– …а-а-а-а! А вот и Машенька, жена Павлика, вернулась. Проходи, деточка, не стесняйся, мы тут по-свойски, с девчонками чаёвничаем.
Мария замерла в прихожей, сжимая в руке ручку сумки с продуктами. «Девчонками» оказались три дамы бальзаковского возраста, чинно восседавшие в её собственной гостиной. На её журнальном столике, который она с такой любовью оттирала полиролью с ароматом лимона, стояла ваза с пышными астрами, а вокруг неё – фамильный сервиз свекрови, который Мария видела лишь по большим праздникам в квартире Светланы Борисовны. Сейчас же из чашек этого сервиза пили чай совершенно незнакомые ей женщины.
– Здравствуйте, – вежливо, но с холодком в голосе произнесла Мария и прошла на кухню, чувствуя на спине четыре пары любопытных глаз.
Светлана Борисовна, её свекровь, женщина энергичная, громкая, с высокой причёской, залаченной до состояния шлема, и зычным голосом, привыкшим командовать, просеменила следом. Её дешёвые, но резкие духи мгновенно заполнили небольшую кухню.
– Машенька, ты чего как неродная? – зашептала она, прикрыв дверь. – Я же по-тихому. Думала, ты позже будешь. Мы с подругами из хорового кружка решили у меня собраться, а у меня, ты знаешь, ремонт затеяли, пылища, не развернуться. А у вас так просторно, хорошо. Я пирог свой принесла, с капустой.
Мария молча поставила пакеты на столешницу. Её квартира, её уютное, выстраданное гнёздышко, только что превратилась в филиал дома культуры. Дело было не в пироге и не в чае. Дело было в том, что её дом использовали как проходной двор, не спросив её разрешения.
– Светлана Борисовна, вы могли бы меня предупредить? – стараясь сохранять спокойствие, спросила Мария.
– Ой, да что за церемонии! – отмахнулась свекровь. – Мы же семья! Я ж не чужой человек. Ключи-то у меня на всякий случай, вот случай и представился. Ладно, я к девочкам, а ты располагайся, не стесняйся.
Она выпорхнула обратно в гостиную, оставив Марию наедине с её уязвлённым чувством собственного достоинства. «Не стесняйся». В своём собственном доме. Это было только начало.
Павел, её муж, вернулся с работы поздно, уставший. Он был инженером на крупном производстве, работа сложная, ответственная. Он поцеловал жену, вдохнул аромат её волос и блаженно улыбнулся.
– Как же дома хорошо… Тишина.
Мария поджала губы, но решила не начинать сложный разговор на ночь глядя. Она лишь молча убрала в шкаф чужой сервиз, который свекровь «забыла», и вынесла увядающие астры…
Следующие несколько недель превратились в тихую войну за территорию. Светлана Борисовна не переставляла мебель и не меняла шторы. Её методы были тоньше и оттого ещё более раздражающими. Она могла зайти днём, «просто проверить, всё ли в порядке», и оставить на кухонном столе кастрюлю с супом, который Мария не любила. «Павлик такой ест, ему полезно». Она «случайно» встречала у подъезда соседку Марии, баб Клаву, и в красках расписывала ей, какие у молодых проблемы с планированием бюджета, потому что «Машенька транжирит на всякие безделушки».
Павел, когда Мария пыталась с ним говорить, только устало вздыхал.
– Маш, ну ты же знаешь маму. У неё энергии, как у атомной станции. Отец умер, она одна осталась, ей просто нужно чувствовать себя нужной. Не обращай внимания.
– Не обращать внимания? Паша, она использует нашу квартиру как свою дачу! Она приходит, когда ей вздумается! У нас нет личного пространства! А что, если я была в душе? Или… или просто хотела одна побыть в тишине?
– Ну она же мама, не чужой человек. Она не будет подглядывать, – пытался отшутиться он.
Но Марии было не до шуток. Она работала в городском архиве, работа тихая, кропотливая, требующая сосредоточенности. Дом для неё был крепостью, местом, где можно было сбросить напряжение, помолчать. Теперь же, приходя домой, она каждый раз с содроганием прислушивалась к звукам за дверью. Не сидит ли там очередная делегация из хорового кружка?
Однажды она вернулась домой и обнаружила в прихожей чужие мужские ботинки. Сердце ухнуло куда-то вниз. Она тихо прошла в комнату и увидела Светлану Борисовну и какого-то незнакомого мужчину, который с деловым видом осматривал их балкон.
– …и вот сюда, значит, раму новую, пластиковую, – вещала свекровь. – А то у детей дует, простынут ещё. Я вам телефончик оставила, вы уж с Павлом моим созвонитесь, по цене договоритесь.
Мужчина кивнул, обернулся и столкнулся взглядом с окаменевшей Марией.
– О, Машенька, а мы тут делом занимаемся! – ничуть не смутившись, провозгласила Светлана Борисовна. – Я нашла прекрасного мастера, недорого берёт. Вам же давно пора балкон застеклить!
Мария проводила мастера вежливой, но ледяной улыбкой. Когда дверь за ним закрылась, она повернулась к свекрови.
– Мы не собирались стеклить балкон.
– Как это не собирались? Всем давно пора, а вы тянете! Я же из лучших побуждений, для вас стараюсь!
– Светлана Борисовна, наши лучшие побуждения – это наше с Павлом дело. И наш балкон – тоже. Пожалуйста, не нужно больше никого сюда приводить без нашего ведома.
На этот раз свекровь обиделась. Поджала губы, схватила свою сумку и, бросив на прощание «неблагодарная», удалилась. Вечером состоялся тяжёлый разговор с Павлом.
– Мама звонила, плакала. Говорит, ты её выгнала. Маш, она же помочь хотела.
– Помочь? Паша, она распоряжается нашим домом! Она решает за нас, что нам нужно, приводит посторонних людей! Где грань? Завтра она решит, что нам пора менять квартиру и приведёт риелтора?
– Ты утрируешь.
– Нисколько! – почти крикнула Мария. – У меня больше нет ощущения, что это мой дом! Это какой-то вокзал. Павел, я тебя очень прошу, поговори с ней. Попроси вернуть ключи.
Павел помрачнел.
– Забрать у матери ключи? Маш, ты что такое говоришь… А если с нами что случится? Или с ней? Это же… как будто выгнать её из семьи.
Мария поняла, что упёрлась в стену. Для Павла это был символический жест, почти святотатство. Для неё – вопрос выживания. Она отступила, но затаила обиду.
Затишье длилось недолго. Через пару недель Мария, придя с работы, нашла на кухне записку, написанную размашистым почерком свекрови: «Деточка, срочно понадобилась ваша большая гусятница. Заеду через пару дней, верну. Целую, мама».
Мария открыла кухонный шкаф. Так и есть. Большая, тяжёлая гусятница, подарок её собственной мамы на свадьбу, исчезла. Это была не просто посуда, это была память.
Она позвонила мужу.
– Паша, твоя мама опять была у нас. Она забрала мою гусятницу.
В трубке повисло молчание. Потом Павел устало произнёс:
– Маш, ну гусятница… Господи, какая мелочь. Нужна была, взяла. Отдаст.
– Дело не в гусятнице! Дело в том, что она просто пришла и взяла! Это моя вещь!
– Она наша общая вещь, мы же семья.
– Нет, Паша, это подарок моей мамы мне! И это мой дом! Твоя мама этого не понимает, и, кажется, ты тоже!
Она бросила трубку, чувствуя, как по щекам текут злые, бессильные слёзы. Вечером они почти не разговаривали. Павел чувствовал свою вину, но не знал, как исправить ситуацию, не обидев при этом мать. Он был зажат между двух огней.
Кульминация наступила через месяц. У Марии была тяжёлая неделя в архиве, сдача годового отчёта. Она возвращалась домой выжатая как лимон, мечтая только о горячей ванне и тишине. Павел должен был уехать в двухдневную командировку в соседний город. Они договорились, что как только он вернётся, они устроят себе романтический ужин, откроют бутылку хорошего вина и забудут обо всех проблемах.
Она открыла дверь в квартиру и замерла. Из гостиной доносились голоса. Не только женские, но и мужские. И пахло чем-то жареным. Сняв туфли, она на цыпочках прошла по коридору.
В гостиной за их накрытым столом сидела Светлана Борисовна, её подруга по хору тётя Валя и двое незнакомых мужчин неопределённого возраста. Один из них, лысоватый и полный, с упоением рассказывал какой-то анекдот. На столе стояли тарелки с жареной картошкой, нарезанное сало, огурцы. На её белоснежной скатерти, которую она берегла для особых случаев.
– …а он ему и говорит! – хохотал мужчина.
– О, Машенька пришла! – радостно возвестила Светлана Борисовна, увидев её в дверях. – А мы тут ужинаем! Это двоюродный племянник тёти Вали, приехал в город по делам, остановиться негде. Я и говорю: чего в гостинице деньги тратить, когда у моих детей квартира пустует? Павлик-то в отъезде. А мы, чтобы им не скучно было, решили компанию составить. Проходи, садись с нами!
В этот момент внутри Марии что-то оборвалось. Все накопленные обиды, всё раздражение, вся усталость слились в один огненный ком. Она смотрела на этих чужих людей, которые ели из её тарелок, сидели за её столом, в её доме, где она мечтала отдохнуть. Она смотрела на самодовольное лицо свекрови, которая искренне не понимала, что делает не так. Она была здесь хозяйкой. А Мария – гостьей.
Она сделала шаг в комнату. Голос её был тихим, но в наступившей тишине он прозвучал, как удар хлыста.
– Встали. Все. И вышли из моей квартиры.
Тётя Валя и мужчины замерли с вилками на полпути ко рту. Светлана Борисовна даже бровью не повела.
– Машенька, ты чего? Устала с работы? Присядь, отдохни, картошечки поешь.
– Я сказала, чтобы все вышли. Вон. Сейчас же.
На лице свекрови наконец отразилось недоумение, сменившееся праведным гневом.
– Да как ты смеешь! Я мать твоего мужа! Я этих людей пригласила!
– Вы пригласили их в чужой дом! Это мой дом! Мой! – Мария уже не сдерживалась, голос её звенел. – И я не позволю превращать его в постоялый двор!
– Ах ты… – начала было Светлана Борисовна, но осёклась, увидев выражение лица невестки. В её глазах не было ни страха, ни почтения. Только холодная, твёрдая ярость.
Мария подошла к свекрови вплотную, глядя ей прямо в глаза. И произнесла фразу, которая давно вертелась у неё на языке, созревала, как нарыв.
– Верните ключи от моей квартиры. Хватит тут хозяйничать.
– Что? – выдохнула Светлана Борисовна.
– Ключи. На стол. И уходите. Все.
Она повернулась к ошеломлённым гостям.
– У вас есть пять минут, чтобы собраться и уйти. Иначе я вызову полицию. И мне всё равно, что вы потом будете рассказывать моему мужу и всей вашей родне.
Такого тона от тихой, вежливой Маши не ожидал никто. Мужчины, переглянувшись, начали торопливо подниматься из-за стола. Тётя Валя, что-то бормоча про «неблагодарную молодёжь», тоже поспешила в прихожую. Светлана Борисовна стояла посреди комнаты, красная от возмущения.
– Я всё Павлу расскажу! Он с тобой разведётся!
– Это мы ещё посмотрим, – отрезала Мария, открывая входную дверь. – Ключи.
Светлана Борисовна с силой вырвала из связки ключ, швырнула его на маленький столик в прихожей так, что он со звоном отскочил на пол. И, не сказав больше ни слова, вылетела из квартиры, хлопнув дверью.
Когда за последним гостем закрылась дверь, Мария прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота и странное, горькое чувство освобождения. Она сидела так долго, глядя на разгромленную гостиную, на остывшую картошку в тарелках. Потом подняла с пола ключ. Он был тяжёлый, холодный. Ключ от её дома. Только теперь по-настоящему её.
Павел вернулся на следующий день. Он уже знал всё. Мать позвонила ему вечером и устроила истерику, не скупясь на эпитеты в адрес Марии. Он вошёл в квартиру напряжённый, готовый к скандалу. Но Мария встретила его спокойно.
– Паш, я хочу, чтобы ты меня выслушал. Не как сын своей матери, а как мой муж.
И она рассказала ему всё. Без криков и слёз. Спокойно, методично, перечисляя все случаи: хоровой кружок, мастер для балкона, пропавшая гусятница, сплетни с соседками, и, наконец, вчерашний ужин с посторонними людьми.
– …Я больше так не могла, – закончила она. – У меня было два варианта: либо сойти с ума, либо прекратить это. Я выбрала второе. Если ты считаешь, что я не права и должен быть с мамой, я пойму. Я соберу вещи.
Павел долго молчал, глядя в окно. Он ходил по комнате, трогал вещи, словно видел их впервые. Он представил, как в его отсутствие здесь сидят чужие мужики, едят с его стола, а его жена, уставшая, заходит в этот балаган. И впервые за всё время он по-настоящему понял её. Не умом, а всем своим существом. Он понял тотальность нарушения её границ. Его границ. Их общих границ.
Он подошёл к Марии, взял её руки в свои.
– Ты права. Прости меня. Я должен был решить это раньше. Я вёл себя как трус, пытался усидеть на двух стульях. Это мой дом. Наш дом. И никто не имеет права сюда врываться.
Он сам позвонил матери. Разговор был коротким и тяжёлым.
– Мама, Маша была права. Ты перешла все границы. Это наша с ней семья, наш дом. И мы будем жить в нём по своим правилам. Ключ останется у нас. Если тебе что-то понадобится или ты захочешь прийти в гости – позвони. Как все нормальные люди.
В ответ он услышал рыдания, обвинения в предательстве и короткие гудки.
С тех пор их жизнь изменилась. Светлана Борисовна прекратила всякое общение с Марией. С сыном она разговаривала по телефону раз в неделю, сухо и отстранённо, жалуясь на здоровье и одиночество. На все приглашения прийти в гости отвечала ледяным отказом. Вся многочисленная родня разделилась на два лагеря: одни считали Марию монстром, изгнавшим из дома святую женщину, другие втихомолку её поддерживали.
В квартире Марии и Павла воцарилась тишина. Поначалу она казалась оглушительной, звенящей от напряжения. Павел переживал разрыв с матерью, хоть и не показывал этого. Мария чувствовала себя виноватой, но в то же время знала, что поступить иначе не могла. Они заново учились быть вдвоём в своём пространстве, без постороннего вмешательства.
Однажды вечером, сидя в обнимку на диване, Мария сказала:
– Может, я была слишком резкой?
Павел покачал головой, поцеловал её в макушку.
– Ты была такой, какой должна была быть. Ты защищала наш дом. Нашу семью. Иногда мир стоит того, чтобы за него сражаться. Даже если после битвы остаются шрамы.
Они победили. Но эта победа была горькой, как и любая победа в семейной войне, где не бывает настоящих победителей, а есть только выжившие. Их дом стал их крепостью, но за её стенами осталась зияющая рана в отношениях с самым близким человеком, рана, которая, возможно, не затянется уже никогда.
