В комментариях к статье о ленте «Прошу слова» (1975) прозвучала тема другой кинокартины с Инной Чуриковой в главной роли — «Васса» (1983), снятой всё тем же Глебом Панфиловым. Деловая женщина, стальная леди – этот образ у Чуриковой получался столь же мощно, как и маска потерянно-покладистой интеллигентки.
…Но сначала – лирическое отступление. В одну и ту же эпоху – с разницей в один год были сняты два фильма, разные по содержанию, но похожие по наполнению. Это – «Жестокий романс» (1984) и, собственно, «Васса» (1983). Широкая гладь Волги да пароходы с печально-торжественными гудками, купеческие загулы и – честное купеческое слово, жестокий, шикарный русский капитализм.
«Для меня невозможного мало», — говорил Мокий Парменыч Кнуров. Всё то же могла бы сказать и Васса Борисовна Железнова, цепкая и крепкая дама, вышедшая когда-то замуж по большой любви за капитана и дворянина-судовладельца (как уничижительно он кричит ей: «Купчиха!»), но теперь она уговаривает его принять яд, чтобы не быть ему осуждённым за рaстление…
Александр Островский и Максим Горький живописали купеческий мир со знанием дела и нескрываемым удовольствием, но Островский подсмеивался, а Горький – жёстко обличал. Поэтому безнравственность дворянина-судовладельца Паратова – чисто водевильная, а мерзость Железнова – тяжёлая и подлая. До крайности.
А Васса живёт ради Большого Дела и укрепления позиций её компании. Деловая репутация фирмы – это ли не повод к сaмoубийству, если на кону стоит само имя? Эрос должен стать Танатосом. Фильм изумительно дивен – перед нами дом, выстроенный в стиле Art Nouveau с закруглёнными формами, извивами, напоминающими растительные формы, цветочным орнаментом.
Тем не менее, этот красивый дом кажется склепом – тут умирает, распадается семья, да и самому капитализму осталось не так много времени – пьеса написана в 1913 году. Скоро начнётся война, а там и революция. Но что роднит «Жестокий романс» и «Вассу» купечество показано с некоторой симпатией, и это чувство даже не скрывается.
Да, мироеды, но какие эффектные! Как хороша Инна Чурикова в чёрных струящихся платьях. Она изумительно прекрасна, тонка, изысканна. И эта фраза, сказанная внуку: «Наше – значит ничьё. Надо говорить ’моё’!» И пышные апартаменты на пароходе Железновых напоминают интерьер паратовской «Ласточки», перешедшей к хваткому Вожеватову.
Гибель фамилии – на фоне гибели старого мира, привычного уклада. И не только в России. И роскошное Art Nouveau, несмотря на всю «новизну» в самом наименовании, было удивительно грустным и тяготевшим к прошлому. В финале, когда Васса умирает в своём тёмном кабинете, мы понимаем, что умерло нечто большее, чем богатая волжская негоциантка.
Глебу Панфилову удалось передать эту гибельную красоту эпохи даже лучше, чем самому Максиму Горькому… Почему? Потому что автор честно констатировал, а режиссёр — грустил. Для него это — милое ретро, машина с клаксоном, платья с тренами. И революционерка Рашель здесь кажется наглой авантюристкой, а не борцом за счастье трудового люда. О, да.
