До чего же иногда старшее поколение бывает наглым, не устаю этому поражаться. Разумеется, не все такие, но вот с моей свекровью сложилась именно такая ситуация. Восприняла хорошее отношение как обязанность и стала требовать, чтобы мы с мужем её чуть ли не на руках носили.
Мы с Димой поженились пару лет назад. С его матерью, Ириной Витальевной, у меня сразу сложились нейтральные отношения: не особо тёплые, но и не прохладные. Мы могли поболтать, я могла ей чем-то помочь, но на этом всё. Я считаю это оптимальным вариантом отношений со свекровью. Для любви и заботы у меня есть собственные родители, и у неё есть собственный сын для того же самого.
Мы с Димой ездили к ней периодически: продуктов привезти, развлечь. Было это нечасто — с той же периодичностью мы ездили и к моим родителям, что я считала вполне справедливым и не в ущерб нашей с Димой собственной семье. Но случилось так, что Ирина Витальевна стала чувствовать себя хуже.
— Ох, не могу, тяжко мне! — стонала она в трубку.
Дима, разумеется, мгновенно подорвался к ней — как и полагается хорошему сыну. Мы с ним приехали, купили Ирине Витальевне всего необходимого, поухаживали за ней, да и поехали домой.
На следующий день мы слова отправились к Ирине Витальевне — вечером после работы. Я приготовила ей ужин, Дима помыл пол и закинул её вещи в стиральную машинку.
— Могли бы и пораньше приехать, — сипло пожаловалась Ирина Витальевна. — Я тут весь день одна, даже встать не могу, чтобы воды налить.
— У нас работа, вообще-то, — ответила я. — Обычно графин с водой рядом с кроватью ставят, чтобы не вставать каждый раз.
— Ну отпросились бы, сложно, что ли?
Я покосилась на Диму, но вслух ничего не сказала — списала всё на недомогание. Ирина Витальевна, всё-таки, женщина адекватная и должна понимать, что по уходу за простудившейся матерью никто не будет отпускать с работы двух взрослых людей.
Я сильно уставала — и на работе, и из-за капризов Ирины Витальевны, — поэтому считала дни до её выздоровления, когда она сможет, как раньше, обслуживать себя сама. Время было не самое простое, но всё прошло, и теперь её мучили лишь остаточные симптомы.
Каждый день мы теперь к Ирине Витальевне не ездили — очень уж это было накладно и по времени, и по силам. Но — продолжили навещать её по выходным до полного выздоровления. Я не возражала: иммунитет слабый, плюс возраст, стоит поберечься. Мои родители тоже вошли в положение и не обижались на то, что я не успеваю к ним заехать. В конце концов, они есть друг у друга, а Ирина Витальевна совсем одна.
Не нравилось мне только одно: Ирина Витальевна воспринимала нашу помощь как должное. Понукала нами, высказывала требования, обижалась, если что-то было не по её. Будто бы мы с Димой — наёмный клининг или прислуга, с той лишь разницей, что денег нам никто не платил.
— Мне кажется, твоя мама уже в состоянии справляться сама, — сказала я как-то мужу, когда он завязывал узлом мусорный пакет, а я в это время мыла посуду.
— Она говорит, что ещё очень слаба, — ответил Дима. — Вчера кружку разбила — не смогла в руках удержать. Представляешь, во что она превратит кухню, если сама готовить будет?
— Надо ей витаминов купить, — решила я. — А то мы совсем перестали к моим родителям ездить. Они, конечно, у меня понимающие, но хотели бы хоть иногда видеть дочь.
— Съездим обязательно, — пообещал мне Дима.
Но в следующем месяце мы так и не смогли выбрать время, чтобы заглянуть к моим маме и папе — Ирина Витальевна заявила, что ей трудно не только чашки в руках держать, но и на ногах стоять. Я обеспокоилась и предложила вызвать специалиста. Пусть пропишет какие-нибудь процедуры по укреплению иммунитета.
— С ней все в порядке, обычно так бывает у многих, — сказал врач, осмотрев Ирину Витальевну. — Пропишу вам кое-что для восстановления сил. Ничего страшного, просто нужно дать организму прийти в себя.
— Не помешало бы немного благодарности за то, что мы для неё делаем, — сказала я после ухода врача. Ирина Витальевна лежала у себя в комнате и смотрела телевизор, а я стояла на кухне и чистила апельсины — по её требованию. — А то она только гоняет нас обоих, и ни «спасибо», ни «пожалуйста». Как будто мы ей что-то должны. Ты, может, и должен, но уж точно не я. Я к такому отношению как-то не привыкла…
— Свет, она просто не любит чувствовать себя слабой, — ответил Дима.
— Это не повод обращаться с нами как с прислугой, — сказала я. — «Принеси-подай». Она сегодня со мной даже не поздоровалась.
Никто не заставлял меня ездить к Ирине Витальевне, но мне не хотелось оставлять Диму одного. Я ж знала, что она его совсем загоняет, и домой он приползёт, едва держась на ногах. А он ведь много работал и заслуживал немного отдыха. Да и жалко мне её было.
Но моей жалости пришёл конец после одного случая.
Как-то раз в будний день мы заскочили к моим родителям, а потом поехали в кафе. Я очень устала за прошедшие недели беготни вокруг Ирины Витальевны, да и Дима тоже устал хороводы вокруг неё водить. Поэтому я предложила:
— Давай устроим себе маленькое свидание. Не будем готовить, а посидим в кафе или ресторане, поедим вкусной еды, проведём время только вдвоём.
— Отличная идея, милая, — согласился Дима. — Честно говоря, я очень по тебе соскучился, хотя мы вроде бы постоянно вместе… но как будто бы врозь.
— Это потому, что устаём, — ответила я.
Вечер проходил просто замечательно: мы ужинали рыбой на гриле, пили ароматный чай и общались. Мне под завалом бытовухи очень не хватало таких вот вечеров — когда никто нас не беспокоит, и мы можем думать только друг о друге. Я понимала, что, когда пойдут дети, времени на себя у нас совсем не останется, поэтому хотелось заранее насытиться всей этой романтикой.
Но тут у меня зазвонил телефон. Взяв его в руки, я с удивлением обнаружила, что звонит Ирина Витальевна.
— Алло, — сказала я. — Что-то случилось?
— Нет, — ответила она сварливо. — Просто Дима трубку почему-то не берёт.
— А, он, наверное, забыл включить звук после работы, — ответила я. Тут подошла официантка и подала нам наши с Димой десерты. Я сказала ей машинально: — Спасибо.
— С кем это ты там разговариваешь? — насторожилась Ирина Витальевна.
— С официанткой, — ответила я без задней мысли. — Мы в кафе.
— В смысле, в кафе?! — тут же вспыхнула Ирина Витальевна. — Ты всё воскресенье ныла, что устаёшь и у тебя нет времени, а теперь выясняется, что вы по кафе шастаете?
— Так, погодите. Мы с мужем выбрались в кафе впервые за несколько месяцев. Имеем право, и перед вами за своё семейное времяпрепровождение отчитываться не обязаны.
— Свет, что случилось? — спросил Дима.
— Раз у вас столько свободного времени, чтобы в кафе сидеть, могли бы приехать ко мне и приготовить ужин, — будто бы не слыша меня, продолжила Ирина Витальевна. — Я тут голодная сижу, а они только о себе и думают.
— Всего хорошего, — сказала я и сбросила звонок.
Отложив телефон, я подпёрла голову рукой и уставилась на мужа. Он принялся меня расспрашивать о нашем с Ириной Витальевной разговоре, но внутри меня клокотала злость, и я дала себе минутку, чтобы успокоиться. Не хотелось портить вечер.
— Я не буду прислуживать твоей маме, ухаживай за ней сам — Заявила я мужу
— Да скажи, наконец, в чём дело? В том, что я звук на телефоне включить забыл?
— Да если бы. — Я вздохнула. — Она меня отчитала за то, что мы, видите ли, в кафе сидим, а не ужин ей готовим.
— Но я же заказал ей доставку сегодня днём…
Я пожала плечами.
— Так ей не доставка нужна, Дим. Ей нужно, чтобы мы все свои дела побросали, да кинулись её развлекать. А я так не могу уже. Сколько она уже себя нехорошо чувствует — два месяца? Что это за случай такой, после которого бесконечный уход нужен?
— Так она же не молодая уже…
— Да, не молодая, — согласилась я. — И я понимаю, что ей, возможно, нелегко далось все это время. Всякое бывает. Но разве это даёт ей право так некрасиво себя вести? Нельзя спокойно, по-человечески, попросить заехать? Нельзя поздороваться со мной? Нельзя сказать: «Спасибо, что приехали»? Нельзя сказать: «Пожалуйста, помогите мне с ужином завтра»?
Я распалялась всё сильнее. Дима примирительно поднял руки и сказал:
— Свет, я с тобой согласен. Ты и так вкладываешься в мою маму, хотя не обязана. У меня и в мыслях не было заставлять тебя ездить к ней. Буду сам справляться.
— Спасибо, — выдохнула я и принялась за десерт.
Может, ничего такого Ирина Витальевна и не делала — всякие мелкие пакости, — но, когда это продолжается день за днём, начинает выводить из себя. Этот командный тон: «Поставь мою кружку на стол», как будто мне десять лет и мною можно помыкать… Или эти придирки: «Ты не так плов сделала, я по-другому готовлю, переделай». И я не выдумываю — всё так и было.
— Не буду я ничего переделывать, — ответила я тогда. — Не нравится — не ешьте. Я вам не домработница, приказывать мне не надо.
Получив отпор, она тут же начинала охать, стенать и нарочито давить на жалость. Мы с Димой велись на её внезапную слабость и принимались порхать вокруг неё эдакими бабочками. Ну она и села нам на шею.
— Мне кажется, она симулирует, — призналась я, когда на следующие выходные Дима поехал к маме, а я — к своим родителям. — Но мне не хочется выдвигать необоснованные обвинения, может, ей правда тяжело…
— Разве ж это повод вести себя так? — резонно заметила мама. — Вкусный или невкусный плов — ешь, что дали, и будь благодарен.
— Да можно было хотя бы корректно сказать: добавь в следующий раз побольше или поменьше специй, пожалуйста. И всё, я была бы довольна и с радостью сделала бы так, как ей нравится.
Мама протянула руку через стол и сжала моё запястье.
— Не всегда люди бывают благодарными, дочка. Наверное, ей просто внимания не хватает.
— Так это какое-то деструктивное внимание! Мы напряжённые, уставшие, недовольные, и она вся как на иголках. Лучше бы просто прямо сказала, что ей одиноко, и что неплохо бы приезжать к ней почаще. Ну и не каждые выходные всё-таки, мы же с Димой тоже взрослые люди, должны и собой, и друг другом заниматься.
Мама терпеливо слушала мои сетования, пока я изливала душу. Меня грызла совесть за то, что я бросила Диму одного — знала ведь, что мать его как банный лист — пристанет так, что не отделаешься. Да и за то, что бросила Ирину Витальевну, — тоже. Но сил моих уже больше не было. Работу ведь тоже никто не отменял. Мне хотелось по вечерам отдыхать, а не ехать на вторую, бесплатную, работу.
Когда я вернулась от родителей — отдохнувшая, энергичная, полная сил, — Димы ещё не было. Приехал он ближе к полуночи — уставший и злой.
— С мамой поссорился, — пробурчал он, укладываясь спать. — То ей не так, это не так… готовлю я хуже тебя, вещи не так складываю, чайник носиком не в ту сторону поворачиваю…
— Прости, милый, что тебе приходится одному всё это делать, — сказала я.
— Ничего, — ответил он. — Ты и так здорово мне помогла. Не представляю, что было бы, если бы я эти два месяца ездил к ней один.
— Она раньше была такой?
— Да конечно. — Он повернулся на спину и закрыл глаза. — Третировала меня в детстве постоянно. Всё я делал неправильно, проще, как она говорила, самой… а теперь вот сама не хочет. Ну да, я плохо готовлю. И не хочу я учиться, зачем, если ты вкусно готовишь и тебе нравится это делать? У меня в быту другие обязанности.
Он ещё долго бухтел с закрытыми глазами, а я вежливо его слушала. Больше я ничем не могла ему помочь, если только не собиралась снова начать ездить к его маме.
Так продолжалось ещё месяц: по будням Дима был нормальным, хоть и уставшим, а по выходным после визитов к Ирине Витальевне превращался в выжатый, приправленный злостью и обидой лимон. Я видела, как в нём копится недовольство, но не лезла — понимала, что с матерью он должен разобраться сам.
— Всё, — заявил он однажды, приехав от Ирины Витальевны. — Больше я к маме помогать не езжу. Трижды перестирывать вещи, потому что они как-то не так постирались, и переделывать еду я не намерен. Я устал.
Я внутренне возликовала: наконец-то мой муж теперь будет проводить выходные со мной! Но вслух я лишь посочувствовала ему.
Ирина Витальевна потом ещё целую неделю названивала нам и требовала перестать выпендриваться. Нужно срочно приехать, говорила она. Суп сам себя не сварит, полы сами себя не вымоют.
— Ты уже поправилась, — сказал ей Дима. — С тобой все в порядке уже достаточно давно. Давай уж сама, раз мы всё не так делаем. Мы с женой тоже не девочки на побегушках, знаешь ли, чтобы нами помыкать. Я от тебя ни разу «спасибо» не услышал, и Света тоже.
— А за что «спасибо» говорить? — удивилась Ирина Витальевна. — Помогать мне — твоя обязанность, за такое не благодарят!
— Моя обязанность — помочь тебе, если что-то случится. Но не убирать за взрослой женщиной. Тебе всего пятьдесят лет, мам! А ты уже обленилась и всё на нас со Светой скинула.
Ирина Витальевна страшно на нас обиделась. Когда мы приехали с простым визитом, как ездили к ней раньше, она нас даже на порог не пустила — выгнала с криком и оскорблениями. Ну мы пожали плечами и больше не приезжали. Остынет, придёт в себя — сама позовёт. Мы же не против ей время уделить — но не подстраивать под неё всю свою жизнь! Да ещё и с таким бесчеловечным отношением.
Обижалась она на нас ровно месяц, и за этот месяц мы ни разу к ней не ездили — навёрстывали упущенное: отдыхали, гуляли, ходили в кино и кафе. В конце концов, она не выдержала, позвонила и сказала:
— Ну что, когда вас ждать-то?
На этом конфликт был исчерпан, и мы снова стали ездить к ней, как обычно — в гости, а не на работу.
