Морозный воздух пощипывал лицо, пока Галина шла от остановки к родительскому дому. Телефон в кармане снова завибрировал — четвёртый звонок от матери за утро. Галина поджала губы и не стала доставать смартфон. Что нового она услышит? «Доченька, ну как так можно, мы же твои родители»? Или очередное «только на тебя надежда»?
Калитка скрипнула привычно, как в детстве. Разве что петли стали ржавее, да краска облупилась сильнее. Отец возился возле гаража — сутулая фигура в потрёпанной фуфайке, не замечающая холода. Увидев дочь, он выпрямился, и в его глазах мелькнуло что-то между надеждой и виной.
— А-а-а… Пришла всё-таки, — проговорил он, растирая замасленные руки о тряпку. — Мать волнуется.
— Волнуется она, — Галина фыркнула, проходя мимо отца к дому. — Я тоже волновалась, когда квартиру бабушкину делили.
Отец промолчал, только тяжело вздохнул и поплёлся следом.
В доме пахло щами и чем-то кислым — то ли квашеной капустой, то ли несбывшимися надеждами.
Мать суетилась у плиты — всё та же, только сильнее сгорбленная, с глубже врезавшимися в лицо морщинами. Увидев дочь, она всплеснула руками, вытерла их о фартук и бросилась обнимать.
— Галочка, дочка, спасибо, что приехала!
Галина стояла, не поднимая рук, позволяя себя обнимать, но не отвечая на объятие. Чувствовала, как внутри закипает то, что копилось последние пять лет.
— Давай, рассказывайте, что случилось такого срочного, — Галина прошла к столу и села, не снимая пальто. — У меня времени мало, мне на работу к двум.
Родители переглянулись. Мать присела рядом, нервно теребя край фартука.
— Понимаешь, Галочка, у Костика проблемы… серьёзные.
— У Костика всегда проблемы, — сухо заметила Галина. — Как и у всех, впрочем.
— Ты не понимаешь, — отец грузно опустился на стул напротив. — Ему грозит банкротство. Кредиты, долги… Могут квартиру забрать. Ту самую.
«Ту самую» — от этих слов у Галины свело челюсть. Ту самую бабушкину двушку в центре города, которую родители без раздумий отдали брату пять лет назад. «Он же мужчина, ему семью содержать. А ты, Галя, замуж выйдешь, тебя муж обеспечит».
— И что вы от меня хотите?
— Помочь брату, — мать подалась вперёд. — У тебя же… хорошая работа. Сбережения, наверное, есть. Костя говорит, если сейчас внести хотя бы миллион, он сможет перекредитоваться и…
Галина расхохоталась так резко, что мать отшатнулась.
— Миллион? А может, сразу два? Или три? Не, ну а чего стесняться-то? — она покачала головой. — Вы вообще представляете, сколько я зарабатываю?
— Но ты в банке работаешь, — растерянно произнёс отец.
— Я рядовой кредитный специалист, папа. Не директор. Я за тридцать пять тысяч квартиру снимаю, понимаешь? Тридцать пять тысяч каждый месяц улетают просто так — просто за право иметь крышу над головой. И заметь, не свою…
— Но ты же одна, — мать произнесла это так, будто быть одной — преступление. — А у Кости жена, ребёнок.
— И что? — Галина подалась вперёд. — А помнишь, мам, что ты мне сказала, когда я просила хотя бы долю в бабушкиной квартире? «Девушка должна выйти замуж и жить с мужем, а не держаться за родительскую юбку». Помнишь?
Мать опустила глаза.
— Мы думали, ты быстро семью создашь…
— А если бы создала? Жила бы с мужем и ребёнком в съёмной однушке на окраине, потому что все активы семьи достались братцу? — Галина покачала головой. — Знаете, что самое смешное? Он даже не пытается сам заработать. Вы всегда всё за него решали.
— Неправда! — вскинулся отец. — Он старался. Бизнес начал. Не его вина, что всё так вышло.
— Ах, ну да, бизнес! — Галина вскинула руки. — Его вечный бизнес! Сначала автозапчасти, потом какие-то компьютеры, теперь что? Криптовалюта? Или очередная гениальная идея, которая требует только «немного» денег на старт?
— Галочка, — мать попыталась взять её за руку, но Галина отдёрнула ладонь, — мы все ошибаемся. И мы, и Костя… Но семья должна помогать друг другу.
— Семья — да, — Галина подчеркнула это слово. — Вот только вы никогда не были семьёй для меня. Вы были родителями Кости, а я — так, приложение.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем старых настенных часов — ещё прадедовских, тех самых, что отсчитывали секунды её детства. Секунды, когда «Костя молодец, первый в школе», а «Галя могла бы и постараться». Секунды, когда «Косте нужны новые кроссовки для секции», а «Галя, твои туфли ещё вполне приличные». Секунды, складывающиеся в годы непреходящей второсортности.
— Мы любим вас одинаково, — наконец произнесла мать дрожащим голосом.
— Неправда, — спокойно ответила Галина. — И вы это знаете. Но дело даже не в любви. Дело в справедливости. И в последствиях выбора.
Она встала, поправила шарф.
— Вы сделали выбор пять лет назад. Я ничего не получила тогда и ничего не дам сейчас. У меня для него нет ни миллиона, ни ста тысяч, ни даже лишней десятки. Всё, что я зарабатываю, уходит на съём жилья, еду и попытки накопить хоть что-то на первый взнос за собственную крышу над головой. Крышу, которую ВЫ мне не помогли получить, хотя могли.
Мать заплакала, тихо и безнадёжно. Отец смотрел в стол, теребя край скатерти.
— Что же теперь с Костей будет? — всхлипнула мать.
— Не знаю, — пожала плечами Галина. — Может, наконец повзрослеет? Может, научится отвечать за свои решения? А может, вы продадите дом и спасёте своего ненаглядного сыночка. Выбор за вами. Мой выбор сделан.
Она направилась к выходу, но у двери остановилась.
— И да, звоните, пожалуйста, только по делу. Мне нужно работать…
— Галь, ты чего такая смурная? — Вера, коллега по банку, поставила перед ней чашку кофе. — Опять родители?
Галина молча кивнула, отхлёбывая горячий напиток. Горечь кофе смешивалась с горечью внутри.
— Что на этот раз?
— Брат в долгах по уши. Хотят, чтобы я его вытащила.
Вера присвистнула.
— И что ты им сказала?
— Правду. Что у меня нет денег.
— А если бы были?
Галина задумалась, рассматривая тёмную поверхность кофе.
— Не знаю… наверное, всё равно не дала бы.
— Жёстко ты.
— А как иначе? — Галина посмотрела на подругу. — Понимаешь, дело не в деньгах. Дело в том, что они никогда не считали меня равной ему. Всегда «Костя, Костя, Костя»… Костина учёба, Костины увлечения, Костино будущее. А я так, довесок.
— Знакомая история, — вздохнула Вера. — У меня брата нет, но есть двоюродный, и тётка с дядькой с ним носятся, как с писаной торбой. Деньги в него вбухивают, квартиру купили, машину. А он всё просирает и просирает.
— Вот-вот, — кивнула Галина. — И самое мерзкое, что они даже не понимают, как это выглядит со стороны. Для них это норма — ему помогать, а мне нет. Потому что он мальчик, а я девочка.
— А сам-то брат что говорит?
— А что ему говорить? — Галина фыркнула. — Он со мной напрямую даже не связывался. Видимо, знает, что пошлю. Через родителей действует.
Она отпила ещё кофе, посмотрела на часы. До начала смены оставалось ещё полчаса.
— Знаешь, что самое смешное? Я ведь не такая уж бедная. У меня нет долгов, в отличие от братца. Я откладываю понемногу каждый месяц. Если бы не эта чёртова аренда, уже накопила бы на первый взнос.
— А если бы тебе бабушкину квартиру хотя бы частично отдали?
— Я бы уже собственное жильё имела, — Галина горько усмехнулась. — И кредит за него не платила бы, как братец, а сдавала бы и имела дополнительный доход. Но нет, куда там. «Он же мужчина».
Вера сочувственно покачала головой.
— Ладно, пошли работать, а то нас Марина Сергеевна опять пропесочит за опоздание.
Галина допила кофе одним глотком и поднялась. Телефон снова завибрировал — сообщение от матери: «Дочка, подумай пожалуйста. Косте совсем плохо. Не отворачивайся от родной крови».
Галина удалила сообщение, не отвечая.
День тянулся медленно. Клиенты сменяли друг друга — кредиты, ипотека, рефинансирование. Галина работала на автомате, улыбалась, объясняла условия, вносила данные в компьютер. В голове крутились обрывки утреннего разговора.
Ближе к вечеру позвонил отец.
— Галя, нам надо поговорить.
— Мы уже поговорили, — ответила она, выходя в коридор, чтобы не мешать коллегам.
— Не так, — в голосе отца послышались незнакомые нотки. Решимость? Отчаяние? — Не по телефону. Мне нужно тебе кое-что показать. Можешь заехать после работы?
Галина задумалась. Отец никогда не был склонен к драматизму или манипуляциям — это скорее по материнской части.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Буду к десяти. Но ненадолго.
— Спасибо, — выдохнул отец и отключился.
Весь оставшийся день Галина гадала, что такого важного хочет показать ей отец. Может, какие-то документы? Или они решили продать дом ради спасения брата? От этой мысли внутри шевельнулось что-то похожее на удовлетворение пополам с горечью. Неприятное чувство.
К родительскому дому она подъехала на такси ровно в десять. Отец встретил её на крыльце — один, без матери.
— Проходи, — он выглядел каким-то потерянным. — Я на кухне всё приготовил.
— Что приготовил? — насторожилась Галина.
— Увидишь…
На кухонном столе лежала стопка пожелтевших бумаг, старый фотоальбом и какая-то шкатулка. Мать куда-то исчезла — судя по всему, отец специально устроил так, чтобы поговорить наедине.
— Присаживайся, — он кивнул на стул. — Чай будешь?
— Нет, — Галина осталась стоять. — Давай сразу к делу. Что это всё?
Отец тяжело опустился на стул, провёл рукой по лицу.
— Я должен был показать тебе это давно. Но… всё как-то не решался. А теперь вот… — он махнул рукой. — Теперь уже терять нечего.
Он взял верхний лист из стопки и протянул Галине. Это было завещание бабушки — старое, написанное от руки, с корявой подписью в конце.
— Прочти, — просто сказал отец.
Галина пробежала глазами по строчкам и замерла. Согласно завещанию, бабушка оставляла квартиру не сыну, то есть отцу Галины, а в равных долях своим внукам — Константину и Галине.
— Что это значит? — она подняла глаза на отца, чувствуя, как внутри всё холодеет.
— То и значит, — отец не смотрел на неё. — Квартира по завещанию должна была отойти вам обоим. Поровну.
— Но… — Галина перечитала документ, — но почему тогда…
— Потому что мы его не нашли, — глухо ответил отец. — Или сделали вид, что не нашли. Я сам не знаю, Галя. Мама скончалась внезапно, документов никаких официальных не было. Мы просто… оформили наследство на меня, как на единственного сына. А потом решили, что квартира пойдёт Косте.
Галина опустилась на стул, чувствуя, как ноги подкашиваются.
— И ты всё это время знал?
Отец покачал головой.
— Нет. Клянусь тебе. Я нашёл это завещание только сегодня. Перебирал старые бумаги в сарае, думал, может, найду что-то ценное, что можно продать, чтобы помочь Косте. И нашёл вот это, — он кивнул на шкатулку. — Бабушкина. Я и забыл о ней. А там внутри все эти бумаги.
— И что теперь? — Галина почувствовала, как к горлу подкатывает комок. — Какой в этом смысл сейчас? Квартира давно переоформлена на Костю. И теперь он может её потерять из-за своих долгов.
— Смысл в том, что я должен был тебе это показать, — отец впервые за весь разговор посмотрел ей прямо в глаза. — Должен был признаться. Мы с матерью… мы неправильно поступили. Не только пять лет назад, но и всю жизнь.
Он открыл фотоальбом. На первой странице была фотография — маленькая Галя, лет пяти, с кудрявыми косичками, в нарядном платье.
— Помнишь этот день? Ты заняла первое место на конкурсе чтецов. Принесла домой грамоту, такая гордая была. А мать даже не похвалила — всё с Костей возилась, у него тогда ангина была.
Галина не помнила. Или не хотела помнить.
— Мы всегда ставили его нужды выше твоих, — продолжал отец. — Всегда считали, что девочке нужно меньше, что она как-нибудь справится. А мальчику надо помогать, его поддерживать. Так нас воспитывали, так мы и жили.
Он перевернул ещё несколько страниц. Галя на выпускном — красивая, с открытой улыбкой. Галя с дипломом института. Галя на первой работе.
— Я всегда гордился тобой, — тихо сказал отец. — Но никогда не говорил этого. Считал, что девочке не нужны такие слова. Что и так всё понятно.
— Ничего не понятно, — Галина почувствовала, как по щеке скатывается слеза. Она раздражённо смахнула её. — Всю жизнь я чувствовала себя человеком второго сорта в этой семье.
— Знаю, — отец опустил голову. — И не могу этого исправить. Но я хочу, чтобы ты знала: я не буду больше просить тебя помогать Косте. Это не твоя обязанность. Не твой долг. Мы лишили тебя того, что тебе причиталось по праву. И теперь не имеем права что-то требовать.
Галина смотрела на отца — поникшего, постаревшего — и не знала, что чувствует. Злость? Облегчение? Горечь? Всё вместе.
— А мама? Она знает, что ты мне всё это рассказываешь?
— Нет, — отец покачал головой. — Она у сестры. Я специально дождался, пока она уедет. Она… она до сих пор считает, что мы всё правильно сделали. Что тебе не нужна была эта квартира. Что Костя… что он просто неудачно вложился, что ему не повезло.
— А ты так не считаешь?
Отец поднял на неё усталые глаза.
— Я не знаю, Галя. Я запутался. Всю жизнь я был уверен, что поступаю правильно. Что защищаю сына, помогаю ему встать на ноги. А теперь… теперь я вижу, что вырастил не мужчину, а… — он не закончил фразу, махнул рукой. — Не важно. Важно то, что я перед тобой виноват. И не знаю, как это исправить.
Галина смотрела на завещание в своих руках. Чёрные буквы на пожелтевшей бумаге складывались в слова, которые могли изменить всю её жизнь, будь они известны пять лет назад.
— Почему ты решил рассказать мне сейчас? — спросила она. — Почему не пять лет назад? Не год?
— Потому что только сегодня я понял, что мы натворили, — тихо ответил отец. — Когда ты ушла утром, а мать начала причитать, что ты бессердечная, что бросаешь брата в беде… Я вдруг увидел всё это со стороны. И понял, какими мы были все эти годы. Несправедливыми. Слепыми.
Он помолчал, потом добавил:
— Я не прошу у тебя прощения, Галя. Не имею права. Просто хотел, чтобы ты знала правду.
Галина сложила завещание и положила обратно на стол.
— И что теперь? — спросила она. — Что ты собираешься делать с Костей и его проблемами?
— Не знаю, — честно ответил отец. — Может, и правда продам дом. Это всё, что у нас с матерью осталось. Но думаю, пора Косте самому решать свои проблемы. Хватит его нянчить.
Галина смотрела на отца и видела в его глазах что-то новое. Решимость? Прозрение? Что бы это ни было, это было лучше того затравленного выражения, с которым он встретил её утром.
— Спасибо, что рассказал, — она поднялась. — Мне пора.
— Ты придёшь ещё? — в голосе отца мелькнула надежда.
Галина помедлила у двери.
— Не знаю, папа. Мне нужно подумать. Обо всём.
В эту ночь Галина не могла уснуть. Она ворочалась в своей съёмной квартире, пытаясь переварить всё, что узнала. Завещание, признание отца, вся эта история с бабушкиной квартирой… Она чувствовала себя обманутой, преданной. И в то же время где-то глубоко внутри теплилось странное чувство… облегчения? Удовлетворения от того, что хоть один из родителей наконец признал несправедливость?
Утром, с кругами под глазами и тяжёлой головой, она поехала на работу. Вера встретила её обеспокоенным взглядом.
— Ты в порядке? Выглядишь так, будто всю ночь не спала.
— Так и есть, — Галина устало улыбнулась.
Она рассказала подруге о вчерашнем разговоре с отцом, о завещании, обо всём.
— Вот это поворот, — присвистнула Вера. — И что ты теперь будешь делать?
— Не знаю, — честно ответила Галина. — Юридически, я думаю, уже ничего не сделаешь. Столько лет прошло. Да и смысла нет — квартира теперь в залоге у банка, если верить родителям.
— А ты им веришь?
Галина задумалась.
— Отцу, пожалуй, да. Он вчера был… другим. Как будто пелена с глаз упала.
— А брат? Что с ним будешь делать?
— Ничего, — Галина пожала плечами. — Это не мои проблемы. Пусть решает сам. Или пусть родители решают, раз уж они выбрали его всей своей любовью одаривать.
Вера внимательно посмотрела на подругу.
— Знаешь, я тебя таким твёрдым голосом раньше не слышала. Как будто что-то в тебе изменилось.
— Может, и изменилось, — Галина задумчиво помешивала кофе. — Всю жизнь я думала, что со мной что-то не так. Что я недостаточно хорошая дочь, недостаточно добрая сестра. А теперь понимаю, что дело было не во мне. И это… освобождает, что ли.
— А обида?
— Обида останется, — Галина грустно улыбнулась. — Куда ж без неё. Но теперь хотя бы есть ясность.
В этот момент телефон завибрировал. Галина вздрогнула, ожидая увидеть на экране имя матери или отца. Но звонил брат.
— Костя? — она подняла брови. — Впервые за сколько? За год?
— Возьмёшь?
Галина помедлила секунду, потом решительно нажала на зелёную кнопку.
— Слушаю.
— Привет, сестрёнка, — голос брата звучал неуверенно. — Как дела?
— Нормально, — сухо ответила Галина. — Чего хотел?
— Да вот… поговорить. Отец сказал, что приходил к тебе вчера, рассказал…
— О завещании? Да, рассказал.
Повисла пауза.
— Галь, я не знал, — наконец произнёс Костя. — Честно. Родители просто сказали, что квартира бабушкина теперь моя. Я и не спрашивал даже…
— И теперь ты её профукал, — Галина не стала смягчать формулировки. — Как и всё остальное, что тебе преподносили на блюдечке.
— Галя…
— Что «Галя»? Думаешь, я растрогаюсь и дам тебе денег?
— Нет, — брат вздохнул. — Я понимаю, что не имею права просить. После всего… Просто хотел сказать, что мне жаль. Что так вышло. С квартирой. Со всем.
Галина молчала, слушая его дыхание в трубке. Брат, которого она когда-то любила, которым гордилась. Который превратился в избалованного маменькиного сынка, неспособного отвечать за свои поступки.
— Чего ты от меня хочешь, Костя? — наконец спросила она. — Прощения? Денег? Сочувствия?
— Ничего, — тихо ответил он. — Просто… хотел услышать твой голос. Мы же всё-таки… родные люди.
Эти слова, такие похожие на материнское «не отворачивайся от родной крови», должны были вызвать раздражение. Но почему-то вызвали только усталость.
— Родные, — эхом отозвалась Галина. — Только родство — это не только права, но и обязанности. А ты всю жизнь принимал только первое.
— Знаю, — голос брата дрогнул. — Я много думал в последнее время. О себе, о нас, о том, как всё получилось…
— И что, прозрение наступило? — перебила Галина с холодной усмешкой. — Именно тогда, когда деньги понадобились?
— Галя, ты не понимаешь…
— Нет, это ты не понимаешь, — её голос стал жёстче. — Двадцать девять лет ты был центром вселенной. Двадцать девять лет на тебя молились, тебе всё прощали, тебе всё давали. А мне доставались объедки с барского стола и упрёки, что я недостаточно благодарна за них.
На том конце провода повисла тишина.
— Квартиру я тебе не спасу, — продолжила Галина. — Денег не дам. И семейные посиделки устраивать не буду. Хочешь искупления — заслужи его. Не передо мной — перед собой. Научись наконец жить без родительской соски.
— Но как мне…
— Не моя проблема, — отрезала Галина. — Устройся на нормальную работу. Продай машину. Перезаложи квартиру. Найди, наконец, способ решить свои проблемы сам, а не за счёт других.
Она нажала на отбой, не дожидаясь ответа. Телефон снова завибрировал — брат пытался перезвонить. Галина заблокировала номер.
— Ого, — только и сказала Вера, наблюдавшая за разговором. — Вот это я понимаю, твёрдая позиция.
— Я устала быть жертвой, — Галина убрала телефон в сумку. — Устала чувствовать себя виноватой за то, что не хочу подчиняться их правилам. Они выбрали свой путь, я — свой.
— А с родителями как будешь?
Галина задумалась.
— С отцом, может, и буду общаться. Иногда. Если он не начнёт давить. А мать… — она покачала головой. — Мать не изменится. Для неё я всегда буду той, кто не оправдал ожиданий. Кто не вышел замуж, не родил внуков, не стал послушной дочерью, сдувающей пылинки с братца. Зачем тратить на это время?
— Не тяжело так?
— Тяжело. Но знаешь, что ещё тяжелее? — Галина посмотрела в окно. — Всю жизнь пытаться доказать что-то людям, которым это не нужно. Всю жизнь ждать одобрения, которого не будет. Всю жизнь надеяться, что тебя наконец-то полюбят так же, как любят золотого мальчика.
Она отвернулась от окна и улыбнулась — впервые за всё утро по-настоящему.
— Пора жить для себя, Вер. Без сожалений, без оглядки. Без вечного чувства вины за то, что я недостаточно хорошая дочь для своих родителей.
Телефон снова завибрировал — на этот раз сообщение от матери: «Галочка! Почему ты брата отталкиваешь? Он же к тебе с открытым сердцем! Мы семья, мы должны держаться вместе!»
Галина прочитала сообщение, хмыкнула и удалила его. Потом заблокировала и материнский номер.
— Что там? — спросила Вера.
— Ничего важного, — Галина спрятала телефон. — Старые песни о главном.
Она допила остывший кофе и поднялась.
— Пошли работать. У меня вечером просмотр квартиры на Звёздной. Говорят, хороший вариант, можно будет взять в ипотеку.
— Своя квартира — это хорошо, — кивнула Вера. — Ты заслужила.
— Я не заслужила, — спокойно поправила Галина. — Я просто её хочу. И я её получу. В отличие от некоторых, я привыкла добиваться всего сама…
