Стакан с водой разбился о стену в сантиметре от головы Глеба. Осколки разлетелись по кухне, а вода медленно стекала по выцветшим обоям.
— Да ты… да ты… — Марина Егоровна задыхалась от ярости, не находя слов. — Да как ты смеешь такое говорить матери?!
Глеб смотрел на мать с холодным спокойствием человека, принявшего решение. Тридцать четыре года, высокий, с преждевременной сединой на висках — следствие работы в авиадиспетчерской службе. На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Я всё сказал, мама. Через месяц мы с Верой женимся и переезжаем сюда. Эта квартира формально твоя, но фактически всегда была нашей семейной. Отец хотел бы, чтобы…
— Не смей! — взвизгнула Марина Егоровна, и её морщинистое лицо исказилось. — Не смей говорить, чего хотел бы твой отец! Я тридцать пять лет пахала, чтобы эту квартиру получить. И просто так тебе отдавать не собираюсь!
Глеб молча отвернулся и вышел из кухни. Хлопнула входная дверь. А Марина Егоровна осталась стоять посреди разгрома, дрожащими пальцами перебирая край застиранного фартука…
— Тыщу раз говорила, Верка, этот хлыщ тебя не стоит, — Зинаида Петровна смачно затянулась дешёвой сигаретой и выпустила дым в потолок кухни.
Её дочь, Вера, тоненькая, как тростинка, с большими тревожными глазами, мыла посуду. Круги под глазами выдавали бессонную ночь.
— Мам, перестань. Глеб — хороший.
— Хороший? — Зинаида Петровна хрипло рассмеялась. — Это который уже четыре года обещает на тебе жениться? Это который всё на маменьку оглядывается? Да его маменька тебя на порог не пустит, Верка! А ты, ай… Тьфу!
— Мам, — тихо, но твёрдо оборвала её Вера, — я просила так со мной не разговаривать.
Зинаида Петровна фыркнула, но замолчала, наблюдая, как дочь аккуратно расставляет чашки по местам. Вера, воспитательница в детском саду, всегда была такой — тихой, аккуратной, слишком правильной. Полная противоположность своей матери — бывшей продавщице, а ныне пенсионерке с тяжёлым характером.
— Он вчера сказал своей матери, что мы женимся, — вдруг произнесла Вера, не оборачиваясь. — И что мы будем жить в их квартире.
Зинаида Петровна поперхнулась дымом.
— Чего?! И что старая ведьма?
— Мам!
— Ну и что она сказала?
Вера наконец обернулась. В её глазах стояли слёзы.
— Он не говорит. Просто сказал, что всё решено. Свадьба через месяц…
Марина Егоровна сидела в своей комнате на старом кресле, обитом потёртым бархатом, и разглядывала фотографии в альбоме. Вот они с Виктором в день свадьбы. Вот маленький Глеб на руках у отца. Вот они втроём на фоне этой самой квартиры — только что полученной, с пустыми стенами, но своей, наконец-то своей после стольких лет жизни в общежитии.
Виктора не стало шесть лет назад — инфаркт прямо на рабочем месте. А квартира осталась. Двушка в хрущёвке, но своя, выстраданная. Глеб вырос в этих стенах, а потом уехал учиться и остался в городе. Навещал редко. Звонил по праздникам. А теперь вдруг решил вернуться — да ещё с этой… с этой девицей.
Марина Егоровна захлопнула альбом. Нет, не бывать этому. Не для того она горбатилась всю жизнь на заводе, чтобы теперь какая-то чужая женщина хозяйничала на её кухне.
Телефон зазвонил неожиданно резко. На экране высветилось: «Глеб».
— Да, — сухо ответила Марина Егоровна.
— Мама, — голос сына звучал устало, но решительно. — Я хочу, чтобы ты познакомилась с Верой. По-настоящему познакомилась. Мы приедем в воскресенье к обеду.
Марина Егоровна крепко сжала трубку.
— Мне не о чем разговаривать с твоей… с твоей…
— Невестой, мама. Её зовут Вера, и она будет моей женой. С твоим или без твоего благословения.
В трубке раздались короткие гудки. Марина Егоровна медленно опустила телефон на колени. Что-то новое появилось в голосе сына. Что-то, чего она раньше не слышала. И это пугало её больше всего.
Воскресенье наступило неожиданно быстро. Вера стояла перед зеркалом, в третий раз переодеваясь.
— Слишком официально, — бормотала она, снимая строгую блузку. — Как на собеседование.
— Да хоть мешок надень, — фыркнула из дверного проёма Зинаида Петровна. — Всё равно ты ей не угодишь.
— Мам, пожалуйста. Мне и так страшно.
Зинаида Петровна вздохнула и подошла к дочери. Неуклюже обняла её сзади, глядя в зеркало на их отражение.
— Я просто не хочу, чтоб тебя обижали, Верунь. Старухи такие, как твоя будущая свекровь, они сыновей никогда не отпускают. Будет тебе жизнь портить.
— Глеб говорит, что она просто одинокая. После того, как не стало его отца она замкнулась в себе. Может, ей просто нужно время привыкнуть…
Зинаида Петровна только покачала головой.
— Синяя блузка, — сказала она вдруг. — Та, что я тебе на день рождения дарила. Она тебе идёт. И не мажься сильно. Будь собой.
Вера благодарно улыбнулась матери…
Квартира Марины Егоровны сверкала чистотой. Полы вымыты до блеска, шторы свежевыстиранные, на столе — новая скатерть и лучший сервиз, доставаемый только по большим праздникам. Хозяйка дома с самого утра готовила, словно на важный прием: борщ, котлеты, салаты, даже испекла брусничные калитки пирог — любимый десерт Глеба с детства.
Когда в дверь позвонили, Марина Егоровна на мгновение замерла перед зеркалом в прихожей. Строгая блузка тёмно-синего цвета, волосы уложены, даже немного помады. Она хотела выглядеть достойно. Внушительно.
Глеб вошёл первым, поцеловал мать в щёку. За ним — она. Тоненькая, как школьница, с копной рыжеватых волос и испуганными глазами.
— Мама, это Вера, — сказал Глеб, и его голос звучал неожиданно тепло. — Вера, это моя мама, Марина Егоровна.
Девушка нерешительно протянула руку.
— Здравствуйте, Марина Егоровна. Очень приятно познакомиться.
Марина Егоровна пожала протянутую руку. Рукопожатие было слабым, неуверенным.
«Тряпка», — подумала она.
— Проходите, — сухо произнесла хозяйка дома. — Обед готов.
За столом Глеб пытался поддерживать разговор, рассказывал о работе, о планах на будущее. Вера молчала, только изредка вставляя короткие фразы. Марина Егоровна наблюдала за ней, как хищник за добычей.
— И чем же вы занимаетесь, Вера? — наконец спросила она, отрезая кусок пирога.
— Я работаю воспитательницей в детском саду, — тихо ответила девушка.
— Воспитательницей? — Марина Егоровна не скрывала разочарования в голосе. — И сколько же платят воспитательницам в наше время?
— Мама, — предупреждающе произнёс Глеб.
— Что «мама»? Я просто интересуюсь. Мой сын хорошо зарабатывает, у него ответственная работа. А его… невеста… играет с детьми в песочнице. Прости, если я не в восторге.
Вера побледнела, а Глеб резко отодвинул тарелку.
— Мы, пожалуй, пойдём, — сказал он, вставая. — Спасибо за обед.
— Сядь! — приказала Марина Егоровна. — Ты не уйдёшь, пока мы не поговорим.
К удивлению всех присутствующих, Вера вдруг тоже поднялась из-за стола.
— Марина Егоровна, — её голос звучал тихо, но твёрдо. — Я понимаю ваши чувства. Вы беспокоитесь о сыне, это естественно. Но я люблю Глеба. И он любит меня. Это не изменится, даже если вы меня не примете.
— Да что ты знаешь о любви, девочка? — горько усмехнулась Марина Егоровна. — Вы, молодые, думаете, что любовь — это всё. А потом приходят счета, болезни, проблемы… И где тогда та любовь? М?
— Именно там, мама, — тихо сказал Глеб. — Любовь в том, чтобы быть рядом, когда приходят счета и проблемы. Как ты была с отцом. Как он был с тобой.
Марина Егоровна отвернулась к окну. В комнате повисла тяжёлая тишина.
— Через две недели у нас регистрация, — наконец произнёс Глеб. — Мы бы хотели, чтобы ты пришла…
Зинаида Петровна курила на балконе, когда Вера вернулась домой. По лицу дочери она сразу всё поняла.
— Ну что, старая карга тебя сожрала и выплюнула?
Вера устало опустилась на табурет.
— Она меня ненавидит. И никогда не примет.
— Я же говорила, — торжествующе заявила Зинаида Петровна. — А этот твой герой? Что же он?
— Он был на моей стороне, — тихо ответила Вера. — Впервые по-настоящему встал против матери.
— Чтоб я в это поверила! — фыркнула Зинаида Петровна. — Он же у неё как пришитый к юбке! Небось, как только ты за дверь — сразу извинения: «Прости, мамочка, я исправлюсь!»
Вера покачала головой.
— Нет, мам. Что-то изменилось. Он другой сейчас.
Глеб действительно изменился. Впервые в жизни он чувствовал, что поступает правильно, даже если это ранит его мать. Вера заслуживала лучшего отношения. Она была добрым, искренним человеком, который видел в нём не просто успешного специалиста, а живого человека со своими страхами и сомнениями.
После ухода Веры он остался в квартире матери.
— Зачем ты так с ней? — спросил он, глядя на Марину Егоровну.
— А как я должна была? — огрызнулась та. — Рассыпаться в комплиментах перед первой встречной, которая решила захомутать моего сына?
— Она не первая встречная, мама. Мы вместе уже четыре года. И я ни разу не приводил её к тебе, потому что знал — ты будешь именно такой.
Марина Егоровна горько усмехнулась.
— А какой мне быть? Я тебя считай тебя. Отец то и был, да все на работе, да в гараже своем. Это Я тебя выучила, на ноги поставила. И теперь должна радоваться, что какая-то… — она осеклась под тяжёлым взглядом сына, — что эта девушка уведёт тебя?
— Никто меня не уводит, мама. Я просто хочу жить своей жизнью. Со своей семьёй. В своём доме.
— В моём доме, — жёстко поправила его Марина Егоровна. — Эта квартира — моя.
Глеб молча кивнул и направился к выходу.
— Свадьба через две недели, — повторил он уже от двери. — Я буду рад, если ты придёшь.
В следующие дни Марина Егоровна почти не выходила из дома. Сидела в своей комнате, перебирала старые фотографии, смотрела в окно. Несколько раз звонил Глеб — она не брала трубку.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Марина Егоровна, думая, что это Глеб, даже не посмотрела в глазок. Открыла — и застыла на пороге.
Перед ней стояла Вера. Одна, без Глеба.
— Здравствуйте, Марина Егоровна, — тихо сказала девушка. — Можно войти?
Хозяйка дома молча отступила, пропуская нежданную гостью.
— Глеб знает, что ты здесь? — спросила она, когда они оказались на кухне.
— Нет, — покачала головой Вера. — Он бы не одобрил. Но я подумала, что нам нужно поговорить. Женщина с женщиной.
Марина Егоровна хмыкнула, но жестом пригласила гостью сесть.
— И о чём же нам говорить?
Вера вздохнула, собираясь с мыслями.
— Знаете, моя мама тоже против нашего брака, — начала она. — Считает, что Глеб — маменькин сынок, который никогда не сможет создать настоящую семью.
— Что?! — возмутилась Марина Егоровна. — Да как она смеет! Мой сын — достойный мужчина!
— Именно это я ей и говорю, — кивнула Вера. — Каждый день говорю. Потому что знаю его, вижу его сердце. А она судит по тому, что он долго не решался на этот шаг. Не понимает, что за этим стоит не слабость, а забота о вас.
Марина Егоровна недоверчиво смотрела на девушку.
— К чему ты клонишь?
— К тому, Марина Егоровна, что Глеб очень любит вас. Настолько, что четыре года откладывал нашу свадьбу, потому что боялся вас расстроить. И сейчас ему больно от вашей реакции. Он разрывается между нами.
— А должен выбрать мать, — жёстко сказала Марина Егоровна.
— Нет, — мягко возразила Вера. — Он не должен выбирать. Я не прошу его отказаться от вас. Наоборот, я хочу, чтобы вы были частью нашей жизни. Нашей семьи.
— В моей квартире? — с горькой усмешкой спросила Марина Егоровна.
— В вашей квартире, если вы решите здесь остаться. Или в нашем доме, если захотите переехать. Глеб говорил, что вы всегда мечтали о даче за городом…
Марина Егоровна вздрогнула. Действительно, они с Виктором всегда мечтали о небольшом домике за городом. Но откуда эта девчонка знает?
— Глеб рассказывал, — словно прочитав её мысли, ответила Вера. — Он много рассказывает о вас. О том, как вы работали на заводе, чтобы он мог учиться. Как вы верили в него, когда он сам в себя не верил. Он восхищается вами, Марина Егоровна.
Она молчала, глядя в окно. Сумерки опускались на город, зажигались огни в окнах.
— Я не собираюсь выгонять вас из квартиры, — продолжила Вера. — И не собираюсь забирать у вас сына. Я просто хочу, чтобы он был счастлив. А для этого ему нужны мы обе.
Марина Егоровна резко обернулась.
— А если не получится? Если мы не сможем ужиться?
Вера пожала плечами.
— Тогда Глеб будет разрываться между нами, будет несчастен. И виноваты будем мы обе. А если получится… если получится, у нас будет настоящая семья. Большая и крепкая.
— Ты идеалистка, девочка, — вздохнула Марина Егоровна. — Жизнь сложнее.
— Я знаю, — кивнула Вера. — Но разве не стоит попробовать?…
Свадьба была скромной — расписались в ЗАГСе, потом небольшой праздник в кафе. Марина Егоровна пришла — строгая, в новом платье, с причёской из салона. Сидела рядом с Зинаидой Петровной — такой же настороженной и колючей.
— Гляди-ка, — хрипло сказала Зинаида Петровна, наклонившись к Марине Егоровне, — кто бы мог подумать, что мы с тобой родственницами станем.
— Ещё не факт, что надолго, — буркнула Марина Егоровна, но в её голосе не было прежней злости.
Глеб сиял от счастья, не отпуская руку Веры. А она смотрела на него глазами, полными любви и надежды.
После свадьбы молодые действительно переехали в квартиру Марины Егоровны. Первые недели были напряжёнными — две хозяйки на одной кухне, разные привычки, разные взгляды на жизнь. Но постепенно они нащупывали границы, учились уважать пространство друг друга.
А через три месяца Вера сообщила новость — она ждёт ребёнка.
— Мальчик! — радостно объявил Глеб, выйдя из кабинета УЗИ после второго скрининга, где осталась Вера. — У нас будет сын!
Марина Егоровна и Зинаида Петровна, сидевшие в коридоре, одновременно встали.
— Как она? — спросила Зинаида Петровна.
— Всё хорошо, — улыбнулся Глеб. — Врач говорит, что и мама, и малыш в порядке.
Две бабушки переглянулись с непривычным единодушием.
— Имя уже придумали? — поинтересовалась Марина Егоровна.
— Вера хочет назвать в честь моего отца, — тихо ответил Глеб. — Виктор.
Марина Егоровна отвернулась, пряча внезапно заблестевшие глаза.
Время летело быстро. Вера с каждым днём становилась всё более неповоротливой, но продолжала работать в детском саду, пока врач не настоял на декретном отпуске. Марина Егоровна, к удивлению всех, включая её саму, взяла на себя роль главной помощницы — готовила, убирала, даже начала вязать крошечные носочки и шапочки.
— Глянь-ка, — усмехалась Зинаида Петровна, навещая дочь, — а старая-то совсем раскисла. Сидит, носочки вяжет, как не она ещё полгода назад тебя со свету сжить хотела.
— Мам, — вздыхала Вера, — перестань. Марина Егоровна очень помогает. И с Глебом у них всё наладилось.
Это была правда. Глеб и его мать словно заново узнавали друг друга. Он — как взрослый мужчина, готовый взять на себя ответственность за семью. Она — как женщина, которая наконец может позволить себе не быть сильной каждую минуту.
Однажды вечером, когда Вера уже легла спать, а Глеб задержался на работе, Марина Егоровна достала из серванта пожелтевший конверт.
— Вот, — сказала она, протягивая его Глебу, когда тот вернулся. — Это документы на квартиру. Я переписала её на тебя.
Глеб опешил.
— Мама, не нужно. Это твоя квартира, твой дом…
— Теперь это ваш дом, — твёрдо сказала Марина Егоровна. — Ваш с Верой и малышом. А я… я присмотрела себе небольшой домик за городом. Там хороший воздух, тихо. И недалеко — на автобусе полчаса.
— Ты уезжаешь? — растерянно спросил Глеб.
— Нет, сынок, — улыбнулась Марина Егоровна. — Я просто даю вам пространство для вашей семьи. А сама буду приезжать. Часто. Если позовёте.
Глеб крепко обнял мать.
— Мы всегда будем тебя звать. Всегда…
Виктор родился в середине осени — крепкий мальчишка с тёмным пушком на голове. В больничной палате Вера устало смотрела на сына, а Глеб безуспешно пытался дозвониться матери.
— Не берёт трубку, — сказал он, наконец сдаваясь. — Третий день не берёт.
— Может, приедет на выписку? — с надеждой спросила Вера.
Глеб покачал головой.
— Не знаю. После того разговора… Она считает, что я её предал.
Разговор, о котором упомянул Глеб, состоялся за неделю до рождения Виктора. Марина Егоровна, узнав о планах молодых сделать в квартире ремонт и перестановку, устроила скандал.
— Мебель двигать?! Это же гарнитур! Твой отец его доставал через знакомых!
— Мама, ему тридцать лет. И нам нужно место для детской.
— Я тридцать пять лет пахала, чтобы эту квартиру получить! И чтобы ты тут всё разломал?!
Слово за слово — и снова полетела посуда. А потом Глеб произнёс фразу, которую не мог себе представить ещё год назад:
— Знаешь что, мама? Собирай вещи. Я снял тебе однокомнатную квартиру недалеко отсюда. Мы с Верой оплатим. Но жить вместе мы больше не можем.
Марина Егоровна смотрела на сына так, словно не узнавала его.
— Ты… меня выгоняешь? Из моей квартиры?
— Это наша семейная квартира. И сейчас здесь будет жить моя семья. Ты всегда сможешь приходить в гости. Когда научишься уважать мою жену.
На выписку из роддома Марина Егоровна не пришла. Зато приехала Зинаида Петровна — с цветами и тортом.
— Красавец! — заявила она, разглядывая новорождённого внука. — Нос Веркин, а вот лоб точно твой, Глебка. Упрямый будет.
Глеб молча кивнул, всё ещё высматривая в толпе встречающих фигуру матери.
Квартира преобразилась. Светлые обои, новая мебель, яркие детские вещи. Марина Егоровна, глядя на всё это великолепие, поджимала губы, но молчала. Она всё-таки переехала в снятую Глебом квартиру, но возвращалась почти каждый день — «проверить, всё ли в порядке».
— Что ты там забыла? — прямо спросила её Зинаида Петровна, которая тоже часто наведывалась к молодым. — Видишь же, что они справляются.
— Вот именно! — вскинулась Марина Егоровна. — Ещё как справляются! Даже меня не вспоминают! А я для них тридцать лет горбатилась!
— Для них? — хмыкнула Зинаида Петровна. — Или для себя?
Марина Егоровна осеклась.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что Глебка твой — не твоя собственность. Он человек. Со своей жизнью, со своей семьёй. А ты его как вещь держишь. Как будто он тебе должен.
— А то нет? — возмутилась Марина Егоровна. — Я его растила, учила, всю жизнь на него положила!
— По своей воле, — пожала плечами Зинаида Петровна. — Никто тебя не заставлял. И счёт за это не выставляют. Особенно детям.
Они сидели на лавочке возле дома, две женщины за шестьдесят, таких разных, но связанных теперь общей судьбой.
— Я, знаешь, тоже думала, что Верка всю жизнь со мной будет, — продолжила Зинаида Петровна, закуривая. — А потом поняла — не для того детей растим, чтобы они с нами сидели. Для того, чтобы они жили. По-своему. Даже если нам это не нравится.
Марина Егоровна смотрела прямо перед собой, на детскую площадку, где мамы и бабушки гуляли с малышами.
— И что теперь? — спросила она тихо. — Забыть о квартире? О том, что он меня выставил, как ненужную вещь?
— А ты дай ему возможность вернуться, — пожала плечами Зинаида Петровна. — Не как к должнику — как к сыну. Который просто хочет, чтобы его мама была рядом. Без упрёков, без вечных напоминаний о долге.
Время шло. Виктору исполнился год. Шумное празднование — с тортом, гостями, кучей подарков. Марина Егоровна пришла с большим плюшевым медведем и неловко топталась в прихожей, не зная, куда себя деть.
— Проходи, мам, — сказал Глеб, забирая у неё медведя. — Все уже в гостиной.
— Может, мне не стоило…
— Стоило, — твёрдо сказал Глеб. — Ты его бабушка. Твоё место здесь.
В гостиной Вера хлопотала с угощением, Зинаида Петровна возилась с именинником, гости болтали, смеялись. Марина Егоровна села в угол, наблюдая за происходящим со странным чувством — словно смотрела фильм, в котором не было для неё роли.
— Бабуля! — вдруг произнёс Виктор, ковыляя к ней на неуверенных ножках.
Все замерли. Это было его первое осмысленное слово после «мама» и «папа».
— Иди ко мне, маленький, — растерянно произнесла Марина Егоровна, протягивая руки.
Мальчик, шатаясь, добрался до неё и уткнулся в колени.
— Смотри-ка, тебя узнал, — усмехнулась Зинаида Петровна. — А ведь нечасто видит.
Марина Егоровна молча гладила внука по голове, а потом подняла глаза на сына.
— Глеб, можно тебя на минуту?
Они вышли на балкон.
— Я хочу… — Марина Егоровна запнулась, подбирая слова. — Я хочу, чтобы ты знал. Квартира — твоя. Я переписала её на тебя. Документы у меня с собой.
Глеб молча смотрел на мать.
— Не нужно, мам. Я не для этого…
— Знаю, — перебила его Марина Егоровна. — Ты не из-за квартиры всё это. И я… я, наверное, тоже. Просто не знала, как по-другому.
Она протянула ему конверт.
— Всё оформлено. И ещё… я подумала насчёт дома за городом. Ты как-то говорил, что вам с Верой хотелось бы свой дом. Может, посмотрим вместе участки? Я могла бы… помочь.
Глеб не взял конверт.
— Мам, давай сначала научимся жить рядом. Не из-за документов или денег. А просто потому, что мы — семья.
Марина Егоровна кивнула, пряча конверт обратно в сумку.
— А Витька… он правда меня узнал? — спросила она с непривычной неуверенностью в голосе.
— Конечно, — улыбнулся Глеб. — Вера показывает ему твои фотографии. И рассказывает о тебе.
Марина Егоровна удивлённо подняла брови.
— Вера? Обо мне?
— Да, — кивнул Глеб. — Говорит, что у мальчика должны быть две бабушки. Это важно.
Из комнаты донёсся детский плач, а потом голос Веры:
— Глеб! Иди сюда, он тебя зовёт!
Глеб направился в комнату, но у двери обернулся.
— Мам, ты идёшь?
Марина Егоровна помедлила, глядя на сына — взрослого мужчину, отца семейства, давно не нуждающегося в её опеке. И впервые подумала, что, может быть, настало время ей научиться нуждаться в нём.
— Иду, — сказала она, делая шаг вперёд…
