– Алло, Женечка? Это Люба. Ты меня не знаешь, я сестра Паши. Мы тут к вам в гости собрались, через пару часов будем. Встречайте!
Женя замерла с телефоном в руке, моргая. Она стояла посреди кухни, собираясь ставить в духовку противень с курицей, и этот звонок выбил ее из привычной вечерней колеи. Голос в трубке был бойкий, бесцеремонный, с какими-то визгливыми нотками, словно говорящая делала ей великое одолжение.
– Какая Люба? – медленно переспросила Женя, отставляя противень на столешницу. – Я не знаю никакой Любы. И Паша мне не говорил ни о какой сестре.
– Как это не говорил? – в голосе на том конце провода прозвучало неподдельное изумление, смешанное с обидой. – Совсем уже свою родню забыл в вашей столице! Я, Любовь, его старшая сестра. И мы с мамой, Галиной Викторовной, едем к вам. Билеты взяли, вот уже подъезжаем. Адрес-то ваш мы знаем, Пашка когда-то давно писал. Так что готовься, невестушка, родню встречать!
Слово «невестушка», произнесенное этим нагловатым тоном, заставило Женю поморщиться. Они с Пашей были женаты пять лет, и за все это время он ни разу, ни единым словом не обмолвился о существовании сестры. Про мать говорил, но как-то вскользь, неохотно, упоминая, что они почти не общаются после смерти отца. И все. Никаких подробностей, никаких семейных историй. Женя, сама выросшая в маленькой, но дружной семье, поначалу пыталась расспрашивать, но натыкалась на глухую стену и в конце концов оставила эту тему. У Паши была только она, а у нее – он. И этого было достаточно.
А теперь какая-то Люба с мамой едут к ним. Без приглашения. Без предупреждения. Словно так и надо.
– Послушайте, Любовь, – ровным, ледяным тоном начала Женя, чувствуя, как внутри закипает раздражение. – Во-первых, я вам не «Женечка». Во-вторых, о вашем визите никто не предупреждал. У нас свои планы. И в-третьих, мой муж придет с работы через час, и я думаю, этот вопрос вам лучше обсудить с ним. Мы никого не ждем.
– Вот как ты заговорила! – взвизгнула трубка. – Городская стала, да? Родню на порог пускать не хочешь? Мать родную сын не увидит, по-твоему? Мы не на неделю, на пару дней всего! Перекантуемся как-нибудь, не баре!
– Я сказала, все вопросы к Павлу, – отрезала Женя. – А пока могу посоветовать вам разворачиваться обратно. Потому что я вас не знаю и видеть в своем доме не хочу.
Она нажала отбой, и в кухне повисла звенящая тишина. Сердце колотилось от возмущения. Что это за наглость? Что за манера – ставить перед фактом? И почему Паша молчал? Почему он скрыл от нее целую сестру? Мысли метались в голове, одна неприятнее другой. Она посмотрела на телефон. Звонок был с незнакомого номера. Незваные гости были уже где-то рядом.
Женя глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Паника и злость – плохие советчики. Она набрала номер мужа.
– Паш, привет. Ты скоро? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Привет, Жень. Да, уже выхожу с объекта. Час-полтора, и дома. Что-то случилось? Голос у тебя… встревоженный.
Павел всегда безошибочно угадывал ее настроение. Он был строителем, прорабом на крупных объектах, человеком основательным, немногословным, но очень чутким к ней. Его спокойная уверенность всегда действовала на Женю умиротворяюще. Но сейчас…
– Случилось, Паш. Мне только что звонила женщина. Назвалась Любой, твоей сестрой. Сказала, что они с твоей мамой едут к нам и будут через пару часов.
На том конце провода повисло молчание. Такое плотное, что Женя, казалось, могла его потрогать.
– Паш? Ты слышишь?
– Слышу, – глухо ответил он. Голос стал чужим, напряженным. – Номер можешь продиктовать?
Женя продиктовала. Снова молчание.
– Паш, что происходит? Почему я ничего не знаю о твоей сестре? Почему они решили приехать вот так, с бухты-барахты?
– Жень, я… я сейчас приеду, и мы поговорим. Хорошо? Только, пожалуйста… не открывай им дверь. Ни в коем случае.
– Я и не собиралась, – фыркнула она. – Я им так и сказала, чтобы разворачивались. Но они, кажется, не поняли.
– Они поняли, – с горечью сказал Павел. – Просто им плевать. Я еду. Буду так быстро, как смогу.
Он отключился, оставив Женю в еще большем недоумении. «Им плевать». Эта фраза объясняла многое в тоне той самой Любы, но порождала еще больше вопросов о семье ее мужа. Она прошлась по их двухкомнатной квартире. Светлая, уютная, каждая вещь на своем месте. Их маленькая крепость, которую они обустраивали вместе. И мысль о том, что сейчас в эту крепость ворвутся чужие, неприятные ей люди, была невыносима.
Она убрала курицу в холодильник. Аппетит пропал напрочь. Вместо этого заварила крепкий чай и села у окна, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Что же такого произошло в прошлом Паши, что он предпочел вычеркнуть из жизни родную мать и сестру?
Павел приехал через сорок минут, взлетев на их четвертый этаж и едва не сбив ее в коридоре. Лицо у него было серым, на лбу залегла глубокая морщина. Он молча обнял ее, крепко прижав к себе, словно ища защиты.
– Они звонили еще? – спросил он, отстраняясь.
– Нет. Паш, объясни мне. Кто они?
Он прошел на кухню, налил себе стакан воды из фильтра и выпил залпом.
– Они – мое прошлое, Жень. То, которое я не хотел тащить в нашу с тобой жизнь.
Он сел на стул, устало потер лицо руками.
– Любка – моя старшая сестра. Когда отец умер, мне было девятнадцать. Она уже была замужем, с ребенком. Мы жили все вместе в родительской трешке. После похорон мать как с ума сошла. Начала говорить, что ей тяжело, что квартира большая, что надо разъезжаться. Любка тут же поддакнула. Они вдвоем на меня насели: мол, я молодой, мужик, себе еще заработаю, а им, бедным женщинам, надо как-то жить. Отец оставил кое-какие сбережения, плюс квартира… В общем, они уговорили меня продать трешку. Обещали, что купят мне отдельную однокомнатную, а себе возьмут двушку. Я тогда был в прострации после смерти отца, ничего не соображал. Подписал все бумаги, доверенности…
Он замолчал, глядя в одну точку. Женя присела рядом, положив руку ему на плечо.
– И что было дальше?
– А дальше они просто исчезли, – криво усмехнулся Павел. – Продали квартиру, а мне оставили конверт с небольшой суммой. Мол, на первое время хватит, а дальше сам крутись. И записку от матери: «Не обижайся, сынок. Любе нужнее, у нее ребенок. А ты сильный, ты справишься». Я пытался им звонить, искать… Бесполезно. Они сменили номера, уехали в другой город. Я остался на улице с копейками в кармане. Спасибо другу, приютил на время. Тогда я и поклялся себе, что ноги моей в этой «семье» не будет. Они для меня умерли в тот день.
Женя слушала, и ледяной ужас смешивался с кипящей яростью. Предать так собственного сына и брата… в самый тяжелый момент его жизни. Теперь наглость сестры в телефонном разговоре обретала зловещий смысл. Для них Павел был не родным человеком, а ресурсом, который можно использовать.
– Но почему сейчас? – прошептала она. – Прошло столько лет.
– Не знаю, – покачал головой Павел. – Узнали, наверное, что я на ноги встал, что у меня все хорошо. Может, деньги понадобились. От них можно ждать чего угодно.
В этот момент в дверь позвонили. Долго, настойчиво, будто палец прирос к кнопке звонка. Женя и Павел переглянулись.
– Не открывай, – твердо сказал Павел.
Звонок смолк, и тут же в дверь забарабанили.
– Паша! Сынок! Открой, это я, мама! Мы знаем, что вы дома, свет горит! – раздался из-за двери приглушенный женский голос, жалобный и требовательный одновременно.
– Пашка, открой дверь! Не позорься перед соседями! – это уже был знакомый Жене визгливый голос Любы.
Павел сидел не двигаясь, его челюсти были плотно сжаты. Женя встала и подошла к двери. Она посмотрела в глазок. На площадке стояли две женщины. Одна – пожилая, полноватая, в старомодном пальто и с мученическим выражением на лице. Другая – лет сорока пяти, с ярко-рыжими волосами, поджатыми губами и вызывающим взглядом. Рядом с ними стояли две громоздкие сумки в клетку. Картина была настолько карикатурной, что Жене на секунду стало смешно.
– Паша, ну сколько можно? Мы с дороги, замерзли! – снова заныла мать.
Женя, не сдержавшись, громко сказала, обращаясь к двери:
– Уезжайте. Вас здесь не ждут.
За дверью наступила тишина. Потом Люба взорвалась:
– Это еще кто там такая смелая? А ну, открой, поговорим! Пашка, ты что, жене позволяешь с твоей матерью так разговаривать?
Женя повернулась к мужу. Он встал, подошел к ней и посмотрел в глазок. Его лицо окаменело.
– Уходите, – сказал он громко и отчетливо, его голос был непривычно твердым. – Вам здесь нечего делать.
– Сынок! Да что ж это такое! – запричитала мать. – Ты на родную мать руку… то есть голос поднимаешь! Из-за этой… вертихвостки! Она тебя против нас настроила!
Женя почувствовала, как Павел напрягся. Он молча взял ее за руку и отвел от двери вглубь комнаты.
– Не слушай, – коротко бросил он.
Стук и крики продолжались еще минут десять. Соседи, судя по звукам, начали выглядывать из своих квартир. Этого Женя и боялась. Позор на весь подъезд. Наконец, все стихло. Женя снова рискнула посмотреть в глазок. Площадка была пуста. Сумки тоже исчезли.
– Ушли, – с облегчением выдохнула она.
– Ненадолго, – мрачно ответил Павел. – Они просто так не сдадутся.
Он оказался прав. Через полчаса снова раздался звонок, на этот раз на мобильный Павла. Он посмотрел на экран, нахмурился и сбросил вызов. Телефон зазвонил снова. И снова. Павел отключил звук.
– Они сняли комнату где-то неподалеку, – предположил он. – И теперь будут вести осаду.
Так и начались самые кошмарные дни в их жизни. На следующее утро, когда они выходили из подъезда, чтобы ехать на работу, они столкнулись с ними нос к носу. Галина Викторовна и Любовь ждали их у скамейки.
– Пашенька! – бросилась к нему мать, пытаясь обнять.
Павел машинально отшатнулся.
– Нам нужно поговорить, – деловито заявила Люба, смерив Женю презрительным взглядом. Ее наряд был еще более вызывающим, чем вчера: леопардовая кофта и слишком яркая помада.
– Нам не о чем говорить, – отрезал Павел, беря Женю под руку и увлекая ее к машине.
– Как это не о чем? – не унималась сестра. – Мы твоя семья! У нас проблемы, а ты отворачиваешься! У Лешки, сына моего, неприятности. Деньги нужны, большие. Мы думали, ты поможешь, ты же теперь вон какой… на машине ездишь.
«Ах вот оно что», – подумала Женя. Все оказалось до банального просто. Деньги.
– Моя семья – это моя жена, – твердо сказал Павел, уже открывая дверцу машины. – А вам я ничего не должен. После того, как вы оставили меня на улице, вы перестали быть моей семьей.
Лицо Галины Викторовны исказилось.
– Неблагодарный! – прошипела она. – Я тебя родила, ночей не спала! А ты… Мы же для тебя старались! Думали, ты мужик, сам пробьешься, закалишься! А Любочке помощь нужна была!
– Закалка через предательство? Отличный метод воспитания, – горько усмехнулся Павел. Он усадил Женю в машину и сам сел за руль.
Люба подскочила к его окну и забарабанила по стеклу.
– Ты еще пожалеешь, Пашка! Пожалеешь, что от родни отказался!
Он не ответил. Просто завел двигатель и отъехал от дома, оставив позади две разъяренные фигуры. Всю дорогу на работу они молчали. Женя видела, как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в руль. Ей хотелось что-то сказать, поддержать, но слова не шли. Любое слово казалось фальшивым и неуместным.
Вечером история повторилась. Они снова ждали их у подъезда. На этот раз Галина Викторовна разыгрывала сердечный приступ. Она сидела на скамейке, держась за сердце и охая, а Люба бегала вокруг, причитая, что «сын родную мать в гроб вгоняет». Сочувствующие бабушки с соседних подъездов уже косились на Павла и Женю с осуждением.
– Это цирк, – процедила Женя сквозь зубы, когда они поднимались по лестнице. Лифтом пользоваться было страшно – вдруг застрянут вместе с ними.
– Я знаю, – тихо ответил Павел. – Она всегда так делала, когда хотела чего-то добиться.
Дома он снова был молчалив и угрюм. Не ужинал, просто сидел на кухне и смотрел в темное окно. Женя села напротив.
– Паш, мы должны что-то делать. Мы не можем так жить. Они отравляют нам жизнь.
– А что мы можем сделать? – он устало посмотрел на нее. – В полицию заявить? За то, что мать у подъезда сидит? Нас на смех поднимут.
– Может, поговорить с ними? Но не здесь. На нейтральной территории. В кафе. Высказать все раз и навсегда и потребовать, чтобы они уехали.
Павел долго молчал, обдумывая.
– Ты права, – наконец сказал он. – Прятаться – не выход. Завтра я им позвоню.
На следующий день он договорился о встрече в небольшой кофейне недалеко от их дома. Женя настояла, что пойдет с ним.
– Ты моя жена. Ты имеешь право там быть, – согласился он.
Они пришли первыми. Через пять минут появились Галина Викторовна и Любовь. В помещении кофейни они выглядели еще более чужеродно. Люба с жадным любопытством оглядывала интерьер, а мать Павла сразу приняла страдальческий вид.
– Ну, здравствуй, сынок, – выдохнула она, садясь за столик. На Женю она даже не посмотрела.
– Давайте сразу к делу, – начал Павел, решив не ходить вокруг да около. – Зачем вы приехали?
– Как зачем? – всплеснула руками Люба. – Семью повидать! Тебя, племянника нашего будущего… или племянницу!
Она многозначительно посмотрела на живот Жени. Женя внутренне похолодела от такой бесцеремонности.
– У нас нет и в ближайшее время не планируется никаких племянников, – ледяным тоном ответила она. – Давайте ближе к делу. Вам нужны деньги. Сколько?
Люба и Галина Викторовна переглянулись.
– Ну… – замялась Люба. – У Лешки там проблемы… с бизнесом. Прогорел. Долги большие. Триста тысяч надо.
Павел медленно выдохнул.
– Триста тысяч, – повторил он, глядя сестре прямо в глаза. – Знаешь, когда вы продали квартиру и оставили меня с пятьюдесятью тысячами в кармане, ее стоимость была в несколько раз больше. Моя доля, по самым скромным подсчетам, составляла около миллиона. Вы украли у меня не только деньги. Вы украли у меня дом, веру в семью, несколько лет нормальной жизни. И теперь ты приезжаешь и просишь у меня триста тысяч?
– Но это же для Лешеньки! – вмешалась мать. – Он твой племянник! Кровь родная!
– Племянник, которого я ни разу в жизни не видел? – усмехнулся Павел. – Которому, я уверен, вы рассказали, какой у него дядя неблагодарный эгоист, бросивший семью?
Люба покраснела пятнами.
– Ничего мы такого не говорили!
– Я не дам вам денег, – отрезал Павел. – Ни копейки. Я хочу, чтобы вы сегодня же купили билеты и уехали обратно в свой город. И больше никогда не появлялись в моей жизни. Никогда.
– Ах ты… – зашипела Люба, но мать ее остановила, положив руку на ее рукав.
Галина Викторовна посмотрела на сына долгим, тяжелым взглядом. В ее глазах не было раскаяния, только холодный расчет и злость.
– Я поняла тебя, сынок, – сказала она тихо и внятно. – Ты все решил. Только помни: от родной крови не убежишь. Придет время, ты еще приползешь к нам. Когда эта твоя фифа тебя оберет и на улицу выставит, как ты нас сейчас.
Она встала.
– Пойдем, Люба. Здесь нам делать нечего.
Они вышли из кофейни, не заплатив даже за свой кофе. Павел сидел, глядя им вслед. Его плечи были опущены.
– Ты все правильно сделал, – тихо сказала Женя, накрывая его руку своей. – Ты защитил нас. Нашу семью.
Он посмотрел на нее, и в его глазах стояли слезы. Не от жалости к ним, а от боли за то прошлое, которое сегодня снова ворвалось в его жизнь.
– Спасибо, Жень, – прошептал он. – Спасибо, что ты у меня есть.
Они уехали в тот же вечер. Павел проверил через онлайн-сервисы – билеты на поезд до их города действительно были куплены на две знакомые фамилии. Осада была снята.
Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. Но что-то изменилось. Между Женей и Павлом исчезла последняя недосказанность, последняя тень. Он больше не был для нее человеком с запертым на ключ прошлым. Она увидела его боль, его рану, и поняла, чего ему стоило построить их настоящее.
Однажды вечером, спустя пару недель, они сидели на кухне и пили чай. За окном шел дождь.
– Как ты думаешь, они еще появятся? – спросила Женя.
Павел покачал головой.
– Не думаю. Они поняли, что здесь им ловить нечего. Они ищут легкую добычу, а мы дали им отпор.
Он помолчал, потом добавил:
– Я думал, мне будет… хуже. Что я буду чувствовать вину или что-то вроде того. Но нет. Только облегчение. Будто я наконец-то закрыл эту дверь. Навсегда.
Женя улыбнулась и взяла его за руку.
– Значит, так и надо было. Дверь в прошлое нужно иногда запирать на все замки. Чтобы оно не разрушило настоящее.
Он сжал ее пальцы в ответ. За окном шумел дождь, смывая с улиц грязь и пыль. В их маленькой, уютной квартире было тепло и спокойно. Их крепость выстояла. И они оба знали, что теперь она стала еще прочнее. Никаких примирений не было и быть не могло. Рана затянулась, оставив после себя шрам, который больше не болел, а лишь напоминал о пережитой битве, из которой они вышли победителями. Вместе.
