— Отдай мне их, Вера, — голос Марка звучал настойчиво, но спокойно, как у человека, привыкшего, что его слушаются. — Мы договаривались.
Вера стояла у окна, сжимая в руке старую деревянную шкатулку. Осеннее солнце подсвечивало её фигуру, делая похожей на силуэт. Высокая, стройная, с рассыпавшимися по плечам волосами цвета льна, она казалась воплощением внутренней силы, застывшей в напряжении момента.
— Договаривались? — она медленно обернулась. — Ты действительно думаешь, что можешь просто прийти сюда спустя шесть лет и забрать их?
Марк шагнул вперёд, и скрипучие половицы старого дома выдали его движение. Комната внезапно показалась ему меньше, чем была на самом деле — хотя он помнил её просторной, с высокими потолками и светом, льющимся из трёх больших окон. Сейчас же стены как будто надвигались на него, а потолок давил. Может, виной тому было ощущение, что время здесь остановилось — всё было точно таким же, как в день его отъезда.
— Я не за этим приехал, — он потёр переносицу, привычным жестом сдвинув очки, — но теперь, когда я здесь, не вижу причин не забрать свою собственность.
Глаза Веры сузились.
— Собственность, — протянула она. — Значит, для тебя это просто вещи? Собственность?
Марк вздохнул. Он не хотел этого разговора. Вообще не хотел возвращаться в Соколиное, но внезапная смерть тётки не оставила выбора. Маленький городок на берегу Волги, затерянный среди лесов Тверской области, был последним местом, где он хотел оказаться. Слишком много воспоминаний, слишком много невысказанных слов.
— Вера, прошло шесть лет, — произнёс он.
— Да, Марк Александрович, — в её голосе прозвучала едва уловимая насмешка, — целых шесть лет. И за эти шесть лет ты ни разу не поинтересовался, что с нами стало. Ни единого звонка, ни единой весточки.
Шкатулка в её руке, казалось, обрела собственную гравитацию — она притягивала взгляд Марка, как магнит притягивает металл. Резные узоры на крышке, потемневшие от времени, хранили на себе отпечатки сотен прикосновений.
— Я уехал из Соколиного по веским причинам, — Марк старался говорить ровно. — Ты прекрасно это знаешь.
— Знаю, — кивнула Вера. — Знаю, что после смерти Галины ты не мог здесь оставаться. Но это не оправдание тому, как ты поступил со всем остальным.
За окном ветер шевелил ветви старой яблони, усыпанной маленькими красными плодами. Марк невольно вспомнил, как собирал эти яблоки — кислые, терпкие, но идеальные для варенья, которое так любила варить тётка. Он приезжал сюда каждое лето в детстве, потом — в юности, потом — с Галиной. А после… после он поклялся больше никогда не возвращаться.
— Я пришёл не ссориться, — сказал он, делая глубокий вдох. — Мне нужно закончить с наследством тёти Лиды и уехать. Шкатулка — единственное, что мне нужно из этого дома.
Вера рассмеялась — коротко и горько.
— Надо же, какое совпадение. Именно сейчас, когда всё начало…
Она не договорила — на крыльце послышались шаги, и дверь распахнулась.
— Мам, там Сергей Иванович зовёт. Говорит, трактор застрял на повороте к мельнице, просит помочь…
Девочка замерла на пороге, увидев незнакомца. На вид ей было лет двенадцать-тринадцать — тонкая, угловатая, с копной непослушных тёмных волос и глазами цвета грозового неба. Эти глаза Марк узнал бы из тысячи — они были точной копией его собственных.
— Соня, — голос Веры дрогнул, — иди к Сергею Ивановичу и скажи, что я сейчас подойду.
Девочка не двинулась с места, изучая Марка с нескрываемым любопытством.
— Ты кто? — спросила она прямо.
Марк оцепенел. Он знал, конечно, знал о существовании дочери — последний разговор с Верой шесть лет назад был именно об этом. Но видеть её вот так, стоящую перед ним в выцветших джинсах и клетчатой рубашке, с лицом, в котором отчётливо проступали его собственные черты, было совсем другим делом.
— Это… — начала Вера, но Марк перебил её.
— Я старый знакомый твоей мамы, — сказал он, удивляясь, как спокойно звучит его голос. — Марк Александрович.
— А я Соня, — девочка шагнула вперёд и протянула руку для рукопожатия, совершенно по-взрослому. — Ты приехал на похороны Лидии Николаевны?
Марк пожал маленькую, но крепкую ладонь.
— Да, я… я её племянник.
— Значит, ты мой… — начала Соня, но Вера резко вмешалась:
— Соня, Сергей Иванович ждёт. Иди, пожалуйста.
Девочка перевела взгляд с матери на Марка, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.
— Ладно, — сказала она, развернувшись. — Только потом познакомишь меня с ним нормально.
Когда дверь за Соней закрылась, в комнате повисла тяжёлая тишина.
— Она похожа на тебя, — произнёс наконец Марк.
— Не только внешне, — отозвалась Вера. — Такая же упрямая. И любит математику.
Марк невольно улыбнулся. В школе он был лучшим по математике, мечтал стать учёным. Жизнь распорядилась иначе — пришлось взять на себя семейный бизнес, когда отец внезапно заболел.
— Она знает? — спросил он.
— О тебе? — Вера покачала головой. — Знает, что её отец уехал из Соколиного ещё до её рождения. Знает, что у нас была… сложная ситуация. Но деталей не знает. Я не хотела, чтобы она росла с чувством, что её бросили.
Марк почувствовал, как что-то сжимается внутри.
— Я не бросал её, — сказал он тихо. — Я не знал… ты сказала мне о беременности в тот день, когда я уезжал. После похорон Галины. Я был не в том состоянии, чтобы…
— Чтобы что? — перебила Вера. — Принять, что жизнь продолжается? Что у тебя будет ребёнок? Я понимаю, Марк, потеря жены — это страшно. Но ты просто стёр всё, что связывало тебя с этим местом. Включая нас.
Марк опустился на стул, внезапно ощутив усталость. Долгая дорога из Москвы, напряжение от возвращения в место, где он потерял Галину, а теперь ещё и это — дочь, которую он никогда не видел, но которая так явно несла в себе его черты.
— Я посылал деньги, — произнёс он, понимая, как жалко это звучит.
— Да, посылал, — Вера поставила шкатулку на стол перед ним. — И я их принимала, потому что Соне нужно было на что-то жить. Но деньги — это не отец, Марк.
Он смотрел на шкатулку, не решаясь её открыть. Внутри лежали письма — единственное, что осталось от Галины. Письма, которые она писала ему каждый день их недолгого брака, когда он уезжал по делам. Письма, которые он не мог забрать с собой в тот страшный день, когда она утонула в Волге, и которые оставил на хранение Вере — своей давней подруге, ставшей случайной любовницей в один из вечеров безутешного горя.
— Прости, — сказал он, не поднимая глаз. — Я должен был приехать раньше.
— Должен был, — согласилась Вера. — Но не приехал. И сейчас явился только из-за наследства.
— Не только, — Марк поднял взгляд. — Я хотел увидеть… её.
— Не верю, — покачала головой Вера. — Ты не знал, что мы здесь. Ты думал, мы давно уехали из Соколиного, как и собирались тогда.
Это было правдой. Шесть лет назад Вера говорила о переезде в Тверь, о поиске работы в большом городе. О том, что не хочет, чтобы ребёнок рос в месте, где все будут знать, что он плод мимолётной связи вдовца с местной учительницей.
— Почему вы остались? — спросил Марк.
Вера подошла к окну, глядя на дорогу, ведущую к центру Соколиного.
— Твоя тётя, — ответила она после паузы. — Лидия Николаевна узнала о Соне. Каким-то своим способом — ты же знаешь, от неё ничего нельзя было утаить. Она пришла ко мне и сказала, что поможет. Предложила жить в её доме, пока я не встану на ноги. А потом… потом мы как-то прижились. Соня полюбила этот дом, этот сад. А Лидия Николаевна полюбила Соню.
Марк почувствовал укол совести. Тётя Лида, строгая, принципиальная женщина, никогда не выходившая замуж и посвятившая жизнь работе в местной библиотеке, взяла под своё крыло женщину с ребёнком своего племянника. А он даже не знал об этом все эти годы.
— Она ничего мне не сказала, — произнёс он.
— А ты спрашивал? — Вера повернулась к нему. — Ты хоть раз позвонил ей за эти шесть лет?
Марк молчал. Нет, не позвонил. Не смог заставить себя. Тётя Лида слишком напоминала ему о детстве, о летних днях на Волге, о знакомстве с Галиной… Проще было отрезать всё сразу, сделать вид, что этой части его жизни никогда не существовало.
— Что теперь будет с домом? — спросила Вера, и в её голосе впервые прозвучала тревога. — Мы с Соней… у нас нет другого места.
Марк поднял голову. Вот оно что. Вера боялась, что он продаст дом и выставит их на улицу.
— Дом переходит мне по наследству, — сказал он. — Но я не собираюсь вас выгонять, если ты об этом.
— А что ты собираешься делать? — В голосе Веры звучало недоверие. — Продать его? Сдать? Или, может быть, великодушно разрешить нам остаться, но на твоих условиях?
Марк встал, подошёл к книжному шкафу. На полке стояли его детские фотографии — вот он в восемь лет с удочкой, вот в двенадцать на велосипеде, вот школьный выпускной… И фотография с Галиной — они сидят на берегу Волги, молодые, счастливые, не подозревающие, что впереди всего три года вместе.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Я не думал об этом. Приехал только вчера, сразу после похорон поехал в сельсовет оформлять документы. Я даже не знал, что вы живёте здесь.
— А теперь знаешь, — Вера скрестила руки на груди. — И что будешь делать с этим знанием?
За окном послышался детский смех. Марк выглянул и увидел Соню, возвращающуюся вместе с пожилым мужчиной — очевидно, тем самым Сергеем Ивановичем. Девочка что-то увлечённо рассказывала, размахивая руками, а мужчина слушал с добродушной улыбкой.
— Она счастлива здесь? — спросил Марк.
— Да, — ответила Вера, подходя к окну. — У неё здесь друзья, школа. Она любит Волгу, лес, все эти старые дома. Знает каждого в посёлке и каждый знает её.
Марк наблюдал, как его дочь — его дочь! — прощается с мужчиной и бежит к дому. Что-то шевельнулось в его душе — чувство, которое он давно похоронил вместе с прошлым.
— Вера, — он повернулся к ней, — я хочу познакомиться с ней. Нормально познакомиться.
Вера изучала его лицо, как будто пыталась прочесть его мысли.
— Зачем? — спросила она. — Чтобы потом снова исчезнуть на шесть лет? Или, может, на этот раз на все двенадцать?
— Нет, я…
Дверь распахнулась, и в комнату влетела Соня.
— Мам, Сергей Иванович сказал, что трактор уже вытащили, но просил передать, что завтра привезёт нам картошку с нового урожая, — затараторила она, но тут же замолчала, увидев напряжённые лица взрослых. — Я не вовремя?
— Нет, солнышко, — Вера натянуто улыбнулась. — Мы просто разговариваем.
— О чём? — Соня переводила любопытный взгляд с матери на Марка. — О Лидии Николаевне?
— И о ней тоже, — кивнул Марк.
— Она была хорошая, — сказала девочка, подходя к столу и замечая шкатулку. — О, это та самая шкатулка с письмами! Лидия Николаевна рассказывала мне о ней. Тут письма от женщины, которая утонула в Волге, да?
Марк почувствовал, как сердце пропускает удар.
— Да, — ответил он, удивляясь, как спокойно звучит его голос. — От моей жены.
— А почему она утонула? — Соня смотрела на него прямо, без тени смущения.
— Соня! — воскликнула Вера. — Нельзя так…
— Ничего, — Марк поднял руку, останавливая её. — Это нормальный вопрос.
Он повернулся к девочке и неожиданно для себя решил сказать правду — ту, которую годами скрывал даже от самого себя.
— Она утонула, потому что я не уследил за ней, — сказал он. — Мы поссорились, и она пошла купаться одна. А я остался на берегу, злой и обиженный. Когда я понял, что она слишком долго не выходит из воды, было уже поздно.
Вера смотрела на него с изумлением — за шесть лет до их расставания он ни разу не рассказывал ей эту версию. Всегда говорил, что Галина просто решила искупаться и её, должно быть, подхватило течением.
— Из-за чего вы поссорились? — спросила Соня, и в её голосе не было осуждения, только детское любопытство.
Марк покачал головой.
— Это было так давно, что уже не имеет значения. Какая-то глупость. Я даже не помню, кто был прав, а кто виноват, — он помолчал. — Знаешь, это странно, но самое страшное в потере близкого человека даже не то, что его больше нет. А то, что ты начинаешь забывать детали — как звучал его голос, как он смеялся, о чём вы говорили… Поэтому эти письма, — он положил руку на шкатулку, — очень важны для меня. Это способ снова услышать её голос.
Соня кивнула с неожиданной для её возраста серьёзностью.
— Я понимаю, — сказала она. — Когда у меня умер хомяк Тишка, я долго не могла вспомнить, какого цвета у него был нос. И мне казалось, что я предала его этим.
Марк не удержался от улыбки.
— Да, что-то вроде того.
— Ты можешь остаться на ужин, — внезапно предложила Соня. — Мама сегодня делает пельмени. Они у неё самые вкусные в Соколином, даже Лидия Николаевна так говорила.
Марк посмотрел на Веру, не зная, что ответить.
— У Марка Александровича, наверное, другие планы, — произнесла Вера.
— Вообще-то, — Марк прочистил горло, — я бы с удовольствием остался. Если вы не против.
Вера выглядела удивлённой.
— Правда? — переспросила она.
— Да, — кивнул он. — Я… я хотел бы узнать, как вы жили эти годы.
Ужин прошёл лучше, чем можно было ожидать. Соня болтала без умолку, рассказывая о школе, о друзьях, о том, как они с Лидией Николаевной ходили в лес за грибами, и как однажды заблудились и вышли к старой охотничьей сторожке.
— А там жил настоящий отшельник! — восклицала она, размахивая вилкой. — Представляешь? Как в книжке! Он раньше был каким-то важным учёным в Москве, а потом всё бросил и ушёл жить в лес. У него вся сторожка забита книгами!
— И что же, вы с ним подружились? — спросил Марк, удивляясь, как легко ему разговаривать с дочерью.
— Ага! — кивнула Соня. — Он даёт мне читать книги по астрономии. Говорит, у меня хорошие мозги для науки. Мама не разрешает ходить к нему одной, но с Лидией Николаевной мы часто ходили. А теперь…
Она осеклась, и её лицо внезапно помрачнело.
— А теперь Лидии Николаевны нет, — тихо закончила она.
— Я могу сходить с тобой, если хочешь, — предложил Марк, сам удивляясь своим словам.
Соня просияла.
— Правда? А когда?
Марк замешкался. Он планировал пробыть в Соколином не больше недели — разобраться с наследством и уехать обратно в Москву, к своей налаженной жизни.
— Я… я не знаю, — честно ответил он. — Мне нужно разобраться с делами.
— Сколько ты пробудешь в Соколином? — спросила Вера, и Марк заметил, что она впервые за вечер обратилась к нему напрямую.
— Планировал неделю, — сказал он. — Но, может быть, задержусь.
После ужина Соня убежала к подруге, живущей по соседству, и Марк остался наедине с Верой. Они сидели на веранде, глядя, как сумерки опускаются на сад.
— Она удивительный ребёнок, — произнёс Марк.
— Да, — согласилась Вера. — Но ей нужен отец, Марк. Настоящий. Не тот, который приезжает раз в шесть лет.
Марк вздохнул, глядя на темнеющее небо.
— Я не знаю, смогу ли я быть хорошим отцом, — признался он. — После всего, что было…
— Никто не знает заранее, — Вера покачала головой. — Но тебе придётся решить — или ты входишь в её жизнь полностью, или не входишь вообще. Полумеры тут не работают.
Марк молчал, погружённый в мысли. Всего день назад у него была чётко определённая жизнь — работа, изредка отношения, не перерастающие в нечто серьёзное, планы и обязательства. А сейчас всё выглядело иначе.
— Что с домом? — спросила Вера, возвращаясь к прерванному разговору. — Ты не ответил днём.
Марк посмотрел на неё — в сумерках её лицо казалось моложе, почти таким, каким он его запомнил шесть лет назад.
— Я не буду его продавать, — сказал он. — Ни сейчас, ни потом.
— Почему? — В голосе Веры звучало недоверие.
— Потому что здесь живёт моя дочь, — ответил он просто. — И потому что… я должен наконец-то перестать убегать от прошлого.
Вера молчала, и в её молчании Марк чувствовал сомнение.
— Я не прошу верить мне на слово, — добавил он. — Я понимаю, что после того, как я поступил шесть лет назад, у тебя нет причин доверять мне. Но я хочу попробовать всё исправить. Хотя бы попытаться.
— Ради Сони? — спросила Вера.
— Ради Сони, — кивнул Марк. — И ради себя тоже. И, может быть… — он запнулся, — может быть, ради нас с тобой. Если ты позволишь.
Вера смотрела на него долгим взглядом.
— Не знаю, Марк, — сказала она наконец. — Слишком много воды утекло. Слишком много обид накопилось. Не уверена, что смогу снова тебе довериться.
— Я понимаю, — он кивнул. — И не тороплю. Просто… дай мне шанс показать, что я изменился. Что я могу быть лучше, чем был.
Они сидели в тишине, нарушаемой только стрекотом сверчков и отдалённым плеском волн — Волга была совсем рядом, за небольшим перелеском, отделяющим дом от берега.
— Помнишь, как мы познакомились? — внезапно спросил Марк.
Вера улыбнулась — впервые за день искренне, без напряжения.
— Конечно. Ты свалился с яблони прямо к моим ногам, когда я шла мимо вашего сада.
— Мне было двенадцать, и я был абсолютно уверен, что сломал себе все кости, — усмехнулся Марк. — А ты сказала…
— «Не драматизируй, это всего лишь ушиб. Лучше дай яблоко, раз уж спустился с дерева», — закончила за него Вера. — Мне было одиннадцать, и я считала себя ужасно взрослой и практичной.
Они рассмеялись — одновременно, как когда-то давно, в детстве, когда были лучшими друзьями и проводили вместе каждое лето.
— Мы были неразлучны, — сказал Марк. — Помнишь, как строили плот и собирались доплыть до Каспийского моря?
— И как нас поймали в трёх километрах от посёлка, промокших и перепуганных, — кивнула Вера. — Твоя тётя тогда отчитала нас так, что уши горели неделю.
— А потом напоила горячим чаем с малиной и рассказывала истории до полуночи, — добавил Марк.
Они замолчали, погружённые в воспоминания.
— Куда всё это делось, Вера? — тихо спросил Марк. — Куда делась наша дружба?
Вера вздохнула.
— Ты уехал учиться в Москву. Потом встретил Галину. Потом… жизнь просто пошла разными дорогами, Марк. Так бывает.
— А потом я всё испортил, — он покачал головой. — Переспал с тобой после похорон жены и сбежал, узнав о беременности.
— Не самый благородный поступок, — согласилась Вера, но без злости в голосе.
— Я не искал оправданий тогда, не ищу и сейчас, — сказал Марк. — Но я хочу, чтобы ты знала — я никогда не забывал о вас. Просто… не находил в себе сил вернуться.
— А сейчас нашёл? — Вера повернулась к нему.
— Не знаю, — честно ответил Марк. — Я приехал сюда, потому что должен был. Но увидев Соню, я понял, что не могу просто забрать письма и уехать. Не могу снова сбежать.
— Красивые слова, — Вера встала и подошла к перилам веранды. — Но насколько их хватит? Неделю? Месяц? Пока тебя не затянет обратно московская жизнь?
Марк не нашёлся с ответом. В её словах была правда, которую он не хотел признавать — часть его уже считала дни до возвращения в привычную реальность. Подальше от этого дома, хранящего слишком много воспоминаний. Подальше от этого городка, где каждая улица напоминала о Галине.
— Я не знаю, что будет дальше, — наконец сказал он. — Но я хочу попробовать быть в жизни Сони.
— На твоих условиях, — кивнула Вера. — Приезжать, когда удобно. Уезжать, когда наскучит. Играть в отца по выходным, а потом возвращаться в свою настоящую жизнь.
— Нет, я не это имел в виду…
— А что ты имел в виду, Марк? — она повернулась к нему, и в тусклом свете фонаря он увидел, как блестят её глаза. — Ты готов переехать сюда? Готов каждый день возить её в школу, помогать с уроками, ходить на родительские собрания? Готов променять свои московские перспективы на жизнь в маленьком городке?
Марк молчал. Ответ был очевиден им обоим.
— Вот именно, — Вера покачала головой. — Ты хочешь быть хорошим, Марк. Хочешь исправить ошибки прошлого. Но не хочешь жертвовать настоящим.
— А если я заберу вас в Москву? — внезапно предложил он. — У меня большая квартира, хорошая школа рядом…
Вера рассмеялась — горько, без тени веселья.
— Ты ничего не понял, — сказала она. — Соня счастлива здесь. У неё здесь друзья, её мир. Я счастлива здесь. Это наш дом, Марк. Ты хочешь вырвать нас отсюда, чтобы облегчить свою совесть?
— Я просто ищу решение, — устало произнёс он.
— Решение уже найдено, — Вера скрестила руки на груди. — Мы с Соней живём здесь. Ты живёшь в Москве. Ты можешь приезжать, видеться с дочерью. Можешь забрать её к себе на каникулы, если она захочет. Но не строй иллюзий о большой счастливой семье, Марк. Этот поезд ушёл шесть лет назад.
Марк чувствовал, как рушатся его внезапно возникшие мечты о примирении, о новом начале. Может, он и правда опоздал. Может, некоторые ошибки нельзя исправить, а можно только научиться жить с их последствиями.
— Я понимаю, — сказал он наконец. — Ты права. Я не могу вернуться в прошлое.
— Никто не может, — кивнула Вера. — Но ты можешь быть в настоящем Сони. Если действительно этого хочешь.
Марк смотрел на тёмный сад, на проступающие в сумерках очертания старой яблони. Где-то там, за деревьями, текла Волга — река, забравшая его жену и, в каком-то смысле, его самого.
— Я останусь на две недели, — сказал он. — Хочу познакомиться с Соней. Узнать её. А потом… потом мы решим, как быть дальше.
Вера кивнула, принимая его решение, но не комментируя его. В её молчании Марк читал недоверие, и не мог винить её за это.
Две недели пролетели как один день. Марк узнавал дочь — её привычки, её характер, её мечты. Они гуляли по берегу Волги, ходили в лес к тому самому отшельнику (который оказался бывшим профессором физики, разочаровавшимся в академической среде), чинили старую лодку, оставшуюся от деда Марка. Соня оказалась смышлёной, наблюдательной и на удивление глубокой для своего возраста.
— Почему ты не приезжал раньше? — спросила она однажды, когда они сидели на пристани, болтая ногами над водой.
Марк замер. Он знал, что этот вопрос прозвучит рано или поздно, но всё равно оказался не готов.
— Я боялся, — ответил он после паузы.
— Чего? — Соня смотрела на него своими пронзительно-серыми глазами, так похожими на его собственные.
— Прошлого. Боли. Ответственности, — он вздохнул. — Взрослые иногда совершают глупые поступки, Соня. И я — не исключение.
Девочка задумчиво покачала ногой.
— Мама говорит, что ты очень любил свою жену. Ту, которая утонула.
— Да, — кивнул Марк. — Очень любил.
— И поэтому не мог любить меня? — в её голосе не было обвинения, только искреннее любопытство.
Марк почувствовал, как что-то сжимается в груди.
— Нет, Соня. Дело не в этом. Просто… иногда боль делает людей слепыми. Они не видят хорошего, даже когда оно прямо перед ними.
Соня молчала, обдумывая его слова. Потом внезапно спросила:
— Ты вернёшься в Москву, да?
Марк не стал лгать.
— Да. Мне нужно работать. У меня там дела, обязательства.
— А мы с мамой? Мы для тебя не обязательства?
Вопрос попал в самое сердце. Марк смотрел на дочь — тоненькую фигурку на фоне широкой Волги — и не знал, что ответить.
— Вы… вы важны для меня, — наконец произнёс он. — Но моя жизнь в Москве. А ваша — здесь.
— Мы могли бы переехать к тебе, — предложила Соня.
— Ты правда этого хочешь? — спросил Марк. — Оставить друзей, школу, этот дом?
Соня опустила взгляд.
— Не знаю. Наверное, нет. Но я хочу, чтобы ты был моим папой. По-настоящему.
Марк обнял её — осторожно, всё ещё не привыкнув к мысли, что эта девочка — часть его самого.
— Я буду твоим папой, — сказал он. — Просто… нам придётся найти способ, как это сделать на расстоянии.
В последний вечер перед отъездом Марк сидел на веранде с Верой. Соня уже спала, а они всё не могли закончить разговор — слишком много осталось несказанного.
— Я буду приезжать, — говорил Марк. — Каждый месяц. И заберу её на зимние каникулы, если она захочет.
— Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить, — покачала головой Вера. — Лучше меньше, но точно.
— Я серьёзно, Вера. Я не хочу снова исчезнуть из её жизни.
— Посмотрим, — она пожала плечами. — Время покажет.
Они молчали, глядя на звёздное небо. Между ними словно повисла невидимая стена — слишком много недосказанного, слишком много боли, слишком много времени прошло.
— Я оформил дом на твоё имя, — внезапно сказал Марк. — Был сегодня у нотариуса.
Вера резко повернулась к нему.
— Что? Зачем?
— Чтобы вы с Соней были спокойны, — пожал плечами Марк. — Чтобы знали, что это ваш дом. Навсегда.
— Я не просила об этом, — нахмурилась Вера.
— Знаю. Но так будет правильно.
Вера долго смотрела на него, словно пыталась понять, что скрывается за этим жестом.
— Это не искупит твоего отсутствия все эти годы, — наконец сказала она.
— Я знаю, — кивнул Марк. — Ничто не искупит. Я просто хочу сделать то, что в моих силах сейчас.
Утром он уезжал. Стоя у машины, он обнял Соню, пообещав звонить каждый день и приехать через месяц. Девочка прижималась к нему с отчаянной силой, словно боялась, что он исчезнет прямо у неё на глазах.
— Ты точно вернёшься? — спросила она.
— Точно, — кивнул Марк, стараясь вложить в это слово всю уверенность, на которую был способен.
Вера стояла в стороне, скрестив руки на груди. Когда Соня наконец отпустила отца и побежала в дом, Марк подошёл к Вере.
— Я буду звонить, — сказал он.
— Хорошо, — кивнула она, не глядя ему в глаза.
— Вера, — он сделал паузу, — спасибо тебе. За то, что вырастила её. За то, что она такая… удивительная.
— Это не твоя заслуга, — ответила Вера, но без прежней горечи в голосе.
— Знаю. И не прошу признания. Просто… спасибо.
Он протянул руку, но вместо рукопожатия Вера внезапно шагнула вперёд и обняла его — коротко, сдержанно, но искренне.
— Не подведи её снова, Марк, — прошептала она ему на ухо. — Она не заслуживает этого.
Марк кивнул, не доверяя своему голосу. Затем сел в машину и завёл двигатель. В зеркале заднего вида он видел, как Соня выбежала из дома и встала рядом с матерью. Они махали ему — девочка энергично, всем телом, Вера — сдержанно, только рукой.
Он выехал на дорогу, ведущую из Соколиного, и почувствовал странное ощущение — словно оставлял позади что-то важное, что-то, чего никогда не смогут заменить ни московская квартира, ни работа, ни налаженный быт. Но впереди его ждала другая жизнь — та, которую он строил годами, в которой был успешен и уверен. Две реальности, два мира, которые, казалось, никогда не смогут стать единым целым.
Марк прибавил газу. Впереди была Москва — шумная, деловая, безличная. Позади — тихое Соколиное с его размеренной жизнью, с Волгой, с дочерью, с прошлым, от которого он так долго бежал. И где-то между ними — он сам, разрываемый противоречиями, неспособный полностью принадлежать ни тому, ни другому миру.
Сможет ли он сдержать обещание? Станет ли настоящим отцом для Сони? Найдёт ли в себе силы регулярно возвращаться в место, полное болезненных воспоминаний? Вопросы без ответов оставались висеть в воздухе, как последние осенние листья на деревьях вдоль дороги, готовые сорваться от первого сильного порыва ветра.
В конце концов, думал Марк, выезжая на трассу, ведущую к Москве, каждый человек — всего лишь сумма своих решений. И только время покажет, какой будет эта сумма в его случае.
