— Ты в своем уме, Надя? В каком смысле «покажи документы»? Ты что, следователь? — Валерий Петрович дернул плечом, отчего его старый пиджак, уже давно вышедший из моды, натянулся на спине. Он смотрел на невестку не то чтобы свысока, а скорее с привычным раздражением человека, которого отвлекли от важных мыслей какой-то ерундой.
Надежда стояла в дверном проеме кухни, скрестив руки на груди. Ей не нужно было повышать голос, чтобы в комнате стало тесно от напряжения.
— В прямом, Валерий Петрович. Вы сказали, что продали «двушку» на Садовой, чтобы вложиться в строительство коттеджа под Анапой. Это было три года назад. Мы с Игорем тогда просили: не связывайтесь, это долгострой, там мутная схема. Вы нас не слушали. «Я жизнь прожил, я лучше знаю», — так вы говорили?
— Ну, говорил, — буркнул свекор, нервно постукивая пальцами по столу. — И что теперь? Каждый имеет право на ошибку.
— Ошибку? — Надя хмыкнула, но улыбка вышла ледяной. — Ошибка — это купить прокисшее молоко. А вы, по сути, бомж, Валерий Петрович. И ваша жена, Галина Сергеевна, тоже. Где она сейчас?
— В машине сидит. С вещами. Стесняется зайти, — голос свекра дрогнул, потеряв былую уверенность. — Надя, послушай. Мы не насовсем. Нам просто нужно перекантоваться пару месяцев, пока суд не вынесет решение по застройщику. Там обещают компенсацию.
В коридоре послышался звук открываемой двери. Вошел Игорь, муж Нади. Он выглядел уставшим после смены на заводе: под глазами тени, куртка расстегнута, в руках пакет с продуктами. Увидев отца на кухне, он замер.
— Пап? Ты какими судьбами? Мама звонила, сказала, вы в гости собирались, но я думал, к выходным.
— Да вот, сынок… Обстоятельства, — Валерий Петрович тут же переключил внимание на сына, надеясь найти в нем союзника. — Мы с матерью приехали. Жить нам негде.
Игорь поставил пакет на пол, медленно расстегнул молнию на куртке. Он перевел взгляд с отца на жену. Надя молчала, но ее взгляд говорил красноречивее любых слов: «Только попробуй дать слабину».
— В смысле «негде»? — переспросил Игорь. — Вы же говорили, что снимаете отличный домик у моря, пока ваш достраивается. Фотографии слали. С виноградом, с персиками.
— Фотографии… — Валерий Петрович махнул рукой. — Это всё антураж, Игорек. Деньги кончились полгода назад. Мы жили в какой-то времянке у знакомых, сторожили участок. А теперь и оттуда попросили. Зима близко, там отопления нет.
Надя шагнула вперед.
— Вы врали нам три года, — четко произнесла она. — Вы рассказывали сказки про райскую жизнь, про то, как мы будем приезжать к вам на лето. А сами проедали деньги от продажи единственного жилья. И теперь вы здесь.
— Мы родители! — взвился Валерий Петрович, и лицо его пошло красными пятнами. — Мы тебя, Игорь, вырастили! Квартиру эту, между прочим, помогли купить!
— Стоп, — оборвала его Надя. — Давайте начистоту. Квартиру эту купили мои родители, продав бабушкин дом в деревне и добавив свои накопления. Вы дали Игорю сто тысяч рублей на свадьбу. На эти деньги мы купили холодильник и стиральную машину. Всё. Не надо приписывать себе чужие заслуги.
Свекор задохнулся от возмущения, но крыть было нечем. Он действительно не вложил в эту квартиру ни копейки, но за годы привык считать, что раз сын здесь живет, то и он имеет на нее моральное право.
— Игорь, скажи ей! — потребовал отец. — Мать в машине мерзнет!
Игорь потер переносицу. Ситуация была патовой. С одной стороны — родители, какие бы они ни были. С другой — Надя и их устоявшаяся жизнь, их двое детей, которые вот-вот вернутся из школы и сада.
— Пап, заводи маму, — тихо сказал Игорь. — Чаю попьем, поговорим. Но насчет жить… тут Надя решает. Квартира на ней.
Надя не стала спорить насчет чая. Она молча набрала воду в чайник, включила газ. Ей нужно было время, чтобы успокоиться и выстроить линию обороны. Она знала: если пустить их сейчас, они не съедут никогда.
Через пять минут на кухне появилась Галина Сергеевна. Она сильно сдала за эти три года. Некогда статная, ухоженная женщина теперь выглядела как испуганная птица: в каком-то нелепом вязаном берете, пальто, которое явно видало лучшие времена, с огромной клетчатой сумкой в руках, которую она прижимала к себе, словно спасательный круг.
— Здравствуй, Наденька, — пролепетала она, не смея поднять глаз. — Игорюша…
— Садитесь, Галина Сергеевна, — сухо сказала Надя, ставя на стол чашки. — Рассказывайте. Только правду. Куда делись деньги? Двушка в центре города стоила немало. Даже с учетом инфляции, на эти деньги можно было купить две студии на окраине и жить припеваючи.
Старики переглянулись. Валерий Петрович шумно отхлебнул чай, обжигаясь, но молчал. Начала Галина Сергеевна.
— Мы… мы хотели как лучше, — заговорила она, теребя край скатерти. — Валера нашел этого застройщика. «Золотой берег» назывался кооператив. Там такие проспекты были красивые! Мы думали: вот, на старости лет поживем у моря, внуков будем оздоравливать. Продали квартиру, вложили всё. А потом… Валера познакомился с одним человеком там, на юге. Тот предложил бизнес. Виноградники.
Надя закрыла глаза. Всё было еще хуже, чем она думала. Не просто долгострой, а еще и авантюра.
— Какой бизнес, папа? — Игорь смотрел на отца с недоумением. — Ты всю жизнь на заводе инженером был, какой виноград?
— А такой! — огрызнулся отец. — Думал, приумножу капитал. Чтобы вам помогать! А этот… партнер, чтоб его, исчез с деньгами через месяц. Остались мы с недостроем в чистом поле. Ждали, судились. Проедали остатки пенсии.
— И молчали, — подытожила Надя. — Три года врали, что всё хорошо. А теперь приехали.
— Нам некуда идти, Надя, — тихо сказала свекровь, и по ее щеке покатилась слеза. — В общежитие нас не берут, прописки нет. Мы выписались, когда продавали квартиру. Мы бомжи, Надя. Натуральные бомжи.
В кухне повисла тишина. Было слышно, как тикают часы на стене и как гудит холодильник — тот самый, купленный на свадебные деньги.
— Вы все профукали, — медленно, чеканя каждое слово, произнесла Надя. — А теперь заявляетесь и говорите, что будете жить в моей квартире? В квартире, где в одной комнате мы с Игорем, а в другой — двое детей? Куда я вас положу? На голову детям?
— Ну, кухня у вас большая… — подал голос Валерий Петрович. — Раскладушку поставим. Мы люди неприхотливые.
— Нет, — отрезала Надя. — Никаких раскладушек на кухне. Это не вокзал. Здесь я готовлю, здесь дети делают уроки, когда в комнате шумно. Здесь мы, в конце концов, живем.
Игорь молчал. Он понимал правоту жены, но выгнать родителей на улицу в ноябре не мог.
— Надя, давай снимем им комнату, — предложил он наконец. — Хоть на первое время.
— На какие деньги, Игорь? — Надя развернулась к мужу. — Мы только что закрыли кредит за машину. У нас отложено на ремонт ванной, ты сам знаешь, там трубы текут. Ты предлагаешь отдать эти деньги за их ошибки?
— Это мои родители!
— Которые о тебе не думали, когда продавали единственное жилье и везли деньги мошенникам! Они хоть раз спросили, нужно ли нам что-то? Нет. Они хотели «жить у моря». Красиво жить. А теперь расплачиваться за их красивую жизнь должны мы и наши дети.
Галина Сергеевна всхлипнула громче. Валерий Петрович стукнул кулаком по столу.
— Хватит нас отчитывать! Мы не милостыню просим! Я отец! Я имею право…
— Никакого права вы не имеете! — голос Нади зазвенел сталью. — В этом доме ваши права закончились там, где вы решили, что умнее всех. Вы даже не посоветовались с нами три года назад! Вы просто поставили перед фактом: «Мы продали, мы уезжаем».
В этот момент в прихожей хлопнула дверь. Вернулись дети: десятилетний Артем и семилетняя Лиза.
— Мам, пап, мы пришли! — закричал Артем, сбрасывая рюкзак. — Ой, бабушка, дедушка! Приехали!
Дети ворвались на кухню, не замечая напряжения взрослых. Они кинулись обнимать стариков. Галина Сергеевна, глотая слезы, прижала их к себе. Валерий Петрович натянуто улыбнулся.
Надя смотрела на эту сцену, и внутри у нее все кипело. Это был запрещенный прием — давить на жалость через внуков. Но выгонять их прямо сейчас, при детях, было невозможно.
— Хорошо, — сказала она тихо, так, чтобы слышали только взрослые. — Переночуете сегодня. Но завтра мы будем решать этот вопрос кардинально. И не надейтесь, что вы здесь останетесь.
Вечер прошел в тягостном молчании. Дети, почувствовав неладное, быстро утихли и ушли в свою комнату. Надя постелила старикам на полу в гостиной (которая служила спальней ей и Игорю), а сама с мужем легла на узком диванчике на кухне, который с трудом раскладывался.
Спать было невозможно. Сквозь тонкую стену доносился храп Валерия Петровича и тихие вздохи Галины Сергеевны.
— Надь, — шепотом позвал Игорь. — Ну нельзя же так жестоко. Куда они пойдут?
— Игорь, ты не понимаешь? — так же шепотом ответила она, глядя в темный потолок. — Если они останутся, нашей семье конец. Твой отец — человек тяжелый, властный. Он начнет учить нас жить через два дня. Твоя мать будет молча страдать и манипулировать чувством вины. Мы с тобой перегрыземся. Дети будут видеть скандалы. Ты этого хочешь?
— Нет. Но что делать? Сдать их в приют?
— Завтра поедем к юристу. Пусть смотрят документы по их «долгострою». Может, хоть что-то можно вернуть. И будем искать варианты жилья. Но не у нас.
Утром атмосфера была еще более натянутой. Валерий Петрович, выспавшись, уже чувствовал себя хозяином положения. Он расхаживал по кухне в майке и тренировочных штанах, критически осматривая полки.
— Кофе у вас какой-то кислый, — заметил он, отхлебывая из кружки. — Надо бы нормальный покупать, в зернах.
Надя, которая собирала детей в школу, резко обернулась.
— Валерий Петрович, пейте, что дают. Или идите в кофейню.
— Я просто заметил, — насупился свекор. — И вообще, кран в ванной капает. Игорь, у тебя рук нет?
— Папа, не начинай, — процедил Игорь, завязывая галстук. — Мы уходим на работу. Вы с мамой сидите тихо. Продукты в холодильнике. Вечером поговорим.
Весь день на работе Надя не находила себе места. Она работала бухгалтером в небольшой транспортной компании, и цифры сегодня плыли перед глазами. Она понимала, что ситуация критическая. Свекры — люди безответственные. Продать квартиру в областном центре и уехать «в никуда» — это верх инфантилизма. И теперь этот инфантилизм упал на её плечи.
Вечером она задержалась на работе, просматривая сайты недвижимости. Цены на аренду кусались. Снять даже «убитую» однушку на окраине стоило половину зарплаты Игоря. А платить, естественно, придется им.
Когда она вернулась домой, ее ждал сюрприз. Неприятный.
В квартире пахло жареным луком и чем-то подгоревшим. На кухне Галина Сергеевна пыталась отмыть сковороду, а Валерий Петрович сидел перед телевизором в гостиной, закинув ноги на журнальный столик. Дети сидели рядом и смотрели какое-то ток-шоу, которое Надя категорически запрещала.
— Галина Сергеевна, что здесь происходит? — спросила Надя, заходя на кухню.
— Ой, Наденька, я решила котлеток пожарить, порадовать вас, — засуетилась свекровь. — Только вот сковородка у тебя… пригорает всё. Тефлон-то стерся.
Надя посмотрела на свою любимую сковороду с керамическим покрытием. Она была исцарапана металлической губкой.
— Вы что, терли керамику железом? — тихо спросила Надя.
— Ну так пригорело же! Я оттереть хотела.
Надя глубоко вдохнула. Сковорода — это мелочь. Главное — нарушение границ.
— А почему дети смотрят эту чушь по телевизору? И почему они не делают уроки?
— Да ладно тебе, Надька, — крикнул из комнаты Валерий Петрович. — Пусть отдохнут, успеют еще намучиться с учебой. Я им разрешил.
Это была последняя капля. Надя вошла в гостиную, взяла пульт и выключила телевизор.
— Артем, Лиза, марш в комнату делать уроки. Сейчас же.
Дети, увидев лицо матери, беспрекословно подчинились.
— Ты чего раскомандовалась? — Валерий Петрович спустил ноги со стола. — Я дед, я с внуками общаюсь.
— Вы в гостях, Валерий Петрович. И вы нарушаете правила моего дома.
В этот момент вернулся Игорь. Он выглядел еще более измотанным, чем вчера.
— Так, — сказал он, увидев назревающий скандал. — Все за стол. Разговор есть.
Ужин проходил в гробовой тишине. Котлеты Галины Сергеевны были пересолены, но никто не смел жаловаться.
— Я сегодня звонил знакомому риелтору, — начал Игорь. — Ситуация сложная. Вашу долю в долгострое продать невозможно, там арест наложен на землю. Суды могут идти годами.
— И что? — насторожился отец.
— И то. Жить здесь вы не можете. Квартира маленькая, нас четверо. Это физически невозможно и психологически тяжело.
— Ты выгоняешь родителей? — Валерий Петрович театрально схватился за сердце. — Галя, ты слышишь? Родной сын выгоняет!
— Прекратите спектакль, — жестко сказала Надя. — Мы нашли вариант. В поселке, в сорока километрах от города, сдается полдома. Печное отопление, удобства во дворе, но жить можно. Аренда дешевая. Мы оплатим первые два месяца. Дальше — сами. Пенсии у вас есть.
— В деревню? — ахнула Галина Сергеевна. — С удобствами во дворе? Надя, мы же пожилые люди!
— А когда вы продавали квартиру с всеми удобствами, вы о чем думали? — парировала Надя. — У вас был выбор. Вы его сделали. Теперь выбор такой: или полдома в поселке, или социальный приют. Здесь вы не останетесь. Я не позволю разрушить свою семью и психику своих детей.
— Ты… ты просто нас ненавидишь! — взвизгнул Валерий Петрович. — Это ты Игоря подговорила! Он бы никогда…
— Папа, это мое решение тоже, — твердо сказал Игорь, хотя было видно, как тяжело ему это дается. Он взял Надю за руку под столом. — Я люблю вас, но жить с вами мы не сможем. Я не хочу потерять жену и детей.
Свекор вскочил, опрокинув стул.
— Ах так! Значит, подкаблучник! Променял родителей на юбку! Ноги моей здесь не будет! Галя, собирайся!
— Куда, Валера? Ночь на дворе! — заплакала свекровь.
— На вокзал! Лучше на вокзале с бомжами, чем у родного сына, который кусок хлеба жалеет!
— Сядьте, — голос Нади был тихим, но таким властным, что Валерий Петрович замер. — Никто никуда на ночь глядя не пойдет. Завтра суббота. Утром Игорь отвезет вас смотреть дом в поселке. Если понравится — заселяетесь. Если нет — ищем другой вариант, но в рамках вашего бюджета, то есть пенсий. Мы помогать финансово не можем, у нас свои обязательства.
— Мы не поедем в дыру! — упрямился свекор.
— Тогда ищите сами, — отрезала Надя. — У вас есть неделя. Ровно семь дней вы можете жить здесь. Спать будете на кухне, на раскладушке, которую мы завтра купим. Гостиная — наша с Игорем комната. И вы живете по нашим правилам: не вмешиваетесь в воспитание детей, не портите посуду, не указываете, что нам делать. Одно нарушение — и срок сокращается до суток.
Валерий Петрович хотел было что-то возразить, набрать воздуха для очередной гневной тирады, но посмотрел в глаза невестки и сдулся. Он понял: она не шутит. Эта женщина будет защищать свою территорию до последнего.
— Хорошо, — буркнул он. — Неделя.
Следующие дни стали испытанием на прочность. Квартира превратилась в коммуналку с враждующими соседями. Свекры демонстративно молчали, общаясь только с внуками, когда Нади не было рядом. Валерий Петрович целыми днями листал газеты с объявлениями, подчеркивая что-то карандашом, и громко вздыхал.
На третий день выяснилось, что «партнер по бизнесу», который обманул свекра, не просто исчез, а находится в федеральном розыске. Игорь нашел информацию в интернете.
— Пап, тебе надо писать заявление в полицию, — сказал он вечером. — Есть шанс, что его поймают.
— Да писал я! — отмахнулся отец. — В Анапе еще. Толку-то? Денег нет.
В четверг случилось непредвиденное. Надя пришла домой раньше обычного и застала картину: в гостиной сидела какая-то незнакомая женщина, перед ней были разложены карты Таро, а Галина Сергеевна с Валерием Петровичем внимательно слушали ее предсказания.
— Вижу, дорога вам дальняя, казенный дом, но деньги вернутся, — вещала гадалка. — Только нужно порчу снять. Порча сильная, на смерть сделана. Родственницей близкой, черноволосой.
Надя, у которой были темно-каштановые волосы, застыла в дверях.
— Это что такое? — спросила она.
Гадалка быстро сгребла карты.
— Мы просто… консультируемся, — пробормотала свекровь.
— Вон отсюда, — сказала Надя гадалке. — Сейчас же.
Когда дверь за шарлатанкой захлопнулась, Надя повернулась к свекрам.
— Вы отдали ей деньги?
— Это наши деньги! — закричал Валерий Петрович. — Остатки! Мы хотели узнать будущее! Она сказала правду про тебя! Ты нас со свету сжить хочешь!
— Вы отдали последние деньги мошеннице? — Надя не могла поверить в происходящее. — Сколько?
— Пять тысяч, — призналась Галина Сергеевна. — Надя, она сказала, что деньги вернутся…
Надя села на стул и закрыла лицо руками. Это было дно. Эти люди были не просто безответственными, они были опасны для самих себя и окружающих. Их нельзя было оставлять без присмотра, но и жить с ними было невозможно.
— Значит так, — сказала Надя, подняв голову. — Неделя отменяется. Завтра вы едете в поселок. Я сама договорилась с хозяйкой, внесла задаток. Дом теплый, есть баня. Огород. Будете там жить. Иначе вы профукаете не только деньги, но и последние мозги.
— Мы не поедем! — уперся свекор.
— Поедете. Или я подаю на развод, забираю детей и ухожу к своим родителям. А Игорь пусть делает с вами, что хочет. Квартира, напоминаю, записана на меня. Игорь здесь только прописан. Я могу его выписать через суд, если мы разведемся. И вас выселят приставы. Вы этого хотите?
Валерий Петрович побледнел. Он знал, что сын любит жену и детей больше, чем его, отца-неудачника. Шантаж был жестким, но действенным.
Утром в субботу они грузили вещи в машину Игоря. Галина Сергеевна плакала, прощаясь с внуками.
— Мы будем приезжать, бабуль, — утешал ее Артем.
— Конечно, — кивала она. — В глушь, в Саратов…
— В Березовку, мам, — поправил Игорь. — Там неплохо. Лес рядом, речка.
Дорога заняла час. Дом действительно оказался не дворцом, но вполне крепким срубом. Две комнаты, кухня с русской печью. Хозяйка, бойкая женщина лет пятидесяти, уже протопила печь к их приезду.
— Живите, места много, — сказала она. — Дрова в сарае, вода в колодце, чистейшая. Магазин через три улицы. Автобус в город ходит два раза в день.
Валерий Петрович обошел владения с видом свергнутого монарха, осматривающего темницу.
— Ну, что ж… Воздух свежий, — выдавил он. — Ладно. Перезимуем.
Когда Игорь и Надя уезжали, свекры стояли у калитки. Две одинокие фигуры на фоне серого осеннего неба. Наде на секунду стало их жалко. Щемящее чувство вины кольнуло сердце.
— Мы правильно поступили? — спросил Игорь, глядя в зеркало заднего вида.
— Правильно, — твердо сказала Надя, хотя на душе кошки скребли. — Мы дали им крышу над головой. Мы не бросили их на улице. Но мы спасли свою семью.
— Они не выживут там одни, — покачал головой Игорь. — Отец дрова колоть разучился, мать привыкла к комфорту.
— Научатся. Жизнь заставит. Или поумнеют.
Прошло три месяца. Зима выдалась снежной и морозной. Игорь ездил к родителям каждые выходные, возил продукты, помогал по хозяйству. Надя не ездила — не хотела лишний раз провоцировать конфликты, да и видеть укоризненный взгляд свекрови сил не было.
В один из вечеров Игорь вернулся от родителей задумчивым.
— Знаешь, — сказал он за ужином. — А они там изменились.
— В каком смысле? — напряглась Надя. — Опять требуют забрать их в город?
— Нет. Наоборот. Отец договорился с соседом, у того трактор есть, они вместе чистят улицы от снега. Сосед ему платит немного, плюс самогоном угощает, но отец не пьет, берет продуктами — яйца, мясо. А мать… Ты не поверишь. Она собрала местных бабулек и организовала что-то вроде клуба по интересам. Вяжут, песни поют. Она же у нас в молодости в хоре пела.
Надя удивилась. Она ожидала нытья и жалоб, но никак не адаптации.
— И что, не просятся обратно?
— Спрашивали про суды, конечно. Но без истерик. Отец даже сказал: «Здесь спокойнее, никто над душой не стоит, и воздух не загазован».
А еще через месяц, в марте, раздался звонок. Звонил Валерий Петрович.
— Надя? — голос свекра звучал непривычно бодро. — Слушай, тут дело такое. У соседки нашей, бабы Вали, коза окотилась. Молока девать некуда. Может, вам надо? Детям полезно. Игорь поедет, я передам банку.
Надя растерялась. Это было первое нормальное, человеческое предложение от него за все время.
— Спасибо, Валерий Петрович. Детям будет полезно.
— И это… Надь… Ты прости за тот скандал. И за гадалку эту дурную. Галька тогда совсем с ума сходила от страха. Мы ведь действительно думали, что всё, жизнь кончилась. А оно вон как… Жить можно везде, если руки есть.
Надя почувствовала, как внутри разжимается тугая пружина, которая держала ее в напряжении все эти месяцы.
— Я не держу зла, — сказала она искренне. — Главное, что у вас всё налаживается.
Весной суд наконец вынес решение по делу застройщика. Компенсацию присудили, но выплаты растянули на пять лет, и сумма была далека от вложенной. Вернуть былую роскошь и купить квартиру в городе было невозможно.
На семейном совете в мае, уже в том самом доме в Березовке, под цветущей вишней, решали, как быть дальше.
— Деньги, которые будут приходить, мы откладывать будем, — сказал Валерий Петрович, разливая чай из самовара. Он загорел, похудел и выглядел куда здоровее, чем полгода назад. — Дом этот хозяйка продавать надумала. Предлагает нам выкупить в рассрочку. Цена божеская. Мы с матерью подумали… Останемся мы здесь.
— Точно? — спросил Игорь. — Не тяжело будет? Огород, печка…
— Тяжело, — кивнула Галина Сергеевна, ставя на стол миску с пирожками (теперь они у нее не пригорали, русская печь творила чудеса). — Зато мы при деле. И люди здесь хорошие. А в городе что? В четырех стенах сидеть, в окошко глядеть? Нет уж.
Надя смотрела на них и не узнавала. Исчезла та напыщенность, исчезли претензии на элитарность. Перед ней сидели простые пожилые люди, которые совершили страшную ошибку, прошли через унижение и страх, но смогли найти в себе силы начать все с нуля.
— Мы вам поможем с выкупом, — вдруг сказала Надя. — У меня есть небольшие накопления, плюс кредит можем взять, небольшой, потянем.
Игорь посмотрел на жену с благодарностью. Валерий Петрович крякнул, скрывая смущение.
— Ну, спасибо, дочка. Если поможете — быстрее расплатимся. А там, глядишь, и баню новую поставим. Старая-то совсем худая.
Вечером, когда они с Игорем возвращались в город, Надя чувствовала странное умиротворение.
— Ты была права тогда, в ноябре, — сказал Игорь, не отрывая взгляда от дороги. — Если бы они остались у нас, мы бы возненавидели друг друга. А так… Мы сохранили семью. И они нашли себя.
— Иногда жесткость — это единственная форма милосердия, — ответила Надя, глядя на мелькающие за окном весенние поля. — Они бы никогда не повзрослели, если бы мы продолжали решать их проблемы.
— Повзрослели? Им по шестьдесят пять лет.
— Возраст — это цифра в паспорте. Взрослость — это умение отвечать за свои поступки. Они только сейчас этому научились.
В багажнике позвякивала банка с козьим молоком, а в салоне пахло печным дымом и пирожками. Надя знала, что проблемы еще будут — и со здоровьем, и с домом, и с деньгами. Но самое страшное — потеря человеческого облика и родственных связей — уже позади. Они прошли этот кризис. Каждый заплатил свою цену, но все остались живы. И, что важнее, остались людьми.
