Поклонникам сериала с чересчур тонкой душевной организацией настоятельно рекомендую не читать, дабы не нанести ей непоправимый урон, а слишком ярым защитникам фильма – воздержаться от советов «снять лучше, если такая умная». Каждый занимается своим делом: режиссёры снимают, актёры играют, зритель составляет мнение, которое не обязано быть комплиментарным.
Посмотреть «Оттепель» я решила в один из ноябрьских вечеров. Темнеет рано, за окном метёт позёмка, колышутся голые ветви деревьев и всё располагает к тому, чтобы заварить чай, открыть баночку персикового варенья, завернуться в плед и погрузиться в уютную атмосферу ретро.
Казалось, всё «голосует» за успех затеи: красивые кадры в анонсе, близкая мне по духу и эстетике эпоха шестидесятых, приятная музыкальная тема. Но что-то пошло не так.
Появившийся на экране в роли советского кинооператора Виктора Хрусталёва вальяжный, скучающий, всегда несколько отстранённый Евгений Цыганов с пустыми снулыми глазами, кислым лицом пресыщенного циника и плохой дикцией – вечно цедящий каждое слово сквозь зубы и «глотающий» не только буквы, но и целые слоги – вызвал недоумение.
Чересчур упитанный, дородный, похожий на раскормленного кота, этот представитель хрущёвской оттепели слонялся по квартире, интерьер которой был напичкан «приметами времени», и оставался в нём фигурой совершенно инородной. Ему бы оттуда прямиком в любой криминальный сюжет – и даже переодеваться не нужно, можно снимать любую сцену с любого места.
*
Его истеричная отвергнутая подруга, которую штормило от любви к ненависти и обратно, была довольно правдоподобна ровно до момента, когда совершила демарш отчаяния в стиле «ню» и вышла проветриться в чём мать родила.
Смысловая нагрузка эпизода поставила меня в тупик. Подобный шаг со стороны женщины, да ещё в то время, крайне маловероятен, нелогичен и попросту глуп. Тогда зачем? Эпатировать зрителя с первых минут, чтобы не сорвался с крючка?
Добавил ощущения неправдоподобия и фальши диалог Инги с бывшим мужем, из которого следует, что мать поставила в известность тринадцатилетнюю дочь о предстоящем аборте. Извините, не верю. Для меня, родившейся в начале 70-х, в аналогичном возрасте подобная тема была не только за гранью понимания, но и вне сферы интересов. А тут 1961 год, и нате вам!
*
Не говоря уже о том, что на прерывание беременности Инга отправляется при полном параде и с маленькой дамской сумочкой, в которую не поместится даже зубная щётка, хотя мадам останется в стационаре на трое суток.
Не способствовала реалистичности откровенно клиповая нарезка некоторых кадров – как, например, вид сверху закипающего в турке кофе (полное отсутствие смысла в угоду красивости), бесцельные и бессмысленные крупные планы – её губы, его глаз, причём почему-то один; родинка на шее, завиток на затылке.
Временами явно читается отсыл к немецкой романтической комедии «Тариф на лунный свет», снятой в 2001 году, с Грушенькой Стивенс в главной роли и великолепной песней Weep группы «Reamonn». Если так, то фокус явно не удался.
*
Адский винегрет щедро сдобрен обилием неоправданно откровенных, местами совершенно ненужных постельных сцен и посыпан ядрёной нецензурной бранью.
Возникает всё тот же сакраментальный вопрос: для чего? Есть опасения, что мы не в курсе, откуда берутся дети, или сомневаемся, что интимная жизнь время от времени всё же врывалась в трудовые будни советских граждан?
Нисколько не сомневаемся, а если кто-то и терзался подозрениями, эпизод с ресторанной певичкой их окончательно развеял (причём, замечу в скобках, смотреть на эту «любовь» мне почему-то было неприятно и неловко, хотя я совсем не ханжа).
Тогда к чему бесконечные вариации на тему? Под конец мне, как Карлсону, хотелось воскликнуть: «Ну, нет, это я не ем, что такое, один пирог и восемь свечей! Лучше так: восемь пирогов и одна свечка!»
*
Что касается сквернословия, идея понятна: показать зрителю мир творческой богемы, далёкой от условностей и правил приличия. Допустим. Но это не влечёт за собой необходимость второму режиссёру Регине Марковне без конца посылать всех на четыре весёлых буквы, да и обсценная лексика посетителя художественной выставки с явным намёком на выходку Никиты Хрущёва выглядит притянутой за уши.
«У таких «ч»удаков» как вы я не снимаюсь»», – пылая праведным гневом и всем видом демонстрируя презрение, бросает Инга режиссёру. Ну, и кто мог так выразиться? Надежда Румянцева? Галина Польских? Татьяна Самойлова? Жанна Прохоренко? Татьяна Лаврова? Анастасия Вертинская? Или, может быть, Инна Гулая? Абсурд.
*
Кстати, «собирай свои манатки и вали к своему отцу», в запале выкрикнутое Ингой дочери, тоже не из того времени. «Вали», «отвали» – это наше, современное. Тогда бы сказали иначе: «убирайся».
Из-за этих откровенных несуразиц меня не оставляло ощущение, что режиссёр заигрывает со зрителем, пытаясь адаптировать, «опустить» сюжет до уровня невзыскательного обывателя, пресыщенного вездесущей «клубничкой» и низкопробной сериальной жвачкой; «упростить» художественный язык, чтобы не потерять ту часть аудитории, интересы которой плещутся в основании пирамиды Маслоу.
Но зачем? Неужели настолько не уверен в своём умении «держать» внимание зрителя, не насыпав ему перцу в глаза?
*
И дело вовсе не в моём стремлении опорочить режиссёрский талант Валерия Тодоровского. Мне очень нравится его фильм «Любовь», хотя и он местами грешит гиперболизацией темы антисемитизма и излишней откровенностью. Тем не менее, в целом это выглядит вполне уместно.
Увы, в «Оттепели» всё свелось к имитации атмосферности. Не умея передать дух эпохи, режиссёр и съёмочная группа слишком увлеклись антуражем – винтажными костюмами и декорациями.
Дорогие ткани, которые вряд ли были доступны советским женщинам, пусть даже актрисам; подчёркнуто «временные» платья и причёски, безупречно сшитая «грация» ресторанной певицы, которую Паулина Андреева демонстрирует искуснее, чем свой актёрский талант, великолепная бижутерия – причём серьги и клипсы героинь подобраны в тон платьям – увы, не спасают ситуацию.
*
Наряды, сшитые по лекалам из модных журналов 60-х годов, всё-таки из нашего времени, а актёры и актрисы выглядят в них ряжеными.
Магнитофон, радиола «Ригонда-Моно», мотороллер, который почему-то называют мопедом, настенные часы, портреты Ленина и Хрущёва в кабинете директора «Мосфильма», перчатки, туфли и сумочки главной героини, подражание визуальному ряду старых фильмов (проливной дождь, прогулки по улицам, одинокий троллейбус и мечтательная девушка на задней площадке) как будто заискивающе спрашивают: вы не забыли, что это 60-е? Точно не забыли? Нет, «точно» или «точно»?
Вовремя вы подъехали с вопросами, дорогие товарищи, а то я опять начала понимать, что это «Старые песни о главном» на новый лад. Нарядить героев нарядили, а разбудить забыли.
*
Оттого почти все действующие лица ходульные, одномерные, как Марьяна, драматургия слабая, ситуации большей частью неправдоподобные, а диалоги – примитивные, скучные и бессодержательные.
Моя мама окончила институт в том же 1961, о котором идёт речь в фильме, а отец, выпускник Ленинградского политеха, и вовсе бывший стиляга со всей присущей этой субкультуре яркой атрибутикой: со старых фотографий смотрит на меня неотразимый щёголь в пиджаке с широкими плечами и узких брюках-дудочках, с модным «коком» на голове, который они с другом Бобом делали у знакомого парикмахера по большому блату, и ботинках на «манной каше».
Я хорошо помню рассказы родителей о незабвенной юности и до сих пор люблю рассматривать снимки в студенческих альбомах.
*
Это было время духовного расцвета и творческого подъёма, неподдельного энтузиазма и искреннего порыва. Время «физиков» и «лириков», песен под гитару, жарких споров, смелых надежд и безумных идей. Время молодых поэтов – Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Юнны Мориц, Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского, Ярослава Смелякова. Время легендарных кинолент.
Начиная смотреть фильм с таким многообещающим названием, я ожидала поймать эту мощную волну – дыхание эпохи, – ощутить тепло негасимого пламени священных юношеских иллюзий. Но атмосферы шестидесятых в фильме нет, главная цель не достигнута.
Набор интерьерных штампов, стилизация и винтажные наряды – ещё не атмосфера. Я не стану похожа на Майю Плисецкую только потому, что надену пачку и встану на пуанты.
*
Что-то не клеится у Тодоровского с ароматом эпохи, да и музыка Константина Меладзе – хорошая, в общем, музыка – живёт своей, отдельной жизнью. Даже в самые драматические моменты в кадр врывается весёленькая игривая мелодия, которая абсолютно диссонирует с происходящим на экране.
Не спорю, люди остаются людьми во все времена – с их достоинствами, недостатками, слабостями и пороками. Но у Тодоровского, щекоча нервишки публики, на этом акцентируется слишком большое внимание.
Соблазны, пресыщенность, обнажённая натура, свободная любовь – как говорила фрёкен Бок, «на телевидении этого добра хватает и без вас!» Нам бы чистые глаза, да румяные лица, да морозный воздух, да электричку, куда гурьбой вваливаются весёлые лыжники, да споры у костра до самого рассвета.
*
Объективности ради и чтобы разбавить бочку дёгтя ложкой мёда, отмечу прекрасную игру Александра Яценко и Яны Сексте, Михаила Ефремова и Виктории Исаковой, Нины Дворжецкой и Павла Деревянко.
Они, на мой взгляд, наиболее убедительны и органичны в кадре, но меня не оставляет мысль, что в фильме с сюжетом, не привязанном насильственно к временам Хрущёвской оттепели, те же персонажи были бы гораздо более правдивы и уместны. Потому что всё в этом фильме, включая пороки, из нашего времени. Или вне времени. А если так – зачем мудрить?
«Я ТАКОЕ могу снимать с закрытыми глазами», – сказала оператор Люся Полынина.
А я – смотреть.
*
*
*
*
*
*
*
*
*
*
*
