– Простите, а вы к кому? – спросила Кира, сжимая в руке связку ключей.
На её вешалке в прихожей висело чужое мужское пальто – громоздкое, пахнущее табаком и улицей. Рядом стояли растоптанные ботинки, оставившие на чистом коврике грязные разводы. Сердце неприятно ёкнуло. Она точно помнила, что утром, уходя на работу, запирала дверь на два оборота.
Незнакомый парень, вышедший из кухни с её любимой чашкой в руках, растерянно моргнул. Он был на несколько лет моложе её мужа, Стаса, такой же высокий, но сутулый и какой-то обесцвеченный. Светлые волосы, блёклые глаза, неопределённого цвета свитер.
– Я… это… – промямлил он, ставя чашку на тумбочку. – Я Лёня.
Кира ждала продолжения. Кто такой Лёня и что он делает в её квартире, в её прихожей, с её чашкой? Парень молчал, неловко переминаясь с ноги на ногу. Атмосфера становилась всё более странной и напряжённой.
– Лёня, – повторила она медленно, пытаясь сохранить спокойствие. – Мне это имя ни о чём не говорит. Вы ошиблись адресом?
– Нет, – он наконец поднял на неё глаза. – Меня Стас привёл. Я его брат.
В этот момент за спиной парня появился и сам Стас. Он вышел из гостиной с таким видом, будто ничего необычного не происходило. Улыбнулся жене своей обезоруживающей улыбкой, от которой у неё когда-то подкашивались коленки, и по-хозяйски приобнял за плечи.
– О, Кирюш, ты уже дома! А мы тут как раз чай пили. Знакомься, это Лёнька, мой младший.
Кира высвободилась из его объятий. Она смотрела то на мужа, то на его внезапно нарисовавшегося брата, и чувствовала, как внутри закипает глухое раздражение.
– Я очень рада познакомиться, – произнесла она ледяным тоном. – Но мне бы хотелось понять, что происходит. Почему твой брат здесь? И почему он выглядит так, будто собирается тут жить?
На тумбочке рядом с чашкой она заметила спортивную сумку, из которой торчал угол полотенца.
Стас вздохнул, будто ему предстояло объяснять очевидные вещи маленькому ребёнку.
– Кир, ну что ты начинаешь? У Лёни проблемы. Его с квартиры попросили, представляешь? Хозяйка – женщина нервная, решила ремонт затеять. Выставила его одним днём. Куда ему было идти? На вокзал?
– У него есть родители. Есть ты. Почему он здесь, в моей квартире?
Она специально сделала акцент на слове «моей». Эту однокомнатную квартиру на окраине города ей оставила в наследство бабушка. Это было её единственное настоящее имущество, её тихая гавань, её крепость. Стас переехал сюда после свадьбы два года назад.
– Потому что мы – семья, – отрезал Стас, и улыбка сползла с его лица. – И потому что у мамы места нет, у неё комната заставлена рассадой для дачи. А я живу здесь. С тобой. Логично, что брат пока поживёт с нами.
Логика была убийственной. Кира чувствовала, как почва уходит из-под ног.
– Поживёт? Стас, у нас однокомнатная квартира! Где он будет жить? На кухне?
– Ну почему сразу на кухне? – муж развёл руками. – Поспит пока в гостиной, на диване. Он парень тихий, мешать не будет. Правда, Лёнь?
Лёня, всё это время молчавший, только понуро кивнул. Ему явно было не по себе, но уходить он не собирался.
– Ты не мог меня предупредить? Позвонить? Спросить, в конце концов? – голос Киры дрогнул.
– А что бы это изменило? – Стас посмотрел на неё в упор. – Ситуация от этого не поменялась бы. В твою квартиру уже мой брат въехал, не выгонять же его теперь. Это было бы просто не по-человечески.
Он произнёс это так уверенно, с такой наглой прямотой, что у Киры на мгновение пропал дар речи. Он не просто поставил её перед фактом. Он сделал её заложницей ситуации, где любой протест выглядел бы как жестокость и эгоизм. Он уже всё решил. За неё, за них двоих, в её собственном доме.
Вечер прошёл в тумане. Лёня действительно оказался тихим. Он поужинал, глядя в тарелку, быстро помыл за собой посуду и заперся в гостиной, которая теперь была и спальней Киры со Стасом. Кира молча разбирала пакеты с продуктами, чувствуя себя чужой. Её дом перестал быть её.
Когда они со Стасом остались одни на крохотной кухне, она предприняла ещё одну попытку.
– Стас, я понимаю, что у твоего брата трудности. Но это не может быть надолго. Нам нужно обсудить сроки. Неделя, две? Ему нужно искать новое жильё.
– Кирюш, давай не будем сейчас об этом. Человек только переехал, у него стресс. Дай ему выдохнуть. Всё наладится.
Он говорил мягко, обволакивающе, но в его голосе слышался металл. Тема была закрыта.
Ночь была кошмарной. Диван, на котором они спали, стоял в той же комнате, где на надувном матрасе, принесённом Стасом с балкона, расположился Лёня. Кира слышала каждый его вздох, каждый поворот. Ощущение присутствия постороннего мужчины в их спальне было невыносимым. Она не могла расслабиться, лежала как натянутая струна и смотрела в потолок, пока Стас рядом спокойно спал.
На следующий день, вернувшись с работы, Кира обнаружила на кухне мать Стаса, Тамару Павловну. Она сидела за столом и пила чай с печеньем, а Лёня сидел напротив.
– Кирочка, здравствуй, дорогая! – пропела свекровь, расплываясь в сладкой улыбке. – А я вот пришла проведать своих мальчиков. Лёнечке супа домашнего принесла, а то чем вы его тут кормить будете, работающие мои.
Тамара Павловна была женщиной крупной, с громким голосом и властными манерами, которые она умело маскировала под показную заботу. Она никогда не лезла в их быт напрямую – не двигала мебель и не критиковала шторы. Её методы были тоньше.
– Мама права, – поддакнул Стас, входя на кухню. – Мы же не можем брата голодом морить.
Кира молча разделась и прошла в комнату. Её комната пахла чужим человеком. На спинке кресла висела Лёнина рубашка, на журнальном столике лежала раскрытая книга. Мелочи, но они кричали о том, что её личное пространство было захвачено.
Вечером, когда Тамара Павловна ушла, состоялся телефонный разговор. Свекровь позвонила Кире.
– Кирочка, я хотела тебе спасибо сказать, – заворковала она в трубку. – Что приютила Лёню. Я так за него переживала! Ты у меня такая девочка понимающая, с большим сердцем. Не то что некоторые. Настоящая жена, опора для мужа и его семьи. Я всегда знала, что Стасик не ошибся в тебе.
От этой похвалы Кире стало дурно. Её не хвалили, её обрабатывали, вгоняя в рамки «хорошей жены», которой положено терпеть и входить в положение. Любой протест теперь будет выглядеть как предательство этого высокого звания.
Шла вторая неделя. Лёня и не думал искать новое жильё. Он целыми днями сидел дома, смотрел телевизор или играл в игры на ноутбуке Стаса. Он перестал стесняться. Мог спокойно зайти на кухню, когда Кира готовила, взять что-то из холодильника, не спрашивая. Оставлял после себя крошки на столе, грязные чашки в раковине и мокрое полотенце на двери ванной.
Каждый раз, когда Кира пыталась поговорить об этом со Стасом, он взрывался.
– Тебе что, чашки жалко? Или куска хлеба? Он же не чужой человек! У тебя совсем сердца нет!
Или переводил всё в шутку:
– Ой, ну подумаешь, крошки. Прямо трагедия вселенского масштаба. Расслабься, Кирюш. Ты слишком напряжена.
Она и правда была напряжена. Постоянно. Её дом превратился в коммуналку, в проходной двор. Она стала меньше есть, хуже спать. На работе коллеги начали замечать её бледность и тёмные круги под глазами.
– Что-то случилось? – спросила однажды её начальница, пожилая и проницательная женщина.
Кира только отмахнулась, сославшись на погоду. Ей было стыдно признаться, что она, взрослая женщина, не может выставить из своей же квартиры наглого родственника мужа.
Однажды вечером она случайно подслушала разговор Стаса с матерью по телефону. Он вышел на балкон, но дверь оставил приоткрытой.
– …да нормально всё, мам. Привыкает потихоньку. Поворчала для вида, и всё. Куда она денется? – говорил Стас тихим, уверенным голосом. – Да, я с Лёнькой говорил. Пусть пока сидит тихо, не отсвечивает. А через пару месяцев начнём потихоньку прописку ему делать. Временную регистрацию для начала. Для работы ему надо, скажу. А там видно будет…
У Киры похолодело внутри. Прописка. Регистрация. Вот оно что. Дело было не в том, чтобы просто «перекантоваться». Это был продуманный план. План по укоренению Лёни в её квартире. А дальше что? Он приведёт сюда жену? Заведёт детей?
Она почувствовала приступ дурноты. Её использовали. Нагло, цинично, прикрываясь словами о семье и помощи. Её муж и его семья видели в ней не любимую женщину, а удобный ресурс. Владелицу квадратных метров, которые можно и нужно использовать для своих нужд.
В тот вечер она ничего не сказала Стасу. Она легла на свою половину дивана и долго смотрела в темноту, слушая, как в нескольких метрах от неё посапывает Лёня. Гнев, который копился в ней неделями, переплавился во что-то другое. В холодную, звенящую решимость.
На следующий день она взяла на работе отгул. Первым делом она пошла к юристу. Консультация была короткой и ясной. Квартира – её добрачное имущество. Ни муж, ни его брат никаких прав на неё не имеют. Зарегистрировать кого-то без её письменного согласия невозможно. Выселить их, если они откажутся уходить добровольно, можно через суд, но это долго. Есть и другой путь.
– Вы – единственный собственник, – объяснил ей седовласый юрист. – Вы имеете полное право ограничить доступ в свою собственность кому угодно. Включая мужа, пока вы не в разводе, если он не зарегистрирован в квартире.
Стас не был зарегистрирован. Он всё откладывал, говорил, что это формальности. Теперь Кира понимала почему. С пропиской у него было бы больше оснований качать права.
Вторым её шагом был визит в фирму по замене замков. Двое рабочих приехали через час. Они работали быстро и молча. Старые замки, которые открывались ключами Стаса, с лязгом упали на газету. Новые, с блестящими сложными личинками, встали на их место.
Затем она начала собирать вещи. Не свои. Она аккуратно сложила всю одежду Стаса в два больших чемодана, которые они покупали для поездки на море. Его бритвенные принадлежности, его ноутбук, его документы. Всё, до последней пары носков. Вещи Лёни уместились в его же спортивную сумку.
Она выставила чемоданы и сумку на лестничную клетку, рядом с дверью. Посмотрела на них. Чужие вещи. Чужие люди. Она глубоко вздохнула, и впервые за много недель ей показалось, что она может дышать полной грудью. Воздух в её квартире сразу стал чище.
Она заперла новую дверь изнутри на все обороты. Села на кухне и налила себе воды. Руки слегка дрожали, но это была не дрожь страха. Это была дрожь освобождения.
Первый звонок раздался около семи вечера. Стас. Она сбросила вызов. Он позвонил снова. И снова. Потом посыпались сообщения.
«Кира, что за шутки? Почему ключ не подходит?»
«Ты что, замки сменила???»
«Открой немедленно, я тебе говорю!»
«С нами Лёня, на улице холодно, ты в своём уме?!»
Кира читала сообщения с холодным спокойствием. Она больше не была «Кирюшей», «понимающей девочкой». Она была той, кто «не в своём уме». Маска слетела моментально.
Затем начал звонить Лёня. Она сбросила и его.
Следующей была Тамара Павловна. Её Кира решила выслушать.
– Кира! Что происходит?! – кричала свекровь в трубку без всяких «дорогая» и «девочка моя». – Стас звонит, говорит, ты их домой не пускаешь! Ты что, с ума сошла? Родного мужа и его брата на улицу выставить?!
– Тамара Павловна, – ответила Кира ровным, спокойным голосом, удивляясь самой себе. – Я никого не выставляла. Я просто закрыла дверь в свою квартиру. А вещи ваших сыновей стоят на лестничной клетке. Можете приехать и забрать их. Или они сами справятся.
В трубке наступила тишина. Кажется, свекровь не ожидала такого отпора.
– Ты… ты пожалеешь об этом! – наконец прошипела она. – Ты останешься одна! Никому ты такая не нужна, злая и эгоистичная! Стас этого так не оставит!
– Пусть не оставляет, – сказала Кира. – Пусть подаёт на развод. Всего доброго.
Она нажала отбой и заблокировала номер свекрови. Потом заблокировала Стаса и Лёню.
В дверь начали стучать. Сначала требовательно, потом – с силой, так, что она задрожала.
– Кира, открой! Давай поговорим! – кричал Стас. – Ты не имеешь права!
«Имею», – подумала Кира, но вслух ничего не сказала. Она просто сидела на своей кухне и пила воду. Крики и стук за дверью были похожи на шум шторма, который бушевал где-то далеко. Он её больше не касался. Она была в своей крепости.
Через час всё стихло. Видимо, они поняли, что это бесполезно, и уехали. Забирать свои чемоданы. К маме, в её комнату, заставленную рассадой.
На следующий день Кира подала на развод. Стас пытался что-то доказать в суде, говорил про «совместно нажитое», требовал долю в квартире, утверждая, что они делали там ремонт. Но у Киры были все чеки от бабушкиных времён и показания соседей, которые подтверждали, что никакого крупного ремонта при Стасе не было. Его претензии рассыпались в прах.
Их развели быстро.
Кира осталась одна в своей квартире. Первое время тишина казалась оглушительной. Она вздрагивала от каждого шороха, по привычке прислушиваясь, не ходит ли кто-то по её комнате. Но постепенно это прошло. Она заново обживала своё пространство. Переставила мебель так, как всегда хотела, но не решалась предложить Стасу. Купила себе новую красивую чашку вместо той, из которой пил Лёня.
Иногда по вечерам она сидела у окна, смотрела на огни большого города и думала о том, что произошло. Не было горечи или жалости к себе. Была только тихая, немного печальная мудрость. Она поняла, что настоящая семья – это не те, кто требует жертв, прикрываясь красивыми словами, а те, кто уважает твои границы. И что иногда, чтобы спасти себя, нужно просто запереть дверь. И поменять замки.
Её душа, долгое время сжатая в тугой комок тревоги и унижения, медленно начала разворачиваться. Впереди была целая жизнь. Её жизнь. В её доме.
