— Да знаешь куда иди…! — Ирина швырнула в сторону мужа кухонное полотенце. — Надоело! Каждый раз одно и то же!
Виктор стоял в дверном проёме. Лицо перекосило от злости. Десять лет брака превратились в бесконечные скандалы.
— Ты ничего не делаешь для семьи! — прорычал он. — Только деньги тратишь!
Ирина задохнулась от возмущения. Она пашет на двух работах, пока он строит из себя бизнесмена с вечными проектами, которые не приносят ни копейки.
— Да неужели? — она скрестила руки на груди. — А кто последние три года тянет эту семью? Кто оплачивает репетиторов детям?
— Хватит! — рявкнул Виктор, ударив кулаком по стене. — Я уезжаю к маме. А ты с детьми — вон из моей квартиры! Чтоб через два дня вас тут не было!
Ирина почувствовала, как что-то внутри обрывается. Квартира была куплена до свадьбы родителями Виктора. Этот козырь он доставал при каждой ссоре.
— Не смей впутывать детей! — она подошла вплотную.
Дверь захлопнулась так громко, что в серванте задребезжали чашки от его матери, Людмилы Петровны.
В детской послышалась возня. Кирилл и Соня не спали. Ирина прижала ладони к вискам. Ей хотелось кричать, но она сдержалась. Дети и так напуганы.
— Мам, папа совсем ушёл? — Соне было всего шесть.
Ирина присела на край кровати дочери.
— Он просто поехал к бабушке. Знаешь, как взрослые иногда ссорятся, а потом мирятся?
Соня недоверчиво кивнула.
Десятилетний Кирилл наблюдал от дверей.
— Он сказал, что мы должны съехать, да?
Сын слышал. И понял всё правильно.
— Никуда мы не поедем, — твёрдо сказала она. — Это наш дом.
Когда дети заснули, Ирина выпила чашку крепкого чая. Так больше продолжаться не могло. Она тянула лямку годами — бухгалтерия днём, подработка по вечерам, пока Виктор пропадал с друзьями, обсуждая очередную выгодную сделку.
Телефон завибрировал — сообщение от Тамары, школьной подруги.
«Как ты? Снова поругались?»
«Всё хуже некуда. Говорит, выметайтесь из квартиры».
«Приезжайте к нам! Места хватит».
Ирина покачала головой. Нет. Она устала бегать. Хватит.
«Спасибо, но я остаюсь. Буду бороться».
Ирина заснула прямо на диване. Проснулась от звука телефона — звонила свекровь. Пять утра! Она сбросила вызов.
Людмила Петровна всегда была на стороне сына. У неё в запасе был целый арсенал фраз, оправдывающих любые выходки Виктора.
Телефон снова зазвонил.
— Что случилось?
— Что ты наделала? Витенька приехал вчера сам не свой! Ты опять его довела?
Ирина прикрыла глаза.
— Спросите у своего Витеньки, кто кого довёл. И да, мы никуда не съезжаем.
Она положила трубку и решительно встала. Хватит! Годы унижений, попыток сохранить семью ради детей, бесконечные компромиссы. Она больше не будет жертвой.
Квартира принадлежала Виктору формально. Но разве десять лет, отданных семье, ничего не значат? За эти годы она вложила немало: ремонт, мебель, техника — всё на её деньги. Виктор вечно инвестировал свои доходы в перспективные проекты.
План созрел мгновенно. Безумный, отчаянный, но правильный! Ирина почувствовала, как губы растягиваются в улыбке.
Она разбудила детей раньше обычного.
— Мам, ещё рано, — захныкала Соня.
— У нас сегодня особенный день. Мы устроим сюрприз для папы!
Два часа спустя Ирина стояла посреди гостиной. Кирилл и Соня, несмотря на раннее пробуждение, втянулись в игру и теперь смотрели на мать с восторгом.
— Думаешь, папе понравится? — спросил Кирилл.
— О, я уверена, он будет впечатлён.
Она оглядела комнату ещё раз. Да, определённо впечатлён. Ирина достала телефон и набрала номер свекрови.
— Людмила Петровна, передайте Виктору, что нам нужно срочно поговорить.
— Что ты задумала?
— Хочу сообщить наше решение насчёт квартиры.
Виктор явился около десяти. Зашёл, не снимая обуви, с самодовольной ухмылкой.
— Ну что, надумала? Даю вам до… — его голос оборвался.
Он замер в дверном проёме, глядя в гостиную. Челюсть медленно поползла вниз.
— Что… что это?
Ирина прислонилась к стене, скрестив руки на груди.
— Ты же сказал, что это твоя квартира, и мы должны съехать. Мы просто забираем то, что принадлежит нам.
Гостиная представляла собой потрясающее зрелище. Полнейший хаос с железной логикой.
Ирина помнила каждую вещь, купленную на её деньги. И теперь каждая такая вещь была аккуратно разобрана.
Диван, купленный три года назад, был распорот по швам. Внутрь Соня запихала свои рисунки и записки для папы, чтобы не скучал. Плазменный телевизор стоял на месте, но в его корпусе зияло круглое отверстие — Кирилл модернизировал его в аквариум для виртуальных рыбок, нарисованных фломастерами на внутренней стороне экрана.
Шторы были украшены аппликациями из кусочков дорогой рубашки Виктора. Той самой, что он надевал на деловые встречи.
— Ты… ты сошла с ума?!
— Нет. Я просто забираю своё. То, что купила на свои деньги. Правда, пришлось немного видоизменить. Ведь ты же не хочешь делиться?
Она указала на стену, где раньше висела полка. Теперь конструкция стояла прислонённой, а стекло было разрисовано несмываемыми маркерами — карта сокровищ, нарисованная Кириллом, с указанием тайников по всей квартире.
— Дети так старались. Хотели, чтобы тебе не было одиноко без нас.
Виктор рванулся к детской и распахнул дверь. Там его ждал новый шок: детская мебель была собрана в конструкцию, напоминающую корабль.
— Чтобы папа мог путешествовать, пока мы будем в другом месте, — пояснила Соня, выглядывая из-за материнской спины.
— Ты понимаешь, что я могу подать на тебя в суд?
— За что? За то, что я забираю вещи, купленные на мои деньги? У меня все чеки сохранились. А то, что они немного изменили форму — так это же творчество! Мы готовимся к переезду, как ты и просил.
Она прошла на кухню. Виктор двинулся следом. Кухонная техника была частично разобрана. Микроволновка сияла наклейками, духовка превращена во временный шкаф для игрушек. Даже холодильник не избежал участи — кто-то аккуратно снял дверцу.
— Это мне понадобится на новом месте. Такую модель уже не выпускают.
Виктор смотрел на разгром остекленевшими глазами. Он плюхнулся на единственный уцелевший стул и обхватил голову руками.
— Зачем?
Ирина села напротив. Впервые за много месяцев она чувствовала себя сильной, уверенной.
— Десять лет, Витя. Десять лет я вкладывала в эту семью не только деньги, но и душу. А ты просто выбрасываешь нас на улицу. Моя квартира, говоришь? Хорошо. Но всё, что в ней — от мебели до ложек — это наша общая жизнь. И если ты решил эту жизнь перечеркнуть одним махом…
Она развела руками.
— Мы просто помогаем тебе начать с чистого листа. Без нашего присутствия.
— Ты представляешь, сколько это всё стоит?
— Конечно. Я всё покупала, помнишь? На свою зарплату бухгалтера и вечернюю подработку. Пока ты искал себя в бизнесе. И знаешь, я могу назвать точную сумму — 643 тысячи рублей за последние три года. Это только мебель и техника.
Виктор смотрел на неё с изумлением. Он никогда не задумывался, сколько на самом деле стоила их жизнь.
— Но ведь это же наш общий дом…
— Был. Пока ты не сказал, что мы должны съехать.
Кирилл и Соня наблюдали из коридора. Соня крепко держала брата за руку, её глаза были широко раскрыты.
— Папа сердится?
— Не знаю. Но мама сегодня другая… сильная.
И это была правда. Ирина, которая годами сносила пренебрежение и насмешки, сейчас сидела прямо, расправив плечи. В её глазах читалась уверенность.
Виктор опустил голову и потёр лицо руками. Когда он снова посмотрел на жену, в его взгляде было что-то новое — растерянность и уважение.
— Ты всё это спланировала за одну ночь?
— Нет. Я просто проснулась и поняла, что больше не могу так жить. В страхе, что завтра ты выгонишь нас. В унижении, когда твоя мать напоминает, что эта квартира твоя. В постоянной борьбе за каждую копейку, пока ты транжиришь деньги на непонятные проекты.
Она встала и подошла к окну. За ним был виден двор, где они когда-то гуляли всей семьёй.
— Знаешь, что самое смешное? Я ведь любила тебя. Даже когда ты возвращался под утро с деловых встреч, даже когда обвинял меня в своих неудачах. Любила, потому что верила: у нас есть что-то настоящее. А потом ты сказал: вон из моей квартиры. И всё рухнуло.
В кухне повисла тишина. Было слышно только тиканье настенных часов — единственной вещи, которую Ирина не тронула. Часы подарила бабушка Виктора.
Виктор смотрел на этот хаос и постепенно осознавал, что он натворил. Что-то важное в их отношениях треснуло и разлетелось на осколки.
— Ира, — наконец произнёс он, впервые назвав её так за долгое время, — я не хотел… я был зол.
— Ты всегда злишься и говоришь, что не хотел. А потом всё повторяется снова.
— Нет, на этот раз всё по-другому. Я… я испугался.
— Испугался? Чего?
Виктор опустил взгляд.
— Того, что я неудачник. Мой последний проект провалился. Совсем. Я вложил все деньги, занял у друзей… И всё впустую.
Он провёл рукой по волосам.
— Я не знал, как сказать тебе. Не хотел признаваться, что снова всё испортил. А потом ты начала говорить о репетиторах для Кирилла, и я сорвался.
Ирина молчала. Она слышала подобные признания и раньше. Виктор часто срывался, когда дела шли плохо. А потом каялся, обещал исправиться, и всё начиналось сначала.
— И поэтому ты решил выгнать нас из дома?
— Нет! То есть… я не знаю. Я просто хотел почувствовать, что хоть что-то контролирую. Это моя квартира, понимаешь? Единственное, что у меня осталось.
Ирина смотрела на него, и что-то внутри дрогнуло. Не жалость. Скорее, понимание. Они оба запутались в этом браке, в ожиданиях, в обидах.
— Виктор, я понимаю, что тебе тяжело. Но ты не можешь вымещать свои неудачи на нас. Мы — семья. По крайней мере, были ею.
Она подошла к холодильнику и достала бутылку воды.
— Что дальше? Мы разъедемся?
— Не знаю. Но так, как раньше, уже не будет.
В дверном проёме показались Кирилл и Соня. Они держались за руки, как два маленьких солдатика.
— Папа, ты больше не злишься? Нам можно войти?
Виктор повернулся к детям, и его лицо смягчилось. Он протянул руки, и дети неуверенно приблизились. Соня забралась к отцу на колени, а Кирилл остановился рядом.
— Мам сказала, мы сделали сюрприз для тебя. Тебе нравится?
Виктор посмотрел на Ирину, потом перевёл взгляд на разрисованную дверцу холодильника, на наклейки, украшающие микроволновку, на кухонный шкаф без дверок.
— Это… очень творчески.
— А в гостиной ещё лучше! Пойдём, покажу, как мы телевизор переделали!
Ирина смотрела, как сын тянет отца за руку, и внезапно почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Что она наделала? В порыве злости превратила квартиру в поле битвы.
Но нет. Они не были оружием. Они просто помогали маме собрать вещи, как игру. Они не понимали весь драматизм ситуации.
Виктор позволил увести себя в гостиную. Ирина слышала возбуждённый голос Сони, объясняющей, как она раскрасила диванные подушки специально для папы.
Когда Ирина вошла в гостиную, Виктор сидел на распоротом диване, держа в руках фоторамку. Стекло было разбито, а свадебная фотография исписана детскими каракулями.
— Соня решила тебя омолодить. Нарисовала усы и шляпу.
Виктор провёл пальцем по рисунку. Уголки его губ дрогнули.
— Знаешь, что самое странное? Я смотрю на всё это… и понимаю, что заслужил.
Он поднял взгляд на Ирину.
— Я был ужасным мужем, да? И отцом тоже.
Ирина присела рядом, оставляя между ними расстояние.
— Не ужасным. Просто сложным. Эгоистичным. Думающим больше о себе, чем о нас.
Дети убежали в свою комнату. Очередной приступ энтузиазма по переделке квартиры исчерпал себя, и теперь они просто играли.
— Я не хочу, чтобы вы уезжали. Правда не хочу.
— Тогда зачем сказал?
— Потому что я идиот. Потому что привык всегда угрожать, чтобы получить своё. Привык, что ты прощаешь. Что бы я ни сделал.
Он повернулся к ней, и Ирина увидела в его глазах что-то новое — осознание, может быть, даже раскаяние.
— Но ты больше не простишь, да?
Ирина смотрела на мужа долгим, изучающим взглядом. Этот человек был центром её жизни десять лет. Отец её детей. Когда-то — любовь всей её жизни.
— Знаешь, я тут подумала. Может, дело не в прощении. А в том, что мы просто изменились. Оба.
Она встала и подошла к окну. Там, во дворе, соседский мальчишка гонял на самокате — беззаботный, счастливый. Таким же когда-то был и Виктор. Она влюбилась именно в эту его черту — веру в то, что всё возможно.
— Когда мы познакомились, ты говорил, что изменишь мир. Что построишь свой бизнес, что мы будем путешествовать. И я верила. Правда верила.
Она повернулась к нему.
— А потом родились дети, и приключения закончились. Начались счета, кредиты, обязательства. Для меня. А ты продолжал гоняться за мечтой, которая всё дальше ускользала.
Виктор сидел, опустив голову. Каждое слово Ирины било точно в цель.
— Я просто хотел доказать, что чего-то стою. Моему отцу. Твоим родителям, которые считали меня неподходящей парой для тебя. Себе, в конце концов.
Он покачал головой.
— Каждый раз я думал: вот этот проект выстрелит. Вот теперь-то всё изменится. И каждый раз…
— А я тем временем платила по счетам. И ждала. Годами ждала, что ты наконец повзрослеешь.
В комнате повисла тишина. Только откуда-то из детской доносился приглушённый смех Сони и Кирилла.
— И что теперь? Мы разведёмся?
Ирина посмотрела на разгромленную гостиную. Почему-то вместо удовлетворения она чувствовала только усталость и какую-то опустошённость.
— Не знаю. Но знаю точно: так, как было, я больше не могу.
Виктор поднял голову.
— А как-то иначе? Может, мы могли бы…
— Что? Снова начать всё сначала? В который раз, Витя?
Он встал и прошёлся по комнате, осторожно перешагивая через разбросанные вещи. Остановился перед стеной, где висели семейные фотографии.
— Помнишь этот день?
Виктор указал на снимок, где они стояли на фоне моря. Кирилл, тогда ещё совсем маленький, сидел у него на плечах. Ирина, беременная Соней, улыбалась в камеру.
— Помню. Это был хороший день.
— Один из лучших. Знаешь, я тогда подумал: вот оно, счастье. Настоящее. Моя семья, море, будущее… Всё казалось таким простым.
Он помолчал.
— А потом я начал всё усложнять. Решил, что семьи недостаточно. Что мне нужно больше — успех, признание, деньги… И в итоге я потерял самое главное. Вас.
Ирина почувствовала, как что-то внутри дрогнуло. Не жалость. Что-то более глубокое — может быть, тоска по тому, что могло бы быть.
— Ты нас ещё не потерял. Но очень близок к этому.
Она подошла к нему, остановившись на расстоянии вытянутой руки.
— Я не требую невозможного, Витя. Не прошу, чтобы ты вдруг разбогател. Просто хочу, чтобы ты был с нами. По-настоящему. Чтобы взял на себя ответственность за свою семью.
Виктор смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Я могу измениться. Правда могу.
Ирина покачала головой.
— Ты столько раз это говорил…
— Знаю. Но сейчас всё по-другому. Я никогда не видел тебя такой.
— Какой?
— Сильной. Решительной. Раньше ты всегда уступала, прощала, терпела. А сегодня…
Он обвёл рукой разгромленную комнату и усмехнулся.
— Сегодня ты показала, что с тобой лучше не шутить.
Несмотря на серьёзность момента, Ирина почувствовала, как уголки её губ дрогнули. Действительно, она сама не ожидала от себя такой решительности.
Телефон Виктора зазвонил. Он достал его из кармана и глянул на экран. Мать. Он сбросил вызов.
— Впервые за долгое время, — тихо сказал он.
Ирина удивлённо посмотрела на него. Виктор никогда не игнорировал звонки Людмилы Петровны.
Телефон снова зазвонил. Виктор выключил звук и убрал в карман.
— Мы сами разберёмся. Без её вмешательства.
Ирина молчала, не веря своим ушам. Может быть, что-то действительно изменилось?
В этот момент в дверь позвонили. Ирина и Виктор переглянулись.
— Ты кого-то ждёшь? — спросил он.
— Нет.
Виктор прошёл к входной двери и посмотрел в глазок. Его лицо вытянулось.
— Мама, — прошептал он. — С чемоданом.
Яна вошла в кафе ровно в десять. Виктор Соловьев уже сидел за угловым столиком — невысокий мужчина с лысиной и цепким взглядом. Он кивнул, указывая на свободный стул.
— Садитесь, Яна. Спасибо, что пришли.
— Говорите, зачем звали. — Она села, держа спину прямо.
Соловьев усмехнулся, отпил кофе.
— Прямолинейная. Это хорошо. Давайте сразу к делу. — Он достал папку, положил на стол. — Ваш участок. Вы думаете, он ваш?
— Я знаю, что он мой. Все документы в порядке.
— Не совсем. — Соловьев открыл папку. — Участок оформлен через нашу строительную компанию. А я — один из учредителей. Как и Ирина Петровна.
Яна почувствовала холод внутри, но лицо осталось спокойным.
— И что вы хотите этим сказать?
— То, что без нашего согласия вы не можете полностью распоряжаться этой землей. — Он откинулся на спинку стула. — Ваш муж подписал доверенность. Мы имеем право на часть.
— Сергей не имел права подписывать что-то без моего ведома. Я плачу за дом своими деньгами.
Соловьев пожал плечами.
— Закон не на вашей стороне, Яна. Вы замужем. Все, что приобретается в браке — совместное имущество. А Сергей дал нам право действовать.
Яна встала.
— Я так не думаю. У меня хороший юрист. Увидимся в суде. — Она развернулась и вышла.
Руки дрожали, когда она садилась в машину. Но сдаваться она не собиралась.
В офисе Юрия Семеновича она выложила все новые факты. Юрист слушал внимательно, делая пометки.
— Яна, это серьезно. Но у нас есть козыри. — Он открыл ее документы. — Доверенность Сергея не была нотариально заверена. Значит, юридически она ничтожна.
— То есть?
— То есть Соловьев блефует. Участок оформлен на вас. Вы вносили все платежи. Есть выписки из банка?
— Да, все сохранила.
— Отлично. — Юрий улыбнулся. — Мы подадим встречный иск. Потребуем признать все их попытки незаконными.
Яна выдохнула.
— Сколько времени это займет?
— Месяц-два. Но вы выиграете. Я уверен.
Через неделю позвонил Сергей. Голос был усталым.
— Яна, можно встретиться?
Она согласилась. Они встретились в парке, на нейтральной территории. Сергей выглядел измученным — круги под глазами, помятая одежда.
— Я все узнал. — Он сел на скамейку. — Мама обманула меня. И Соловьев тоже. Они хотели забрать часть дома, а мне ничего не сказали.
— Ты подписал доверенность, Сережа.
— Я думал, это просто формальность! Соловьев сказал, что так быстрее оформят документы. — Он провел рукой по лицу. — Я идиот.
Яна молчала. Злость медленно уходила, оставляя лишь усталость.
— Что ты хочешь от меня? — спросила она тихо.
— Прощения. И помощь. — Он посмотрел ей в глаза. — Я хочу расторгнуть эту доверенность официально. Буду свидетелем в суде. Против матери и Соловьева.
Яна не ожидала такого поворота.
— Почему?
— Потому что ты была права. Всегда была. Я слишком долго слушал маму. Пора жить своим умом. — Он вздохнул. — Я не прошу вернуться ко мне. Просто хочу исправить то, что натворил.
Яна кивнула.
— Хорошо. Поговори с Юрием Семеновичем. Он скажет, что нужно сделать.
Суд состоялся в середине ноября. Холодное утро, серое небо. Яна сидела в зале, рядом с юристом. Напротив — Ирина Петровна и Соловьев с их адвокатом.
Сергей сидел на стороне Яны. Свекровь даже не посмотрела на сына.
Слушание длилось два часа. Юрий Семенович методично представлял доказательства — банковские выписки, договоры, показания свидетелей. Сергей дал показания против матери и Соловьева.
Адвокат противной стороны пытался доказать, что доверенность была законной. Но без нотариального заверения их позиция была слабой.
Судья удалился на совещание. Яна сидела, сжав руки. Вера, пришедшая поддержать, держала ее за плечо.
— Все будет хорошо, — шептала подруга.
Через полчаса судья вернулся.
— Встать, суд идет. — Все поднялись. — Иск Ирины Петровны Морозовой и Виктора Соловьева отклонить. Признать единственным собственником участка и дома Яну Александровну Морозову. Доверенность, подписанную Сергеем Морозовым, признать недействительной. Расходы по делу возложить на истцов.
Яна почувствовала, как напряжение отпускает. Вера обняла ее. Юрий Семенович улыбнулся.
Ирина Петровна выскочила из зала, даже не взглянув на сына. Соловьев последовал за ней, мрачный.
Сергей подошел к Яне.
— Спасибо, что дала мне шанс все исправить.
— Это ты сделал правильный выбор. — Яна протянула руку. Он пожал ее.
— Я уезжаю из города. Нашел работу в другом регионе. Наверное, так будет лучше для всех.
Яна кивнула. Они оба понимали — прошлого не вернуть. Но хотя бы можно было расстаться без ненависти.
Декабрь принес первый снег. Яна стояла на крыльце своего дома, укутанная в теплый плед. В саду все было белым, чистым.
Вера сидела в гостиной, допивая глинтвейн.
— Ну что, хозяюшка? Как планы на Новый год?
Яна улыбнулась.
— Хочу просто побыть здесь. В тишине. В своем доме.
— А может, пригласишь кого-нибудь? — Вера подмигнула. — Соседа, например? Слышала, там симпатичный мужик живет.
Яна рассмеялась.
— Рано еще. Мне нужно просто пожить для себя. Без чужих планов, чужих мнений. Просто я и мой дом.
Вера подняла бокал.
— За тебя. За женщину, которая не сдалась.
Яна чокнулась с ней. За окном падал снег, укрывая мир белым одеялом. И впервые за много лет Яна чувствовала себя по-настоящему свободной.
Она отстояла не просто дом. Она отстояла себя. Свое право жить так, как хочет. Свое право быть счастливой.
И это было только начало новой жизни.
