане.
— Ага, знаем мы эти дела! — тётя Люба многозначительно покачала головой. — Особливо когда баба одинокая, при деньгах, а мужик в самом соку. Ты б съездила, проверила!
— Не буду я никого проверять, — отрезала Алёна. — Паша — взрослый человек. Сам разберётся.
Но слова тёти Любы запали ей в душу. Особенно после того, как Павел пропустил звонок в день рождения Веры, а потом перезвонил только на следующий день, сбивчиво извиняясь и ссылаясь на какую-то важную встречу.
В тот же вечер случилась беда. Дед Михаил, проверявший пасеку, заметил неладное — пчёлы вели себя странно, многие ульи опустели.
— Похоже, мор начался, — сказал он мрачно, когда прихромал к дому Алёны. — Я один не справлюсь. Пашка нужен.
Алёна, чувствуя холодок в груди, набрала номер мужа. Длинные гудки. Ещё попытка. Наконец, ответил:
— Алён, я перезвоню. Тут встреча важная…
— Павел! — впервые она назвала его полным именем. — Пасека гибнет. Дед говорит, мор начался. Нужно срочно что-то делать.
На том конце провода повисла пауза.
— Я… я не смогу приехать прямо сейчас, — в голосе Павла звучала растерянность. — У меня контракт, презентация на носу…
— Это твои пчёлы, Павел! — в голосе Алёны прорезались стальные нотки. — Ты их разводил десять лет. Они умирают.
— Делайте, что можете, — после паузы произнёс он. — Я постараюсь вырваться на выходных.
И отключился.
Алёна медленно опустила телефон. Что-то оборвалось внутри. Павел, который когда-то не спал ночами, если с пчёлами было неладно, теперь не может бросить всё и приехать?
— Что сказал? — дед Михаил смотрел на неё тревожно.
— Что приедет на выходных, — тихо ответила Алёна.
— На выходных? — дед стукнул тростью о землю. — Да к выходным половина пасеки вымрет! Эх, Пашка, Пашка… — он покачал головой. — Променял живое на мёртвое.
В городе жизнь Павла всё больше закручивалась вокруг работы и… Марины. После того первого ужина в ресторане они стали видеться почти каждый вечер. Она показывала ему город, знакомила с интересными людьми, водила в театры и на выставки. Павел, никогда прежде не бывавший в театре, был поражён, насколько ему понравилось.
Звонки домой становились всё реже и короче. Он ловил себя на том, что не знает, о чём говорить с Алёной. Их миры теперь казались такими разными.
Работа над коллекцией продвигалась успешно. Павел создавал лучшие свои вещи — стол из карельской берёзы с инкрустацией, кресло-качалку с удивительно плавными линиями, шкаф с резными панелями, изображающими лесных зверей. Марина была в восторге.
— Это потрясающе, Павел! — восклицала она, проводя рукой по гладкой поверхности стола. — Такого нет ни у кого. Мы устроим презентацию коллекции в главном салоне. Будут журналисты, критики, дизайнеры…
Павел улыбался, чувствуя гордость. Впервые в жизни его работу по-настоящему ценили, восхищались ею не из вежливости, а с искренним восторгом.
Марина становилась всё ближе. Её прикосновения — случайные и не очень, взгляды, комплименты — всё это создавало атмосферу, в которой Павел терял голову. Она была совсем не похожа на его Алёну — яркая, уверенная, амбициозная. Рядом с ней он чувствовал себя моложе, значительнее.
В один из вечеров, когда они засиделись в мастерской допоздна, обсуждая детали будущей презентации, Марина вдруг сказала:
— Знаешь, я подумала… тебе стоит остаться в городе. Насовсем.
Павел замер:
— Насовсем? А как же…
— Семья? — Марина подошла ближе. — Я понимаю, это сложно. Но ты же сам видишь — твоё место здесь. Здесь тебя ценят, здесь ты можешь реализовать свой талант. Что ты будешь делать в своей деревне? Снова строгать табуретки для соседей?
Она стояла так близко, что Павел чувствовал аромат её духов. В мастерской было тепло, Марина сняла пиджак, и тонкая блузка не скрывала её фигуры.
— Я могу помочь с жильём, — продолжала она. — У меня есть квартира в центре, просторная, с отдельным кабинетом. Ты мог бы жить там. Мог бы приглашать детей на выходные…
— А Алёна? — тихо спросил Павел.
Марина чуть помедлила:
— Это ваше решение. Но… будем честны, Павел. Вы с ней из разных миров. Она деревенская учительница, а ты — художник, творец. Ей будет сложно понять то, чем ты живёшь сейчас.
В этот момент зазвонил телефон. На экране высветилось имя жены. Павел заколебался, но ответил.
Разговор о пасеке был коротким и оставил горький осадок. Пчёлы… Его пчёлы, которых он разводил с таким трепетом. Но сейчас, когда работа в самом разгаре, когда до презентации считанные дни…
— Я постараюсь приехать на выходных, — сказал он и отключился, чувствуя укол совести.
Марина смотрела на него с пониманием:
— Проблемы?
— Пасека. Пчёлы болеют.
— О, — она слегка поморщилась. — Это серьёзно?
— Может погибнуть весь рой, — Павел потёр лоб. — Нужно ехать, но… презентация…
— Павел, — Марина положила руку ему на плечо. — Я понимаю, что для тебя это важно. Но подумай — это же просто пчёлы. Ты всегда можешь завести новых. А такой шанс выпадает раз в жизни.
Просто пчёлы. Эти слова резанули слух. Для него пчёлы никогда не были «просто». Это был целый мир, живой, удивительный. Он помнил каждый улей, знал характер каждой семьи.
Но Марина была так близко, так убедительна. Её рука скользнула по его плечу, к шее…
— Останься, — прошептала она. — Со мной.
И он остался.
В последующие дни Павел работал как в бреду. Близость с Мариной, предстоящая презентация, мысли о пасеке — всё смешалось в голове. Он почти не спал, забывал есть. Только работал, вкладывая в дерево всё, что бурлило внутри.
Последним изделием коллекции должен был стать комод с резными панелями. Павел выбрал для него особенное дерево — старый дуб, с плотной, насыщенной текстурой. Работа шла медленно — материал сопротивлялся, словно живое существо. Иногда Павлу казалось, что дуб специально усложняет ему задачу, проверяет его мастерство.
В ночь перед презентацией Павел остался в мастерской один. Марина уехала решать организационные вопросы, обещав вернуться утром. Он должен был закончить последнюю деталь — резную панель для верхнего ящика комода.
Сначала он хотел вырезать традиционный растительный орнамент, но руки словно сами повели иначе. Из-под резца появились очертания фигур — женщина с распущенными волосами, девочка-подросток, юноша, старик в шляпе… и пчёлы, кружащие над ними.
Его семья. Его настоящая жизнь.
Павел замер, глядя на созданное изображение. Что он делает? Зачем всё это? Ради чего он готов потерять самое дорогое?
В этот момент зазвонил телефон. Не тот, который он обычно использовал в городе, а старый, деревенский, который он почти забросил. На экране высветилось имя Кости.
— Сынок? Что случилось? — Павел почувствовал, как сжалось сердце.
— Пап, — голос Кости звучал серьёзно, по-взрослому. — Ты нужен здесь. Пасека… мы теряем пчёл. Дед Михаил слёг, сердце прихватило от переживаний. А мама… она держится, но я вижу, как ей тяжело.
Павел смотрел на вырезанные в дереве лица. Его выбор.
— Я приеду, — сказал он решительно. — Первым утренним поездом.
— А как же твоя презентация? — удивился Костя.
Павел провёл рукой по резной панели, по лицам тех, кого он любил всю жизнь:
— Не важнее вас.
Положив трубку, он начал лихорадочно собираться. Утренний поезд, пять часов пути — и он будет дома. Презентация? Марина? Всё это подождёт. Сейчас главное — спасти пчёл. Спасти свою семью.
Павел оставил записку, прикрепив её к недоделанному комоду: «Мне нужно срочно вернуться домой. Пасека гибнет.»
Алёна не спала всю ночь. Пчёлы беспокоились, гудели тревожно. Дед Михаил после сердечного приступа был слаб, только давал советы, лёжа на кровати. Костя помогал как мог, но он не разбирался в пчеловодстве так, как отец.
Утром, выйдя во двор, Алёна застыла. У калитки стоял Павел — осунувшийся, с красными от недосыпа глазами, с дорожной сумкой через плечо.
— Паша? — она не верила своим глазам. — А как же…
— Потом, — он решительно прошёл мимо неё к пасеке. — Сначала пчёлы.
Весь день Павел провозился с ульями. Осматривал каждую рамку, что-то обрабатывал, отделял, переносил. К вечеру он выглядел измождённым, но на лице была улыбка.
— Кажется, справились, — сказал он, заходя в дом и снимая защитную маску. — Восковая моль завелась, но мы её победили. Три семьи потеряли, но остальные спасли.
Он сел за стол и впервые за день посмотрел на Алёну. Она была такой родной, такой настоящей — в простом домашнем платье, с морщинками в уголках глаз, с руками, огрубевшими от работы.
— Алён, — начал он, но она покачала головой:
— Не сейчас, Паша. Ты устал. Поужинай и отдохни.
За ужином семья собралась вместе впервые за долгое время. Вера старательно не смотрела на отца, отвечала односложно. Костя, напротив, был оживлён, расспрашивал о городе, о работе.
— А твоя начальница не будет сердиться, что ты уехал перед самой презентацией? — спросил он.
— Будет, — честно ответил Павел. — Но это моё решение.
После ужина, когда дети разошлись, Павел и Алёна остались одни на крыльце. Звёздное небо раскинулось над деревней, такое огромное, какого никогда не бывает в городе.
— Почему ты вернулся? — тихо спросила Алёна. — Правду, Паша.
Он долго молчал, подбирая слова:
— Знаешь, там, в городе, я вдруг понял одну вещь. Всё, что я делал здесь — пасека, мастерская, наш дом — это не просто работа или быт. Это жизнь. Настоящая. А там… — он махнул рукой куда-то в сторону города, — там всё как будто понарошку. Красиво, удобно, но… ненастоящее.
— А Марина? — Алёна произнесла это имя спокойно, без надрыва.
Павел вздохнул:
— Она хорошая женщина, Алён. Умная, красивая. Но она из другого мира. Она никогда не поймёт, почему для меня так важны эти пчёлы, почему я не могу просто «завести новых». Для неё дерево — это материал. Для меня — живая душа.
— Ты любишь её? — прямо спросила Алёна.
— Нет, — твёрдо ответил Павел. — Я был… увлечён. Ослеплён. Но это не любовь. — Он помолчал и добавил: — Любовь — это когда ты возвращаешься домой и понимаешь, что никуда больше не хочешь уходить.
Алёна долго смотрела на него, словно видела впервые. Потом тихо сказала:
— Пасеку мы спасли. А нас… нас спасать нужно, Паша?
Он протянул руку и накрыл её ладонь своей:
— Я думаю, мы справимся. Если ты… если ты сможешь простить.
— Не сразу, — честно ответила Алёна. — Но я постараюсь.
В этот момент на крыльцо вышла Вера, всё ещё настороженная, но уже не такая колючая:
— Пап, тебе звонят. Какая-то Марина Сергеевна.
Павел взял телефон, помедлил, глядя на экран, и сбросил вызов.
— Завтра перезвоню, — сказал он. — Сейчас я занят. Я дома.
Прошло три месяца. В мастерской Павла кипела работа — он получил заказ на резную мебель для новой школы в районном центре. На верстаке лежали эскизы парт, стульев, книжных шкафов — простых, но с тонкими, изящными деталями.
Звонок застал его за работой. Номер был городской, незнакомый.
— Павел Николаевич? Это Сергей Иванович, директор салона «Эксклюзив». Марина Сергеевна дала мне ваш контакт.
Павел отложил резец:
— Слушаю вас.
— Мы были на презентации вашей коллекции. Потрясающие работы! Особенно тот комод с резной панелью… Мы хотели бы заказать подобные изделия для нашего салона.
— Спасибо за предложение, — ответил Павел, — но я не работаю на заказ в другом городе. Могу сделать мебель здесь, в своей мастерской.
— Но для такой работы нужны особые условия, оборудование…
— У меня есть всё необходимое, — Павел улыбнулся, глядя в окно мастерской, где виднелась его пасека с новыми ульями. — И главное — вдохновение.
— Но Марина Сергеевна говорила, что вы планировали переехать в город, открыть студию…
— Планы изменились, — твёрдо сказал Павел. — Я остаюсь здесь. Но если вас интересуют мои работы — приезжайте. Посмотрите, как рождается настоящая мебель. С душой.
Он положил трубку и вернулся к работе. За окном жужжали пчёлы, собирая нектар с цветущей липы. Из дома доносился голос Алёны, что-то рассказывающей по телефону. Вера в наушниках косила траву во дворе, то и дело поглядывая в телефон — наверное, переписывалась с кем-то.
Это была его жизнь. Настоящая. И он наконец вернулся к истокам.
В городской квартире с панорамными окнами Марина задумчиво разглядывала фотографию комода с резной панелью — единственного предмета из коллекции, который Павел успел закончить перед отъездом. Фигуры на панели — женщина, девочка, юноша, старик и пчёлы над ними — казались почти живыми.
Она провела пальцем по фотографии и вздохнула. Иногда мы находим ценное, но не можем его удержать. Особенно если оно принадлежит другому миру.
Марина отложила фотографию и вернулась к работе. Жизнь продолжается. У каждого — своя.
