— Да отстань ты, говорю! — Михаил дёрнул рукой, высвобождая рукав дорогого пальто из цепких пальцев. — Нет у меня ничего!
— Врёшь ведь, — прохрипел бездомный, прищурив левый глаз. Правый, воспалённо-красный, смотрел прямо, не моргая. — У таких, как ты, всегда есть. Просто жаба давит.
Ветер швырнул в лицо колючую снежную крупу. Февральский вечер выстудил Москву до хруста. На остановке кроме них — никого. Автобуса не было уже минут двадцать.
Михаил привычно нащупал в кармане перцовый баллончик. Район так себе, а этот бродяга, похоже, из буйных. Ещё и вблизи стоит, дышит перегаром и какой-то кислятиной.
— Слушай, мужик, иди куда шёл, а? — Михаил старался говорить твёрдо, но в голосе проскользнула дрожь.
— Смотри-ка, боишься, — бездомный вдруг усмехнулся, обнажив на удивление крепкие зубы. — А чего бояться-то? Я ж не прошу у тебя ничего для себя.
В тусклом свете фонаря Михаил вдруг заметил, что глаза у бродяги странные. Не мутные, как у пьяниц, а ясные. И взгляд — не испуганный, а насмешливый, почти надменный. Он вдруг ощутил себя абсолютно нагим, просвеченным насквозь этими неожиданно живыми глазами.
— Ладно, — буркнул Михаил, помедлив. Порывшись в кармане, достал смятую сотню. — На. Только отвали.
Бездомный не протянул руку.
— Оставь себе, — сказал он вдруг неожиданно чистым, глубоким голосом. — Не это нужно. Видишь женщину — вон там, с сумками? Помоги ей.
Михаил машинально обернулся. Метрах в тридцати, у подъезда серой пятиэтажки, пожилая женщина пыталась одолеть обледенелые ступеньки, балансируя с двумя раздутыми клетчатыми баулами.
— Да что ты… — начал Михаил, оборачиваясь, но за спиной никого не было.
Пустая остановка. Круги желтоватого света на утоптанном снегу. И ни единого следа.
«Господи помилуй, уже горячка что ли?» — мелькнула паническая мысль. Михаил потёр виски. Работа, развод, бессонница… Но галлюцинаций вроде не бывало…
Женщина у подъезда поскользнулась, едва не упав. Чертыхнулась громко, по-мужски крепко.
Михаил сам не понял, как оказался рядом.
— Давайте помогу, — сказал он, протягивая руку к сумкам.
Женщина отшатнулась. В выцветших глазах мелькнул испуг.
— Я не ограблю, честное слово, — улыбнулся Михаил. — Просто помогу донести. Тяжёлые ведь.
— А зачем тебе? — недоверчиво спросила она, крепче вцепившись в потёртые ручки баулов.
Хороший вопрос. Михаил и сам не знал, зачем ему это. Двадцать минут назад он бы прошёл мимо, не заметив.
— Ну, мало ли… — он замялся. — Может, хорошее дело зачтётся.
Женщина фыркнула, но хватку ослабила.
— Хорошее дело, говоришь? Давно таких не видала. До пятого этажа, последнего, учти. Лифта нету.
— Да я догадался, — Михаил подхватил сумки. Тяжеленые, чёрти их занеси так высоко! — Как вы сами-то их тащите?
— А куда деваться? — женщина начала подниматься по ступенькам. — Жить-то надо.
Они поднимались молча. На третьем этаже Михаил взмок, будто после тренировки. К пятому проклял всё на свете и своё внезапное благородство. Но сумки донёс.
— Вера Павловна меня зовут, — представилась женщина, отпирая дверь. — Зайдёшь чайку попить? Запыхался весь.
Михаил собирался отказаться — у него завтра с утра важная встреча, а ещё хотелось залипнуть на пару часов в сериалы. Но вместо этого почему-то кивнул:
— Зайду. Меня Михаил зовут, кстати.
В прихожей пахло лекарствами и стиральным порошком. Стены оклеены обоями в мелкий цветочек, выцветшими до бледной желтизны. На вешалке — потёртая дублёнка и пуховый платок.
— Разувайся, проходи, — скомандовала Вера Павловна. — Тапки вон там.
Михаил послушно переобулся в растоптанные тапки и прошёл на кухню. Шесть квадратных метров, стол с клеёнкой, холодильник «Саратов» — музейный экспонат. И подтёки на потолке.
— У вас течёт что-то, — заметил он. — Соседи сверху?
— Да какое там, — махнула рукой хозяйка, загремев чайником. — Крыша дырявая. Двадцать лет протекает. А теперь ещё и кран вот… — она кивнула на раковину, где из крана мерно капало. Под ним стояла консервная банка, уже наполовину полная.
— Давно течёт?
— Месяца два. В ЖЭК звонила раз десять. Придём-придём, говорят. Вот и жду.
Михаил ещё раз оглядел кухню. Стены с пятнами сырости. Колченогий табурет. Стол, накрытый газетами. Вера Павловна выставляла нехитрое угощение — печенье на блюдце с отколотым краем, сахар в стеклянной вазочке.
— У вас инструменты есть какие-нибудь? — спросил он. — Я бы посмотрел этот кран.
Вера Павловна застыла с чайником в руке.
— А ты… слесарь, что ли?
— Нет, — Михаил улыбнулся. — Программист. Но кран, думаю, осилю.
Вера Павловна недоверчиво хмыкнула, но гаечный ключ принесла. Михаил снял пиджак, закатал рукава рубашки и полез под мойку.
Через полчаса возни и пары крепких выражений кран был побеждён. Вера Павловна притащила стремянку, и Михаил заодно поменял перегоревшую лампочку в ванной. А потом они пили чай с малиновым вареньем, и Вера Павловна рассказывала про сына, который уехал в Сыктывкар на заработки и пишет редко.
— Ты уж извини, что чай без сахара, — она виновато посмотрела на гостя. — Забываю купить, а потом и не дойти — ноги к вечеру отказывают. Варенье вот только…
— Я не люблю сладкий, — соврал Михаил. — С вареньем в самый раз.
Когда он, наконец, засобирался, Вера Павловна засуетилась:
— Погоди, возьми хоть пирожков! Я вчера пекла.
— Не надо, правда, — отмахнулся Михаил. — Я и так объелся.
Но пирожки с капустой всё-таки взял. Мать в детстве такие пекла, только он их не ценил тогда…
Уже на улице, застёгивая пальто, он подумал: «Вот это я влип. Потратил вечер, вспотел, руки испачкал, костюм, наверное, провонял кухней…»
Но странное дело — на душе было хорошо. Будто что-то давно скребущее в груди отпустило.
Телефон в кармане тренькнул. Сообщение от Иры, бывшей жены: «Ты, конечно, как всегда, не помнишь, что у Лизы завтра день рождения. Но если вдруг вспомнил, она просила какую-то там игру. Список на почте».
Михаил остановился. Действительно забыл. У дочери завтра десять лет, а он даже подарок не купил.
«Ничего, — подумал он. — Завтра с утра успею. Даже до встречи с партнерами».
И, сам удивляясь своему внезапному оптимизму, набрал: «Помню, конечно. Всё будет в лучшем виде»…
Вера Павловна проснулась от странного ощущения. В квартире было непривычно тихо. Ни капель из крана, ни скрипа половиц.
Она привычно сунула ноги в стоптанные тапки и пошлёпала на кухню. Налила воды в чайник, подставила под струю… И только тогда вспомнила вчерашнего гостя.
«Надо же, — подумала она. — Незнакомый человек, а помог просто так. И ведь не бедный — видно по одёжке, по рукам холёным. А не побрезговал возиться. Есть, значит, ещё люди…»
И всё утро ходила по квартире с этим тёплым чувством внутри. Гремела посудой, напевала что-то из молодости, пыталась дозвониться сыну (опять не взял трубку).
А в обед затеяла стряпню. Сама не поняла, откуда взялись силы и желание, но к вечеру на столе красовался пирог с яблоками. Пышный, румяный — как раньше делала, когда сын ещё дома жил.
«С кем делить-то? — подумала она вдруг. — Сижу тут одна, как сыч».
Вспомнила про соседку снизу, Зинаиду Степановну. Та третью неделю из дома не выходила — спина прихватила. Вера Павловна несколько раз стучалась к ней — узнать, не нужно ли чего, но та лишь скрипела из-за двери, что всё в порядке.
«Отнесу-ка ей кусок, — решила Вера Павловна. — Яблоки полезные, да и скучно небось одной».
Зинаида Степановна открыла не сразу. Долго гремела замками, потом приоткрыла дверь на цепочку.
— Кто? — спросила хрипло.
— Я это, сверху, — Вера Павловна протянула тарелку с куском пирога. — Испекла вот, решила тебя угостить.
— Зачем? — Зинаида Степановна приоткрыла дверь шире, с подозрением разглядывая соседку.
Вера Павловна растерялась. Действительно, зачем? Они с Зинаидой никогда особо не дружили. Так, здоровались на лестнице.
— Да просто так, — пожала она плечами. — Хотелось что-то хорошее сделать. А одной есть скучно.
— Ну, давай, — Зинаида Степановна всё же приняла тарелку. — Спасибо.
— Спина-то как? — спросила Вера Павловна.
— Да всё так же, — поморщилась соседка. — Поясницу прострелило. Еле ползаю.
— Может, помощь какая нужна? В магазин сходить или в аптеку?
Зинаида Степановна нахмурилась, будто ожидая подвоха. Потом нехотя буркнула:
— Молока бы… И хлеба. А то последнюю корку доедаю.
— Схожу, — кивнула Вера Павловна. — Через полчасика жди.
И ушла, оставив Зинаиду Степановну в недоумении смотреть на пирог.
Зинаида Степановна долго разглядывала принесённый кусок яблочного пирога. Пышный, с золотистой корочкой. Пирог, как из другой жизни — из той, где у неё ещё были силы вставать по утрам с улыбкой…
Она осторожно отломила кусочек вилкой и положила в рот. Закрыла глаза от удовольствия. Яблоки, ваниль, корица, что-то ещё… Она и забыла, какими вкусными могут быть простые вещи.
«Старею, — подумала Зинаида Степановна, отправляя в рот ещё кусочек. — Расклеилась совсем. А всё из-за чего? Из-за того, что сын не звонит? Подумаешь, беда какая».
Она встала, морщась от боли в пояснице, и прошаркала к серванту. На верхней полке, за стопкой полотенец, лежал старый альбом в бархатной обложке. Зинаида Степановна достала его и, кряхтя, опустилась на диван.
Фотографии пожелтели от времени. Вот Андрюшка — совсем крошка, только родился. Вот в детском саду, с горшком на голове. А вот уже школьник — серьёзный, в белой рубашке с бабочкой.
Она гладила фотографии, и что-то внутри, смёрзшееся в ледяной ком, начало оттаивать.
Их последний разговор закончился скандалом. Андрей приехал с девушкой, которую хотел представить матери. Красивая, умная, работает в банке. А Зинаида Степановна вместо радости устроила допрос с пристрастием: «А хозяйственная ли? А борщи варит? А куда тебя, сынок, тянет — на курорты дорогие да рестораны?»
Девушка краснела и бледнела, а Андрей смотрел всё мрачнее. А потом не выдержал — хлопнул дверью. И больше не звонил. Три месяца уже.
«Я ведь даже имя её не запомнила, — вдруг поняла Зинаида Степановна. — Вика? Вероника? И зачем я на неё накинулась? Вот уж действительно — стерегла кошку, а вылез козёл».
Она ещё долго сидела над альбомом. Потом с силой захлопнула его и потянулась к телефону. Дрожащими пальцами набрала номер сына.
Длинные гудки. Не возьмёт. Ну и правильно — зачем ему старая склочница…
— Алло? — раздался вдруг настороженный голос.
— Андрюша? — Зинаида Степановна сглотнула комок в горле. — Это мама. Прости меня, сынок.
Тишина на другом конце была такой долгой, что она испугалась — не бросил ли трубку?
— Мам? — голос Андрея дрогнул. — Ты здорова? Что-то случилось?
— Здорова, — Зинаида Степановна вытерла набежавшие слёзы. — Просто… соскучилась. И такая эгоистка была. Привози свою девушку снова. Я постараюсь… не быть такой… — она запнулась, подбирая слово, — такой ежовой.
— Олесю? — переспросил Андрей. Помолчал, потом рассмеялся. — Да мы уже поженились, мам! Месяц назад. Хотели тебя пригласить, но думали, что ты против.
— Поженились? — ахнула Зинаида Степановна. — И ты даже не…
Она осеклась. Сама виновата. Сама оттолкнула.
— Я рада за вас, сынок, — сказала она тихо. — Приезжайте в гости, а? Я пирог испеку. Вкусный.
— Прямо сейчас приедем, — решительно сказал Андрей. — Сегодня же.
После разговора Зинаида Степановна долго сидела, прижимая к груди трубку. Потом спохватилась — надо прибрать, приготовить что-то. Она так давно не ждала гостей, что забыла, как это — готовиться к встрече.
Поднявшись, она вдруг поняла, что спина почти не болит. Будто отпустило…
Андрей Зубов, положив трубку, не мог поверить своим ушам. Мать сама позвонила. И извинилась. И пригласила их с Олесей в гости. Это было так непохоже на неё, что он даже заподозрил инсульт или что-то в этом роде.
— Собирайся, — сказал он жене. — К маме едем.
Олеся подняла брови:
— Серьёзно? После того, как она меня отбраковала, как несортовую картошку?
— Она извинилась, — Андрей сам не верил своим словам. — И похоже, говорила искренне.
— Ну, если она меня снова начнёт пытать про рецепт засолки помидоров, я за себя не ручаюсь, — предупредила Олеся, но за курткой всё же пошла.
Всю дорогу до материнского дома Андрей был как на иголках. Что, если это какой-то трюк? Что, если мать опять начнёт придираться к Олесе?
Но нет. Зинаида Степановна встретила их с заплаканными глазами и таким отчаянным радушием, что даже Олеся оттаяла.
— Проходите, раздевайтесь, — суетилась свекровь. — Я тут пытаюсь пирог соорудить, но сноровку потеряла. Олеся, милая, может, поможешь?
Олеся удивлённо переглянулась с мужем. Никогда ещё Зинаида Степановна не называла её «милой».
— Конечно, помогу, — сказала она. — У меня бабушка отличные пироги пекла, научила кое-чему.
— Вот и хорошо, — Зинаида Степановна впервые искренне улыбнулась невестке. — А ты, Андрюша, расскажи пока, как живёте-то? Устроились где?
К вечеру квартира наполнилась запахом яблок и корицы. Они пили чай, и Зинаида Степановна слушала рассказы сына и невестки о том, как те познакомились, как поженились, как планируют ребёнка.
— Я вот только работу сейчас сменить хочу, — рассказывал Андрей. — Надоело в офисе штаны протирать. Хочу что-то своё открыть. Только не знаю пока, что.
— А что ты любишь делать? — спросила мать.
Андрей задумался.
— Знаешь, я же в детстве я мечтал музыкантом стать. Помнишь, как на гитаре бренчал?
— Ещё бы! — рассмеялась Зинаида Степановна. — Соседи грозились гитару об твою голову разбить. Но ты хорошо играл, правда.
— Так, может, попробуешь? — вмешалась Олеся. — Необязательно сразу бросать работу. Можно сначала на полставки перейти, а параллельно…
Андрей покачал головой:
— В моём возрасте музыкантом не становятся. Поздно уже.
— Ерунда какая, — фыркнула Зинаида Степановна. — Вон, Пахмутова в восемьдесят с лишним всё ещё песни пишет. А тебе сколько? Тридцать два? Ты ещё мальчишка.
Андрей рассмеялся:
— Ну, когда ты так говоришь…
Домой они возвращались за полночь. Олеся задремала на плече мужа в такси, а Андрей смотрел в окно и думал о том, что за один день у него будто открылось второе дыхание. Мать оттаяла, отношения наладились. И даже эта дикая мысль о музыке… а почему бы и нет?
На следующий день, выйдя на обеденный перерыв, он не пошёл, как обычно, в ближайшую забегаловку. Вместо этого спустился в подземный переход, где часто играл какой-то бородатый музыкант.
Тот был на месте — худой, с потрёпанной гитарой и тоскливым взглядом. Играл что-то заунывное, явно своё. Андрей остановился послушать.
Мелодия была простенькая, но что-то в ней цепляло. Тоска, надежда, отчаяние — всё сплелось в ней.
— Классно играешь, — сказал Андрей, когда музыкант закончил. И бросил в потёртый футляр тысячную купюру.
— Ого! — музыкант недоверчиво уставился на купюру. — Ты чего так щедро?
— Да так, — пожал плечами Андрей. — Хорошее настроение. Сыграй что-нибудь повеселее?
Музыкант помедлил, словно решая, не шутка ли это. Потом кивнул и ударил по струнам.
Зазвучала мелодия — знойная, испанская, заставляющая ноги пуститься в пляс. Пальцы музыканта летали по грифу с такой скоростью, что Андрей невольно засмотрелся.
— Научишь меня так? — спросил он вдруг.
Музыкант сбился. Посмотрел недоверчиво:
— Ты серьёзно?
— Более чем, — кивнул Андрей. — Сколько стоит урок?…
Олег Ветров не знал, что и думать. Третий день подряд этот странный парень в дорогом костюме приходил в переход и полчаса мучил гитару под его руководством. Платил щедро, но это было не главное. Главное — он искренне пытался научиться.
— Не так, — в десятый раз повторил Олег. — Безымянный палец на третью струну, вот сюда. И прижимай сильнее, иначе будет дребезжать.
Андрей сосредоточенно сдвинул брови, перестроил пальцы. Мелодия зазвучала чище.
— Отлично! — впервые похвалил Олег. — Уже лучше.
— Правда? — просиял ученик.
Олег невольно улыбнулся. Было в этом парне что-то… мальчишеское. Будто пацан, получивший пятёрку по контрольной.
— У тебя есть своя гитара? — спросил Олег.
— Была в детстве, — вздохнул Андрей. — Сейчас нет.
— Сложно будет научиться без инструмента, — покачал головой Олег. — Нужно каждый день тренироваться.
— Я куплю, — уверенно сказал Андрей.
— Только не бери дешёвку из ближайшего музыкального, — предупредил Олег. — Лучше подержанную, но хорошую. Могу помочь выбрать.
— Буду признателен, — кивнул Андрей.
После этого разговора Олег долго сидел в переходе, задумчиво перебирая струны. Что-то в этом парне ему нравилось. Искренность? Увлечённость? Не то и не другое. Скорее, желание меняться. Пробовать новое.
А вечером, возвращаясь домой, Олег встретил у подъезда Маринку с детьми. Старший, Сашка, тащил портфель, а младшая, Дашка, сидела у матери на руках и ревела во всё горло.
— Что случилось? — спросил Олег.
— Да температура у неё, — Марина выглядела измученной. — Третий день уже. В садик не берут, а у меня завтра отчет на работе.
— Может, помочь чем? — неожиданно для себя предложил Олег.
Марина недоверчиво посмотрела на него:
— Чем ты можешь помочь?
— Ну… — Олег замялся. — Не знаю. Но, может, что-то нужно из аптеки? Или продукты какие-то? Я могу сходить.
Марина явно колебалась, но потом кивнула:
— Аспирин детский нужен. И что-нибудь от кашля. Я деньги отдам, когда зарплату получу.
— Не надо, — отмахнулся Олег. — У меня есть. Подожди здесь, я быстро.
Сбегав в аптеку, он вернулся с лекарствами. Маринка всё ещё стояла у подъезда — видимо, боялась, что он не вернётся.
— Вот, держи, — Олег протянул пакет. — Сказали, этот сироп самый хороший.
— Спасибо, — Марина смутилась. — Я не привыкла… ну, что так просто помогают.
— Да ладно, — пожал плечами Олег. — Ерунда.
Сашка дёргал мать за рукав:
— Мам, а мам, а я Олега Витальевича в переходе видел. Он на гитаре играл. Круто так!
Марина удивлённо посмотрела на соседа:
— Так это ты? Сашка приходит и всё про какого-то музыканта рассказывает. Говорит, хочет научиться играть.
Олег невольно улыбнулся:
— Серьёзно? А я и не заметил его там.
— Ага! — подтвердил Сашка. — Я специально после школы через тот переход хожу. А ещё…
— Так, Саша, хватит, — прервала его Марина. — Нам надо Дашу лечить. Спасибо тебе, — она кивнула Олегу. — Я верну деньги, как только смогу.
— Слушай, — вдруг сказал Олег. — У меня дома старая гитара есть. Я её почти не использую. Если хочешь, — он посмотрел на Сашку, — могу показать пару аккордов.
Глаза мальчика загорелись.
— Правда?!
— Саша, не приставай к человеку, — одёрнула Марина.
— Да мне не сложно, — заверил Олег. — Всё равно вечерами дома сижу. Могу в субботу показать.
— Можно, ма-а-ам? — Сашка умоляюще сложил руки.
Марина вздохнула:
— Ладно. Но если что, мы не будем надоедать.
— Договорились, — кивнул Олег. — В субботу в три.
Марина Соколова поправляла шторы в комнате и думала о том, как неожиданно изменилась её жизнь. Полгода назад она не знала даже имени соседа, а теперь Олег стал почти членом семьи. Сашка занимался музыкой уже четвёртый месяц и даже выступил на школьном концерте. А сам Олег… кто бы мог подумать, что за нелюдимым видом скрывается такой человек.
Звонок в дверь прервал её размышления. На пороге стояла Анна Петровна с первого этажа — та самая, что вечно жаловалась на шум.
— Добрый день, — поджала губы старушка. — Это ваш мальчик там на гитаре играет?
Марина напряглась, готовясь к очередным жалобам:
— Да, мой. Слишком громко?
— Вовсе нет, — неожиданно ответила Анна Петровна. — Просто… очень красиво. Я стояла под вашими окнами, слушала. Мой покойный муж тоже играл, очень похоже. У мальчика талант.
Марина растерялась от такого поворота:
— Спасибо… Его сосед наш учит, Олег.
— Я знаю, видела, как он приходит. Хороший человек, — кивнула старушка. — Вот, возьми, — она протянула пакет. — Яблоки из моего сада. Мальчику передай, пусть ест. Для мозгов полезно.
— Что вы, не стоит… — начала Марина.
— Бери-бери, — настояла Анна Петровна. — У меня их много, всё равно пропадут.
Она ушла, оставив Марину в недоумении стоять с пакетом яблок.
Анна Петровна вернулась в свою квартиру и сразу позвонила внуку:
— Дима, ты не мог бы заехать сегодня? Мне помощь нужна.
— Что случилось, бабуль? — встревожился Дмитрий.
— Да ничего страшного. Хочу сад привести в порядок, а самой тяжело. Да и соскучилась.
Час спустя Дмитрий уже подстригал разросшиеся кусты в маленьком садике за домом, где его бабушка выращивала яблони и ягоды.
— Знаешь, — сказала Анна Петровна, разливая чай на скамейке под яблоней, — у нас в подъезде такие интересные люди живут. Мальчик на пятом этаже на гитаре играет, его учитель музыки — сосед их. А на третьем женщина живёт, она мне яблочный пирог принесла, просто так.
— С чего вдруг? — удивился Дмитрий, отрываясь от работы.
— Вот и я удивилась, — кивнула бабушка. — А потом поняла — людям просто хочется делать добро. Как эстафета какая-то передаётся. Один другому помог, тот — следующему…
Дмитрий задумчиво посмотрел на бабушку:
— Знаешь, а ведь ты права. В нашей школе тоже что-то подобное происходит. Началось с конкурса «Живая история» — дети брали интервью у стариков. А теперь у нас целый проект разросся — школьники помогают ветеранам, записывают их истории. Даже книгу собираются издать.
— Вот видишь! — просияла Анна Петровна. — Круги на воде. Бросишь камешек — и пошло-поехало.
Когда Дмитрий уезжал, она вручила ему большой пакет с яблоками:
— Отвези-ка своим ученикам. Пусть пишут хорошие истории.
Катя Лебедева поставила на стол перед Зоей Аркадьевной блюдце с яблочным штруделем:
— Это из тех яблок, что учитель принёс. Я сама готовила.
— Молодец, — одобрительно кивнула пожилая женщина. — У тебя всё получается — и готовить, и писать.
Катя зарделась от похвалы. Кто бы мог подумать, что суровая соседка, которую все считали злыдней, станет её наставницей и другом? А ведь всё началось с обычного школьного задания — взять интервью у пожилого человека.
— Зоя Аркадьевна, а расскажите ещё про БАМ, — попросила Катя, доставая диктофон. — Для следующей статьи.
— Ох, БАМ, — задумчиво протянула женщина. — Там я Алёшу своего встретила…
И она снова погрузилась в воспоминания. О романтике великой стройки, о трудностях, о дружбе, о любви. О том, как договорились встретиться в Москве, но он не пришёл, а она не стала ждать — гордая была, обидчивая.
— И что с ним стало? — спросила Катя, зачарованно слушая историю.
— Не знаю, — вздохнула Зоя Аркадьевна. — Наверное, женился, детей нарожал. Я тоже замуж вышла, только неудачно. Развелась быстро, а детей Бог не дал.
Катя задумчиво покрутила в руках диктофон:
— А вы никогда не пытались его найти? Сейчас же интернет есть, социальные сети…
— В моём возрасте? — усмехнулась Зоя Аркадьевна. — Да и зачем? Кому я нужна — старая, больная…
— Вы мне нужны, — серьёзно сказала Катя. — И вообще, любовь — она ведь навсегда, правда?
Зоя Аркадьевна только головой покачала. Молодость, романтика… Но что-то в груди защемило от этих слов.
Статья в школьной газете, которую написала Катя Лебедева, получилась настолько пронзительной, что её перепечатали в городском издании. «История одной любви: как БАМ соединил и разлучил сердца» — так она называлась. Зоя Аркадьевна сначала ругалась — зачем выносить её личную жизнь на публику? Но потом смирилась. Тем более, что статья получила множество откликов.
Один из них пришёл в виде письма на адрес редакции. Старомодный конверт, внутри — аккуратно сложенный листок.
«Если это та самая Зоя с БАМа, которая работала в проектном отделе, передайте ей, пожалуйста: я не пришёл на встречу, потому что машина сломалась на дороге. Пытался её найти, но она уже уехала. Если это она — вот мой телефон. Алексей.»
Редактор лично принёс письмо Зое Аркадьевне. Она прочла, побелела, села на диван. Перечитала. Потом решительно взяла телефон.
— Алло? Алёша? Это я, Зоя…
Ранним майским утром во дворе дома на Заводской улице собралась странная компания. Пожилая пара — он с тростью, она в нарядном платье и с букетом сирени. Подросток с фотоаппаратом. Молодая женщина с двумя детьми. Старушка с первого этажа. Высокий мужчина с бородой и гитарой. Учитель истории из местной школы.
— Ну, с днём рождения, Зоя, — Алексей протянул своей невесте букет. — Сорок лет я ждал, чтобы подарить тебе сирень.
— И я ждала, — тихо ответила она. — Только не знала, что жду.
Олег тронул струны гитары, и полилась мелодия — та самая, испанская, жаркая, полная жизни. Сашка пытался подыгрывать на своей маленькой гитаре, но больше путался в аккордах.
— А я так и не выучил эту мелодию, — рассмеялся Андрей.
— Зато научился другим, — улыбнулась его мать, Зинаида Степановна. — И школу музыкальную открыл. Кто бы мог подумать?
— Если бы ты тогда не позвонила, ничего бы не было, — заметил Андрей.
— А я бы не позвонила, если бы Вера Павловна пирог не принесла, — возразила Зинаида Степановна.
— А ко мне бы молодой человек не зашёл, если бы кран не потёк, — подхватила Вера Павловна.
— Всё взаимосвязано, — глубокомысленно заметил Дмитрий. — Как круги на воде.
Они ещё долго сидели во дворе, пили чай из термоса, ели яблочный пирог и говорили. О жизни, о совпадениях, о том, как одно доброе дело тянет за собой другое.
А потом разошлись — кто на работу, кто домой. И никто не заметил человека на скамейке в сквере напротив. Седого, с пронзительно-ясными глазами. Он улыбался, глядя им вслед. Потом поднялся и пошёл своей дорогой. На следующий перекрёсток, в следующий двор, к следующему человеку, которому нужно бросить камешек в воду.
