— Ты что, с ума сошла? Двое детей просто так в корзине?
— Мама, я не могла их оставить. Они бы замерзли там, в электричке…
Весна 1965 года выдалась на редкость промозглой. Я возвращалась из города в родную деревню, как обычно по пятницам, чтобы навестить маму на выходные. В вагоне электрички было душно от мокрых плащей и зонтов. Вокруг привычно качался вагон электрички.
Седой мужчина напротив уткнулся в «Правду», изредка хмыкая и поправляя очки, молодая мама пыталась укачать капризного малыша, а я смотрела в окно и думала о своем. Работа в городской библиотеке после техникума казалась мне тогда самой настоящей удачей — тихая, спокойная, с хорошими людьми вокруг.
В свои двадцать я была уверена — все главное в жизни еще впереди. Замужество, свой дом, дети… Как же я ошибалась насчет того, каким путем все это придет.
Задумавшись, я не сразу заметила, как опустел вагон на очередной станции. Только детский писк вывел меня из оцепенения. В трех рядах от меня стояла обычная плетеная корзина, накрытая белым платком. Я огляделась – никого рядом. Писк повторился, теперь уже громче.
— Господи, да что же это… – прошептала я, подходя ближе.
Под платком лежали двое – крошечные, красные от плача. Мальчик и девочка, завернутые в застиранные пеленки. Между ними – записка, торопливым почерком: «Простите. Я не могу. Заботьтесь о них, если можете.»
Сердце застучало как сумасшедшее. До моей станции оставалось десять минут. Я посмотрела на детей – они притихли, глядя на меня удивительно осмысленными глазами.
— Товарищ, это ваша корзина? – спросил проходящий мимо военный.
— Да-да, моя, – выпалила я, сама не понимая, что делаю.
Мама встретила меня на пороге нашего дома, вытирая руки о фартук:
— Анютка, что-то ты поздно сегодня…
Договорить она не успела. Из корзины снова раздался плач.
— Мама, только не кричи, – я занесла корзину в дом. – Я не могла их там бросить.
Мама опустилась на табуретку, глядя на близнецов широко раскрытыми глазами:
— Девочка, ты в своем уме? Это же… это же…
— Дети, мама. Просто дети, которым нужна помощь.
Мама встала, подошла к печи, машинально помешала угли:
— А ты подумала, что будет, если узнают? Их заберут в детдом, тебя…
— Не узнают, – я сама удивилась твердости в своем голосе. – Мы что-нибудь придумаем.
Мама вздохнула, покачала головой, но я заметила, как смягчился ее взгляд, когда она посмотрела на притихших малышей:
— Ну-ка, покажи мне этих подкидышей… Господи, худенькие какие.
Она взяла девочку на руки, и та сразу перестала хныкать.
— Молока им нужно. И пеленки чистые. Анюта, доставай сундук, там твои детские вещи остались.
Пока мама хлопотала с детьми, я сидела на кровати, пытаясь осознать происходящее. В голове крутилась только одна мысль: «Что же я наделала?»
— Слушай внимательно, – мама села рядом, когда близнецы уже спали в старой люльке. – Скажем так: ты была замужем. Муж погиб на лесоповале. Вернулась к матери с детьми. Кто проверит? Документы сделаем, у меня есть знакомый. А детям… детям нужна мать.
— Мама, но как же…
— Молчи и слушай. Завтра пойдешь в сельсовет, скажешь – вот, вернулась. Поплачешь немного. Люди посочувствуют и забудут. А дети… – она снова подошла к люльке, – дети вырастут нашими.
В ту ночь я не могла уснуть. За окном шумел весенний дождь, в люльке посапывали мои… да, теперь уже мои дети, а я думала о том, как странно порой поворачивается жизнь. Утром нужно было придумать им имена. И начать жить заново – теперь уже втроем.
Деревенские слухи разносятся быстрее ветра. К концу недели вся округа уже знала – Анютка вернулась домой с двойняшками после трагедии. В каждом дворе шептались, качали головами, вздыхали. А потом потянулись к нашему дому – кто с пеленками, кто с детской одежкой, кто с молоком.
— Анна, возьми, это от моих внуков осталось, – Петровна, соседка справа, принесла целый узел вещей.
— Доченька, я тут каши наварила, тебе ж некогда, – тетя Клава с улицы Зеленой подкармливала нас первое время.
Я не ожидала такой поддержки. Каждый считал своим долгом помочь молодой вдове с детьми. А дети росли, и с каждым днем я все сильнее привязывалась к ним.
Ваня сделал первый шаг раньше Оли – под Новый год. Топнул ножкой по скрипучей половице и рассмеялся так заразительно, что мы с мамой расплакались от счастья.
— Мама, гляди, гляди! – я схватила ее за руку. – Пошел!
— Эх, казак растет, – мама утирала слезы краем фартука. – А девчонка у нас певунья будет.
И правда – Оля начала говорить раньше брата. «Мама» было ее первым словом, от которого у меня перехватило дыхание.
Время летело незаметно. Близнецам исполнилось пять, когда в деревню провели электричество. Помню, как они завороженно смотрели на первую лампочку в доме.
— Мам, а солнышко как в банку поймали? – спрашивал Ваня, щурясь на свет.
— Это не солнышко, глупенький, – важно объясняла Оля. – Это… это…
— Это чудо науки, – подсказывала я, обнимая обоих.
Летом дети пропадали в саду. Оля заплетала венки из ромашек, а Ваня строил шалаши из веток. Однажды они притащили домой хромого воробья.
— Мам, он без мамы остался, как мы можем его бросить? – в голосе Оли звучали мои интонации.
Мы выходили птицу. Она еще долго жила у нас на чердаке, а дети носили ей хлебные крошки.
Мама постарела как-то незаметно. Все чаще присаживалась отдохнуть, все дольше грела спину у печки.
— Аннушка, – позвала она меня однажды вечером, когда дети уже спали. – Ты не жалеешь?
— О чем, мама?
— О том дне, в поезде. О решении.
— Нет, – я ответила не задумываясь. – Ни секунды не жалела.
Школьные годы принесли новые заботы. Ваня оказался непоседой – вечно в синяках и с порванными штанами. Оля, наоборот, училась на одни пятерки.
— Анна Петровна, – учительница вызвала меня в школу, – ваш сын опять подрался.
— Я не специально, – бубнил Ваня по дороге домой. – Они дразнили Ольку очкариком.
— Вань, но ты же знаешь…
— Знаю! Но она же моя сестра.
Я обняла его, чувствуя, как сильно колотится маленькое сердце.
В тот год мама слегла. Врач из района качал головой – сердце. Дети по очереди читали ей книжки, а она гладила их по головам слабеющей рукой.
— Береги их, Аня, – шептала она в последние дни. – Они и правда наши. По сердцу наши.
Когда ее не стало, я думала – не выдержу. Но нужно было жить дальше. Дети помогали как могли – Ваня колол дрова, Оля хлопотала по хозяйству.
К пятнадцати годам они выросли красавцами. Ваня – высокий, плечистый, с маминой улыбкой. Оля – тоненькая, с русой косой до пояса. Только глаза у обоих были одинаковые – зеленые, с золотистыми крапинками.
Как-то вечером Оля спросила:
— Мам, а расскажи про папу. Какой он был?
У меня внутри все похолодело. Я столько раз представляла этот момент, придумывала ответы, но все равно оказалась не готова.
— Знаете, – начала я, собираясь с мыслями, – ваш папа был очень добрым. И сильным. Он работал на лесопилке…
— А фотографии его есть? – перебил Ваня.
— Нет, милый. Все сгорело при пожаре. Давно.
Они больше не спрашивали, но я видела – вопросы остались. В их возрасте начинаешь искать себя, свои корни. А я могла дать им только любовь – и надеялась, что этого будет достаточно.
Годы шли. Дети заканчивали школу, мечтали об институте. Я продала корову, чтобы собрать им денег на начало учебы, все же много нужно было потратить на первое время. Ночами плакала в подушку – не от горя, от гордости. Мои дети, мои хорошие, вырастут образованными людьми.
— Мам, мы обязательно будем приезжать, – обещала Оля, уезжая в город.
— Каждые выходные! – подхватывал Ваня.
Я стояла на перроне, смотрела вслед поезду и думала – неужели прошло уже восемнадцать лет с того дня, когда я сама ехала в этой электричке и нашла корзину, перевернувшую мою жизнь?
Время течет как вода в нашей речке — незаметно, но неумолимо. Дети выучились в городе: Ваня стал инженером, Оля — врачом. Я гордилась ими безмерно, хотя часто просыпалась по ночам от тревожных мыслей — а вдруг кто-то узнает? Вдруг правда всплывет наружу?
Они приезжали каждое лето, заполняя старый дом смехом и городскими новостями. Ваня привез жену — Катю, худенькую учительницу музыки. Оля вышла замуж за своего однокурсника Сергея.
— Мам, мы решили пристройку сделать, – объявил как-то Ваня. – Тебе одной тяжело с домом управляться.
— И окна починим, – подхватила Оля. – Зимой теплее будет.
Я только качала головой — когда они успели вырасти такими заботливыми?
Тот день я запомнила навсегда. Стояла поздняя осень 2000-го года. Ваня с Олей приехали на выходные — помочь с заготовками на зиму. Я варила варенье из последних яблок, когда услышала шум на чердаке.
— Мам, представляешь, сколько здесь всего! – донесся голос Вани. – Смотри, мои первые коньки!
Сердце екнуло — среди старых вещей хранилась та самая корзина. И записка… Я же не сожгла ее тогда, не смогла.
— Мама! – Оля стояла в дверях, держа пожелтевший листок. – Что это?
Я опустилась на табурет. Руки дрожали так, что пришлось сцепить их в замок.
— Дети мои… присядьте.
Они сели напротив — такие взрослые, красивые. Мои. Всегда были моими.
— Помните, вы спрашивали про отца? – голос срывался. – Я… я должна рассказать вам правду.
И я рассказала все. Про электричку, про корзину, про записку. Про маму, которая помогла сохранить тайну. Про страх и любовь — такую сильную, что перевешивала всё остальное.
В комнате повисла тишина. Только ходики отстукивали секунды — тик-так, тик-так.
— То есть… ты нас нашла? – тихо спросила Оля.
— Выбрала, – поправила я. – Я вас выбрала.
Ваня встал, прошелся по комнате. Остановился у окна, глядя в темноту.
— А знаешь, мам, – он повернулся, и я увидела слезы в его глазах, – это многое объясняет.
— Что именно?
— Почему ты нас так любила. Так берегла. Ведь ты… ты правда нас выбрала.
Оля подсела ко мне, обняла — совсем как в детстве:
— Мамочка, неужели ты думала, что мы будем любить тебя меньше?
Жизнь потекла дальше, но что-то неуловимо изменилось. Дети стали приезжать чаще. Однажды Оля привезла своего первенца — назвала Марией, в честь бабушки.
— Мам, расскажи еще раз, – просила она, укачивая дочку, – как ты нас нашла?
— Да что рассказывать… Судьба.
А потом появились и другие внуки. Дом снова наполнился детскими голосами.
Как-то летним вечером мы сидели на крыльце — я, Ваня и Оля. Пахло свежескошенной травой и маминым малиновым вареньем.
— Знаете, – сказала я, глядя на закат, – иногда я думаю: а что, если бы тогда прошла мимо?
— Не прошла бы, – уверенно ответил Ваня. – Ты же наша мама.
Оля положила голову мне на плечо:
— Интересно, а та женщина… она когда-нибудь думает о нас?
— Наверное, – я погладила ее по волосам. – Но знаете что? Она подарила мне самое главное в жизни. Вас.
Годы летят. Мне уже за семьдесят, но я все еще живу в своем доме. Правда, теперь редко бываю одна — дети и внуки приезжают по очереди, помогают по хозяйству, привозят гостинцы из города.
В прошлом году Ванина дочка Анюта — назвал в мою честь — нашла на чердаке ту самую корзину.
— Бабуль, а это правда в ней папу с тетей Олей принесли?
— Правда, милая.
— Как в сказке!
— Лучше, чем в сказке. В жизни.
Часто по вечерам я сижу у окна, перебирая в памяти тот серый весенний день. Дождь барабанил по крыше вагона, а в корзине лежали вы — мои нежданные дети. Знаете, я давно перестала гадать о той женщине, что оставила вас. Жизнь непредсказуема, и у каждого своя боль, своя правда.
Теперь я просто тихо благодарю ее, когда развешиваю белье в саду или готовлю ваши любимые пироги с яблоками. Благодарю за тот страшный и прекрасный подарок судьбы — за право быть матерью.
Ветер за окном все так же шумит в яблонях, как и тогда, сорок лет назад. Я гляжу на темнеющий сад и думаю — какая же она все-таки затейница, эта жизнь. Вроде планируешь все наперед, рисуешь себе будущее, а она возьмет и швырнет тебя в совсем другую сторону. И стоишь ты на распутье, и сердце замирает от страха. А потом просто делаешь шаг — тот единственный, самый важный в твоей судьбе.
Ведь материнство — это не только роды и пеленки. Это выбор сердца. Каждый день, каждую минуту — выбирать своих детей, любить их, жить ради них. И неважно, как они появились в твоей жизни — главное, что остались в ней навсегда.
В доме пахнет пирогами — сегодня снова приедут дети с внуками. Будет шумно, весело, тесно. Будут разговоры до поздней ночи, воспоминания, планы на будущее. А я буду сидеть в своем любимом кресле, смотреть на них и улыбаться.
Потому что знаю — тогда, в промозглый весенний день, я сделала правильный выбор. Единственно правильный.
