Пыльные папки с геологическими картами пахли болотом и прелой листвой. Этот запах преследовал Ксению второй день, въелся в обивку дивана, в ее волосы.
Запах тайги из прошлого.
Она снова открыла маленький дневник в твердом переплете. Выцветшие чернила складывались в слова, которые казались ядовитыми.
«…Степан так и не простил, что я уехала. Но Петенька остался с ним, в надежных руках. Ему будет лучше на Урале, там его дом. 1962 год».
Ксения захлопнула книжку. Петенька. 1962 год. Кто такой Петенька?
Ее отец, Игорь, был единственным ребенком бабушки Вали. Валентины Сергеевны Вороновой, легендарного геолога, женщины-кремень, родившимся в 1968-м.
Она снова открыла дневник, но уже на другой странице, помеченной смятым уголком.
«Дима умолял остаться. Говорил, что Ларочке нужна мать. Но экспедиция не ждет, а я не создана для оседлой жизни. Сердце рвется, но ноги несут вперед. Сибирь, 1965».
Ларочка.
Значит, был еще и Дима. И Ларочка. Три года разницы. И три года между Ларисой и ее отцом.
Воздух в комнате стал плотным, сдавил грудь. Ксения смотрела на фотографию на стене: молодая бабушка с короткими волосами и ясным, упрямым взглядом смотрит прямо на нее.
Кто ты, Валя?
Вечером пришел отец. Он увидел бледное лицо дочери и разбросанные по столу бабушкины архивы.
— Что-то нашла? — спросил он спокойно, наливая воду в стакан.
— Я нашла твоего брата и сестру.
Вода плеснула на столешницу. Отец замер, не оборачиваясь.
— Что за глупости, Ксюша.
— Это не глупости. — Голос Ксении был чужим, резким. — У нее был сын Петр, 1962 года рождения, от некоего Степана на Урале. И дочь Лариса, 1965-го, от Дмитрия где-то в Сибири.
Отец медленно повернулся. Его лицо, обычно такое знакомое и родное, стало маской.
— Положи дневник на место.
— Ты знал?
Он молчал, и это молчание было страшнее любого крика.
— Ты знал, что у тебя есть брат и сестра, и всю жизнь молчал? — выдохнула она. — Как ты мог?
— Это не твое дело. — отрезал он. — Это была ее жизнь, ее выбор. Она была сложным человеком.
— Сложным? — Ксения усмехнулась. — По-моему, это называется по-другому. Она просто бросала своих детей.
— Ты ничего не понимаешь! — в голосе отца впервые прорезалась злость. — Ты не знаешь, что это было за время! Она возвращалась от них… неживая. С пустыми глазами.
Я раз в год видел ее такой и обещал себе, что никогда не буду бередить эти раны. Обещал ей, что ее тайна останется со мной.
— Какое благородство! — выплюнула Ксения. — Ты защищал ее тайну, а они всю жизнь прожили без матери. А ты — с матерью. В этом вся разница.
Она смотрела на отца и видела в нем чужого, испуганного мальчика, который всю жизнь хранил уродливую семейную тайну.
— Я их найду, — сказала она тихо, но так, что каждое слово повисло в душном воздухе комнаты.
— Зачем? — устало спросил отец. — Их давно нет. Или они не захотят тебя знать. Оставь призраков прошлого в покое.
— Они не призраки. Они моя семья. И я хочу посмотреть им в глаза.
Следующие дни превратились в вязкое, туманное противостояние. Ксения с головой ушла в поиски, которые оказались куда сложнее, чем она думала. Пометка «Рудничный» в дневнике была единственной зацепкой. Онлайн-справочники по заброшенному поселку ничего не дали.
Она часами сидела на форумах геологов и краеведов, пытаясь найти списки участников экспедиций на Урал в начале 60-х.
Сотни имен. Фамилия Воронова встречалась часто, но рядом с ней были десятки мужских фамилий. Какой из них Степан?
Отец молча наблюдал за ее одержимостью.
— Ксения, прекрати. Ты разрушаешь себя и память о ней.
— Память о ней уже разрушена. — не отрываясь от экрана, ответила она. — Я просто собираю осколки, чтобы понять, что за монстра я считала своей бабушкой.
Прорыв случился неожиданно. В одном из отсканированных архивов геологического института она нашла отчет об экспедиции 1961 года.
И там, в списке участников, была Валентина Воронова и техник-взрывник Степан Кравцов. Сердце подпрыгнуло. Кравцов.
Дальнейшее было делом техники. Поиск по фамилии в архивах загса поселка Рудничный дал результат: в 1962 году была сделана запись о рождении Кравцова Петра Степановича. Мать — Воронова Валентина Сергеевна.
У нее перехватило дыхание. Он существует. Он носит фамилию своего отца.
Ксения посмотрела на отца. Он стоял в дверях и наблюдал за ней. В его глазах была смесь страха и обреченности.
— Не делай этого, Ксюша. Прошу тебя. — сказал он тихо.
— Я должна. — ответила она, копируя номер телефона из онлайн-базы. — Ты свой выбор сделал, когда решил молчать. Теперь моя очередь делать выбор.
Она взяла телефон. Пальцы одеревенели и не слушались. Она глубоко вздохнула, набрала номер и нажала кнопку вызова.
На том конце провода долго не отвечали. А потом раздался хриплый, недоверчивый мужской голос.
— Алло.
Ксения сглотнула.
— Здравствуйте. Мне нужен Петр Степанович Кравцов.
— Это я. А вы кто?
Она зажмурилась.
— Меня зовут Ксения… Игоревна. Моя бабушка… ее звали Валентина Сергеевна Воронова.
В трубке воцарилось оглушительное безмолвие.
— Значит, нашла все-таки, — сказал он без вопроса. Устало и горько. — Чего тебе? Денег ее хочешь? Так их нет. Кончились вместе с ней.
— Нет! Мне не нужны деньги. Я… я просто хотела узнать.
— Что узнать? Что она была? Была. Приезжала раз в год, как Дед Мороз с подарками. Привозила деньги, конфеты, книжки. А потом снова уезжала в свою тундру. Все. Больше узнавать нечего.
— Я ваша… племянница.
— Ну, здравствуй, племянница, — он усмехнулся скрипучим смехом. — Объявилась. Что дальше? Хочешь в гости приехать, посмотреть на диковинку уральскую?
Его слова были грубыми, но Ксения услышала в них боль маленького мальчика, который ждал маму, а получал подарки.
— Хочу, — ответила она твердо.
— Адрес знаешь. Если не передумаешь — приезжай. Только не жди, что я тебя с караваем встречать буду.
И он повесил трубку.
Ксения медленно опустила телефон. Она обернулась. Отец сидел на диване, обхватив голову руками.
— Я еду на Урал, — сказала она.
— Я так и понял, — пробормотал он. — Ты такая же, как она. Упрямая. Лезешь туда, где все давно сгнило.
— Лучше раскопать гниль, чем всю жизнь делать вид, что дышишь свежим воздухом.
Она села за ноутбук. Открыла сайт по продаже авиабилетов. Москва — Екатеринбург.
— Она любила вас всех. — сказал отец. — Просто… по-своему. Не умела она иначе. Ее жизнь — это были камни, маршруты, открытия. А мы… мы были просто точками на ее карте.
— Хорошее оправдание, — холодно бросила Ксения, вводя данные карты. — А теперь я ищу вторую точку. В Сибири. Где-то рядом с местом под названием «Борогонск». Тебе это о чем-нибудь говорит?
Отец вздрогнул.
— Нет, — соврал он.
Но Ксения уже видела. Он знал. Билет был куплен. Обратной даты она ставить не стала.
Два часа в самолете пролетели как одна мутная минута. От Екатеринбурга до Рудничного было еще три часа на дребезжащем автобусе. Рудничный встретил ее облупившимися фасадами пятиэтажек и пронзительным ветром.
Дом Кравцовых она нашла сразу. Крепкий, кирпичный. Дверь открыл коренастый, хмурый мужчина, которому на вид было чуть за шестьдесят. Глаза бабушки Вали.
— Приехала, значит, — сказал он.
Он провел ее на кухню, где хлопотала невысокая женщина.
— Оля, это… родственница. Из Москвы.
Они сели за стол. Петр молчал, сверля ее взглядом.
— Зачем приехала? — наконец спросил он.
— Я нашла ее дневник, — Ксения посмотрела ему прямо в глаза. — Там было про вас. И про сестру… Ларису.
При имени Ларисы Петр вздрогнул.
— Проклятые бумажки, — тихо сказал он. — Думал, она все сожгла. Она же всегда все сжигала.
— Этот, видимо, забыла. Мой отец… Игорь… он знал.
Петр усмехнулся криво.
— Конечно, знал. Он же был главный. Законный. А мы так, полевые заметки на полях ее биографии.
— Да перестань ты, Петя, — вмешалась его жена Ольга. — Девочка с дороги, а ты на нее напустился.
Ксения взяла вилку, но кусок в горло не лез. Ярость, с которой она ехала сюда, испарялась.
— Я просто хочу понять, — сказала она тихо. — Понять, как она могла.
Петр долго молчал.
— Она не могла иначе. — сказал он наконец. — Она была как стихия. Как река. Ты же не будешь обвинять реку в том, что она течет вперед? Вот и она так же. Она текла.
А мы оставались на берегах. Отец мой, Степан, он до конца дней ее ждал. Так и не женился больше. А я… я ждал ее до десяти лет. Потом перестал.
Он встал, подошел к старому серванту и достал выцветший фотоальбом. На единственной странице была фотография: смеющаяся Валя обнимала маленького серьезного мальчика.
— Это единственный раз, когда она взяла меня с собой. На три дня, — сказал Петр. — Я эти три дня помню лучше, чем все остальные годы. Вот и все, что тебе нужно понимать.
Прошло полгода. За окном московской квартиры Ксении кружился первый снег. А за ее кухонным столом сидели три человека, которые еще год назад не подозревали о существовании друг друга.
Ее отец Игорь. Его старший брат Петр Степанович. И их сестра Лариса Дмитриевна — резкая, седая женщина с пронзительными глазами, которую они нашли вместе.
Петр отыскал в старой шкатулке открытку, подписанную рукой матери: «Моей сибирской ягодке Ларисе Белозеровой (Демидовой)». Этого хватило.
Теперь они сидели за одним столом. Неуклюже, отчужденно.
— Кофе хороший, — неожиданно сказал Петр, глядя на Игоря.
— Из Колумбии, — кивнул отец.
Лариса горько усмехнулась.
— А нам она привозила растворимый. Индийский. В жестяных банках. Считалось шиком. Мой отчим, когда она приезжала, всегда говорил: «Ну все, барыня столичная пожаловала, сейчас жизнь начнется».
А потом она уезжала, и жизнь заканчивалась.
— Она давала то, что могла, — глухо сказал Игорь, повторяя свою мантру.
— Она давала то, что считала нужным, чтобы мы не мешали ей жить, — отрезала Лариса. Она была самой непримиримой.
— А я ее простил, — вдруг тихо сказал Петр. — Давно. Когда свой сын родился. Понял, что иногда приходится выбирать. И любой выбор будет неправильным для кого-то. Она выбрала себя и свои камни. Может, это и есть честность.
Позже вечером, когда братья и сестра разошлись по комнатам, Ксения осталась с отцом на кухне.
— Спасибо, — сказал он.
— За что? За то, что я разрушила твой спокойный мир?
— За то, что ты собрала его заново. — ответил он. — Криво, косо, со шрамами. Но он теперь настоящий.
Я всю жизнь жил с этими призраками за спиной. А теперь они сидят у меня на кухне и пьют мой кофе. И знаешь… так легче.
Ксения подошла к окну. Она достала из ящика стола тот самый маленький дневник. Она открыла последнюю страницу.
Там было написано твердым, геологическим почерком: «Маршрут окончен. Образцы собраны. Устала».
Она закрыла дневник. Ее личный маршрут тоже был окончен. Она собрала свои образцы.
Трех чужих людей, которые оказались ее кровью.
Одну сложную, невозможную женщину, которую она так и не смогла ни осудить до конца, ни простить. И новую себя, стоящую посреди обломков старой лжи.
Она не знала, станут ли они настоящей семьей. Но сегодня они были здесь. Под одной крышей.
Пять точек на карте, которые наконец-то сошлись в одном месте. И этого было достаточно.
