Первый раз Лена заметила это в среду.
Вернувшись с работы, она сбросила туфли в прихожей и прошла на кухню — поставить чайник. И тут её взгляд зацепился за что-то неуловимо неправильное. Разделочная доска. Она лежала не на своём месте — не у стены, как Лена всегда её оставляла, а развёрнута под углом, почти по диагонали столешницы.
Лена замерла с чайником в руках. Утром она точно протирала столешницу и ставила доску на место. Она всегда убирала за собой перед уходом — это было её ритуалом, способом сохранить контроль над пространством, которое принадлежало только ей. Вернее, теперь им с Дмитрием, но всё же эта квартира была её гораздо раньше, чем они поженились.
«Наверное, утром торопилась», — подумала она, отгоняя странное чувство.
Но чувство не уходило. Оно скребло изнутри тонкими коготками, заставляя оглядываться по сторонам. Всё остальное было на месте. Чашки в шкафу стояли ровно, полотенце висело на крючке, холодильник был закрыт. Ничего не пропало, ничего не изменилось.
«Ерунда какая», — сказала себе Лена вслух и решительно поставила чайник на плиту.
Через неделю она обнаружила приоткрытую дверцу платяного шкафа в спальне.
На этот раз сомнений не было — утром она доставала блузку и точно закрыла створку. Лена помнила даже характерный щелчок магнитного замка. Теперь дверца была распахнута сантиметров на десять, и внутри царил тот же идеальный порядок, что и всегда. Платья висели на плечиках, свитера лежали стопкой, её немногочисленные украшения покоились в шкатулке на верхней полке.
Сердце забилось быстрее. Лена подошла ближе, всматриваясь в содержимое шкафа, пытаясь понять, не сдвинулось ли что-то. Вроде бы нет. Всё на своих местах. Но это ощущение — будто кто-то чужой прикасался к её вещам, перебирал их невидимыми пальцами — не отпускало.
Может, замок разболтался? Лена несколько раз закрыла и открыла дверцу. Защёлкивалась плотно, не отпружинивала. Исправно.
«Может, я правда не закрыла?» — неуверенно подумала она.
Память — штука ненадёжная. Лена знала это. Иногда кажется, что ты сделал что-то, а на самом деле только собирался. Она читала об этом — ложные воспоминания, когда мозг заполняет пробелы.
Она закрыла шкаф, проверила замок ещё раз и пошла готовить ужин. Дмитрий должен был вернуться через час.
Но покой был нарушен. Теперь Лена стала замечать мелочи постоянно.
То книга на прикроватной тумбочке лежала названием вверх, хотя она точно помнила, что оставила её названием вниз. То тюбик крема в ванной стоял у раковины, а не в корзинке, где он должен был быть. То коробка с чаем в кухонном шкафу была придвинута к краю, хотя Лена всегда ставила её в глубину — так удобнее доставать другие вещи.
Каждый раз она пыталась найти рациональное объяснение. Может, Дима что-то брал? Но он не пользовался её кремом и не пил травяной чай. Может, она сама передвинула и забыла? Но она помнила. Она точно помнила.
Через месяц Лена перестала спать нормально.
Она просыпалась по ночам от малейшего шороха, прислушивалась к скрипу паркета, к гудению труб, к шуму ветра за окном. Каждый звук казался вторжением. В темноте квартира становилась чужой, наполненной невидимым присутствием.
Днём, уходя на работу, она стала фотографировать комнаты. Кухонный стол — щелчок. Столешница в ванной — щелчок. Прикроватная тумбочка — щелчок. Потом, вернувшись, сверяла. Иногда всё совпадало. Иногда нет.
Зубная щётка в стакане была развёрнута ручкой влево — на фото она смотрела вправо. Коробка с витаминами на кухне сдвинулась на пару сантиметров. Полотенце в ванной висело чуть иначе, складки легли по-другому.
Мелочи. Ничтожные, микроскопические мелочи, которые никто не заметил бы, кроме неё. Может, именно поэтому Лена боялась сказать Дмитрию? Потому что звучало это безумно. «Милый, мне кажется, кто-то переставляет мою зубную щётку». Абсурд.
Но однажды вечером она не выдержала.
Они сидели на кухне, Дмитрий листал что-то в телефоне, попивая чай. Лена смотрела на него и чувствовала, как внутри всё сжимается от напряжения. Руки дрожали. Она крепче сжала свою чашку, чтобы скрыть дрожь.
— Дим, — тихо позвала она.
— М? — он не поднял глаз от экрана.
— Ты… ты ничего странного не замечал? Дома, в последнее время?
— Что странного? — теперь он взглянул на неё.
— Ну… — Лена замялась, подбирая слова. — Вещи. Они как будто… двигаются. Лежат не так, как я оставила.
Дмитрий нахмурился:
— Что значит двигаются?
— Ну, не сами, конечно, — торопливо добавила она. — Просто… то одно не на месте, то другое. Мелочи всякие. Я думала, может, ты что-то берёшь, переставляешь…
— Лен, я даже не знаю, где у тебя что лежит обычно, — он пожал плечами. — Может, ты сама передвигаешь и забываешь? Ты же в последнее время много работаешь, устаёшь.
— Нет, — упрямо мотнула головой Лена. — Я не забываю. Я помню точно.
— Милая, — Дмитрий накрыл её руку своей, — ты просто переутомилась. У тебя был тяжёлый проект на работе. Когда мозг устаёт, он начинает выдавать всякое. Память подводит. Это нормально.
— Я не переутомилась, — голос Лены стал жёстче. — И память меня не подводит. Я фотографирую комнаты перед уходом. И потом сверяю. И вижу, что вещи меняют положение.
Дмитрий убрал руку, откинулся на спинку стула. В его взгляде мелькнуло что-то — беспокойство? Раздражение?
— Ты фотографируешь комнаты? Серьёзно?
— Да, — Лена подняла подбородок. — А что такого?
— Лена, послушай себя. Ты начинаешь параноить. Если ничего не пропадает, если всё на месте, то какая разница, как лежит зубная щётка?
— Мне не кажется! — голос сорвался на повышенный тон. — Кто-то бывает здесь! Я это чувствую!
— Кто? — Дмитрий развёл руками. — Кто может сюда заходить? У нас есть замки, домофон. Ты же не хочешь сказать, что к нам вламываются грабители, которые ничего не крадут, а только переставляют твою косметику?
— Я не знаю кто, — призналась Лена, и глаза её наполнились слезами. — Но что-то не так. Я не сумасшедшая!
— Я и не говорю, что ты сумасшедшая, — мягко сказал Дмитрий. — Просто… давай я схожу с тобой к врачу? Хорошему неврологу. Может, тебе нужен отдых, витамины какие-нибудь…
— Мне не нужен врач, — отрезала Лена и встала из-за стола. — Мне нужно, чтобы ты мне поверил.
Она ушла в спальню и закрылась там. Сидела на кровати, обхватив колени руками, и плакала беззвучно. Может, он прав? Может, она действительно сходит с ума? Может, это первые признаки чего-то страшного — шизофрении, раздвоения личности, деменции?
Нет. Она не сумасшедшая. Она точно знает, что видит.
На следующий день, во время обеденного перерыва, Лена зашла в магазин электроники.
— Мне нужна камера наблюдения, — сказала она молодому консультанту. — Для квартиры. Чтобы запись шла на телефон.
— Конечно, — улыбнулся тот. — У нас есть отличные модели с Wi-Fi. Вот эта, например, записывает в облако, можно смотреть в режиме реального времени, есть датчик движения…
— Беру, — не дослушав, кивнула Лена.
Камера была небольшая, белая, незаметная. Лена установила её в гостиной, на книжной полке, замаскировав между томами энциклопедий. Отсюда открывался обзор на прихожую и часть коридора — достаточно, чтобы увидеть, если кто-то войдёт.
Она не стала говорить Дмитрию. Он бы снова начал про усталость и врачей.
Первые два дня камера ничего не зафиксировала. Лена просматривала записи каждый вечер, ускоряя пустые часы. Их пустая квартира, замершая в неподвижности. Пыль танцует в солнечных лучах. Больше ничего.
Она уже начала думать, что Дмитрий прав. Что всё это ей показалось. Что она действительно просто устала и накручивает себя.
Это случилось в среду.
Лена сидела на совещании, когда телефон завибрировал. Уведомление от камеры: «Обнаружено движение». Она не могла посмотреть сразу — начальник как раз разбирал квартальные показатели. Сердце колотилось, ладони вспотели. Она проверила время — 14:20. Середина дня. Дмитрий на работе, его не может быть дома.
Совещание тянулось мучительно долго. Когда наконец всех отпустили, Лена выскочила в коридор и открыла приложение дрожащими пальцами.
Запись началась в 14:17.
Сначала просто входная дверь. Потом она открывается. И на пороге появляется женщина.
Лена узнала её мгновенно. Светлана Григорьевна. Свекровь.
Она стояла в прихожей, оглядываясь, потом сняла туфли, прошла вглубь квартиры. Камера зафиксировала, как она скрылась в коридоре. Через несколько минут вернулась, снова надела обувь и ушла, аккуратно закрыв дверь за собой.
Всё заняло около семи минут.
Лена пересмотрела запись трижды. Четырежды. Руки тряслись так сильно, что телефон выскальзывал. Внутри клокотала смесь облегчения и ярости. Облегчения — потому что она не сумасшедшая. Ярости — потому что это было правдой.
Она скопировала видео, сохранила в нескольких местах. Потом написала Дмитрию: «Приезжай домой. Срочно».
«Что случилось?» — ответил он почти сразу.
«Приезжай».
Дмитрий примчался через сорок минут. Лена встретила его на пороге, бледная, со сжатыми губами. Молча протянула телефон.
Он посмотрел запись. Лицо его менялось по мере просмотра — недоумение сменилось узнаванием, потом растерянностью.
— Это… — начал он.
— Твоя мать, — договорила за него Лена. — В нашей квартире. В моей квартире. Как она вошла, Дмитрий? У неё что, есть ключи?
Молчание.
— У неё есть ключи?! — повторила Лена громче.
— Лена, я могу объяснить…
— Объясняй.
Дмитрий провёл рукой по лицу. Сел на диван, не снимая ботинок — Лена обычно сделала бы замечание, но сейчас это не имело значения.
— Помнишь, год назад, когда мы только поженились, мама просила дать ей запасные ключи? На всякий случай, если с нами что-то случится, или…
— И я сказала нет, — перебила Лена. — Я очень чётко сказала нет. Я объяснила, что для меня важно моё личное пространство, что я не хочу, чтобы кто-то мог войти сюда без моего ведома. Ты же согласился тогда! Ты сказал, что понимаешь!
— Я понимал, — тихо сказал Дмитрий. — Но мама очень переживала. Она… она одна, Лена. После смерти отца ей тяжело. Она просто хотела знать, что может помочь, если…
— И ты сделал дубликат, — договорила Лена. В голосе не было вопроса.
— Да.
Тишина была оглушающей.
— Когда?
— Тогда же. Сразу после того разговора.
— Год назад, — медленно произнесла Лена. — Значит, целый год она приходит сюда? Когда нас нет дома? Копается в моих вещах?
— Она не копается! — вскинулся Дмитрий. — Она… ну, иногда заходит. Проверить, всё ли в порядке. Говорит, что очень за меня беспокоится с того момента, когда я переехал к тебе…
— Беспокоится, значит, — повторила Лена. — За тебя. А я-то думала, с чего это у меня вещи двигаются. С чего это дверцы открыты. Мне казалось, что я схожу с ума, Дмитрий! Я к врачу собиралась идти! А ты… ты знал?
— Я не знал, что она так часто приходит, — защищался он. — Я думал, может, раз в месяц, на всякий случай…
— Ты не знал, — Лена усмехнулась без радости. — Но ключи ей дал. Зная, что я против. Зная, как я отношусь к своему пространству.
— Лена, ну пойми, это же мама…
— Пойми ты! — голос Лены задрожал. — Это моя квартира! Моя, понимаешь? Я купила её до нашей свадьбы! Это моя территория, мой дом, моё убежище! И твоя мать приходит сюда, когда меня нет, роется в моих вещах!
Лену вдруг затошнило. Она представила, как Светлана Григорьевна открывает её шкаф. Перебирает платья. Может, примеряет? Заглядывает в комод с бельём. Читает записки на холодильнике. Их личные. Иногда интимные. Проверяет содержимое аптечки, косметички, тумбочки у кровати…
— Мне плохо, — выдавила она и кинулась в ванную.
Её вырвало. Потом она долго сидела на полу, прижавшись спиной к холодной стене ванны. В голове крутилась одна мысль: сколько раз? Сколько раз чужие руки касались её вещей? Что она трогала? О чём думала? Осуждала ли порядок, быт, чистоту?
Дмитрий постучал в дверь:
— Лена? Ты в порядке?
— Уйди.
— Милая, давай поговорим…
— Уйди! — заорала она. — Уйди отсюда! Пошёл вон из моего дома!
— Лена…
— Вон!!!
Она услышала, как он отступил от двери. Потом шаги, шуршание одежды, звук открывающейся входной двери. Щелчок замка.
Лена сидела на полу ванной, пока за окном не стемнело. Потом встала, умылась холодной водой, посмотрела на своё отражение. Бледное лицо, красные глаза, растрёпанные волосы. Чужое лицо.
Она вышла в гостиную. Квартира была пуста и тиха. На журнальном столике лежали ключи Дмитрия — он оставил их, уходя. Рядом записка: «Прости. Я у Антона. Позвони, когда сможешь».
Лена скомкала записку. Потом взяла телефон и нашла номер службы замены замков. Круглосуточная. Мастер приедет в течение часа.
Пока ждала, она методично обошла всю квартиру. Открывала шкафы, ящики, коробки. Пыталась понять, что трогали. Что смотрели. Она больше не узнает. Эта мысль жгла, как кислота.
Её личная переписка в блокноте на столике у кровати — читала ли? Её старые фотографии в коробке на антресолях — перебирала ли? Её документы, её дневник, который она вела урывками, её лекарства, её книги с закладками, её нижнее бельё в комоде?
Она не могла больше находиться здесь, зная, что всё это было доступно чужому человеку. Что каждый день, уходя на работу, она оставляла свою жизнь на растерзание чьему-то любопытству.
Мастер приехал в половине одиннадцатого. Поменял замки быстро и профессионально. Лена получила два новых комплекта ключей. Один себе, второй — в сумку, запасной.
Больше никому.
Когда мастер ушёл, она налила себе вина, села на кухне и написала Дмитрию:
«Я поменяла замки. Твои вещи можешь забрать в субботу, я буду дома с 10 до 12. Приходи один».
Ответ пришёл через минуту: «Лена, пожалуйста, давай поговорим. Я всё исправлю».
«Нечего исправлять. Ты предал моё доверие. Ты год врал мне. Ты позволил чужому человеку вторгаться в моё личное пространство. Это непростительно».
«Она не чужой человек, это моя мать!»
«Для меня — чужой. И ты выбрал её, а не меня».
«Я выбираю тебя! Лена, прошу!»
Она выключила телефон. Допила вино. Потом ещё один бокал.
В квартире было тихо. Тишина больше не пугала. Наоборот — она была целебной. Лена встала, прошлась по комнатам, включая свет. Её территория. Её дом. Её крепость.
И больше никто не войдёт сюда без её разрешения.
Она вернулась на кухню, открыла приложение камеры и удалила его. Больше не нужно. Она знает правду. И правда, как ни странно, освободила её.
Лена поставила бокал в раковину, выключила свет и пошла спать. Впервые за много месяцев ей не нужно было проверять, закрыты ли дверцы шкафов, правильно ли стоят вещи, не сдвинулось ли что-то с места.
Впервые за долгое время она была одна. Но это одиночество было не пугающим, а спасительным.
На пороге своей спальни она обернулась, окинула взглядом коридор, гостиную, уходящую в темноту кухню. И улыбнулась.
— Я не сумасшедшая, — сказала она вслух в пустоту. — Я была права.
И закрыла дверь спальни, оставив позади прошлое, вторжение и предательство. Оставив только себя. И своё пространство, которое наконец снова принадлежало только ей.
