В прихожей было темно. Андрей привычным движением нащупал выключатель, но свет так и не зажёг. Хотелось немного постоять в этой спасительной темноте, собраться с мыслями перед неизбежным разговором. Он знал, что она ждёт. Как всегда. Как каждый месяц.
Ботинки снял неторопливо, аккуратно поставил на полку. Пальто повесил на плечики. Всё медленно, размеренно — отсрочка неизбежного.
— Это ты? — голос Лены донёсся из кухни. Не «здравствуй» или «как дела». Даже не «ты вернулся». Просто констатация факта.
Андрей вздохнул и пошёл на голос. Лена стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Не поворачиваясь, она сказала то, что он ожидал услышать:
— Зарплата пришла? Моя мама ждёт перевода.
В её голосе не было ни вопроса, ни сомнения — только уверенность. Уверенность в своём праве требовать, в его обязанности давать.
Андрей молча кивнул. Потом, осознав, что она не видит, тихо произнёс:
— Да. Пришла.
— Хорошо, — Лена наконец повернулась к нему, на её лице мелькнула короткая улыбка. — Поужинаешь и переведёшь? Мама звонила два раза, спрашивала.
Он снова кивнул, но внутри всё сжалось. Его собственная мать никогда не звонила с такими вопросами. Не требовала, не напоминала. Хотя знал Бог, как ей были нужны эти деньги.
— Борщ будешь? — спросила Лена уже другим тоном, почти ласково.
— Буду, — Андрей опустился на стул и потёр виски. Голова раскалывалась после тяжёлого дня.
Так повторялось из месяца в месяц. Зарплата — перевод тёще — остаток для семьи. Привычный круг, замкнутый цикл, из которого он не находил выхода. И не то чтобы он был против помощи родителям… просто эта помощь давно превратилась не в поддержку, а в обязанность. В налог на семейную жизнь.
Лена поставила перед ним тарелку с борщом и села напротив, глядя выжидающе. Андрей знал этот взгляд — она не успокоится, пока не увидит подтверждение операции на экране телефона.
Борщ остывал. Желудок сводило от голода. Но вначале — перевод. Как всегда.
Непростой выбор
Андрей крутил в руках телефон, собираясь с мыслями. Лена уже закончила мыть посуду и теперь вытирала руки полотенцем, поглядывая на него с нетерпением.
— Лен, — наконец произнёс он, стараясь говорить спокойно. — Я хотел с тобой поговорить насчёт перевода.
Она замерла, всё ещё держа полотенце в руках.
— О чём тут говорить? Мама ждёт.
Андрей сделал глубокий вдох.
— Моей маме не хватает на лекарства в этом месяце. Знаешь, те, что ей недавно выписали. Может… может, в этот раз мы не будем отправлять твоей? Хотя бы полную сумму.
Лицо Лены изменилось мгновенно. Мягкие черты заострились, глаза сузились.
— Что значит не будем? Моя мама рассчитывает на эти деньги. Она уже запланировала расходы!
— А моя мама рассчитывает на здоровье, — тихо ответил Андрей, чувствуя, как внутри поднимается волна обиды. — Почему твоя мама важнее моей?
— При чём тут это? — Лена бросила полотенце на стол. — У твоей есть пенсия! И вообще, ты же говорил, что Серёжа ей помогает.
— Серёжа в командировке уже месяц. И ты прекрасно знаешь, что пенсии едва хватает на коммуналку и еду.
Лена всплеснула руками:
— Значит, моя мама должна страдать из-за этого? Она одна, совсем одна! Если не мы — то кто ей поможет? Ты хоть понимаешь, как это бесчеловечно?
— А моя мать, значит, не человек? — Андрей почувствовал, как дрожит голос. — Только твоя заслуживает помощи?
— Не передёргивай! — Лена повысила голос. — Ты просто не хочешь помогать моей семье! Только о своей думаешь. Всегда так было!
Андрей закрыл глаза. Они проходили через этот разговор уже не в первый раз, и всегда заканчивалось одинаково — он уступал.
— Хорошо, — сказал он, чувствуя, как что-то внутри надламывается. — Я переведу твоей маме, как обычно. А своей… как-нибудь займу у коллег на лекарства.
— Вот и славно, — Лена моментально успокоилась, словно не она только что кричала. — Я знала, что ты поймёшь. В конце концов, мы семья.
Да, подумал Андрей. Мы семья. Но почему-то в этой семье моя мать — чужая.
Услышанное не скроешь
Суббота выдалась дождливой. Андрей сидел в кресле с книгой, которую уже полчаса не мог начать читать — глаза скользили по строчкам, не воспринимая смысла. Мысли снова и снова возвращались к лекарствам матери и к деньгам, которые ушли на счёт тёщи.
Лена суетилась на кухне, готовя обед. Вдруг зазвонил её телефон.
— Мамуль, привет! — радостно ответила она и вышла в комнату, где сидел Андрей. — Да, получила. Перевела вчера, как обычно.
Лена рассеянно поставила телефон на журнальный столик и включила громкую связь, продолжая вытирать руки полотенцем.
— Вот и молодец, — голос Галины Ивановны звучал громко и чётко. — А то я уже волноваться начала. Нужно было мне на днях к Верке съездить, думала такси вызвать, да вот решила дождаться твоего перевода.
— Мам, ты же знаешь, мы всегда помогаем.
— Ещё бы не помогали, — хмыкнула Галина Ивановна. — Зять-то при деньгах. А что ещё мужику надо? Пусть шевелится. Он же мужик, обязан.
Андрей замер. Книга в его руках дрогнула. «Обязан». Это слово прозвучало как пощёчина.
— Ой, а вообще как он там? — продолжала тёща, не подозревая, что её слышат. — Всё жмётся небось с деньгами? Вечно этим мужикам жалко для тёщи копейку выделить, все они такие…
Лена наконец заметила, что телефон на громкой связи, и поймала взгляд мужа. Его глаза были широко открыты, в них застыла боль и потрясение.
— Мам, давай я тебе перезвоню, — поспешно сказала она, хватая телефон и отключая громкую связь. — Потом поговорим.
Она прижала трубку к уху и быстро вышла на кухню, но Андрей уже всё услышал. «Обязан». «Пусть шевелится». «Мужик». Не человек, не зять, не родственник — просто источник денег.
Когда Лена вернулась, он всё ещё сидел в той же позе, словно окаменев.
— Андрей… — начала она неуверенно.
— Не надо, — тихо ответил он, не глядя на неё. — Просто не надо ничего говорить.
Она опустилась на диван напротив, не зная, куда деть руки. Впервые муж видел её такой — растерянной. Впервые она увидела его таким — опустошённым, с глазами, полными тихой боли.
За окном усилился дождь, словно сама природа плакала вместе с ними.
Тихое послание
Лена проснулась от тишины. Обычно Андрей собирался на работу с шумом — то чашка звякнет, то шкаф скрипнет. Сегодня — ничего. Она протянула руку к его стороне кровати — пусто и холодно. Ушёл рано.
После вчерашнего разговора, вернее, отсутствия такового, в доме повисло напряжённое молчание. Андрей не кричал, не обвинял — просто замкнулся в себе. И это пугало больше, чем любые упрёки.
Лена накинула халат и вышла на кухню. Утренний свет заливал стол, на котором лежали две вещи, которых не было вчера: открытка с изображением полевых цветов и белый конверт.
Сердце пропустило удар. Открытка. Конверт. Все эти годы Андрей дарил ей открытки только на праздники. Что-то случилось.
Дрожащими пальцами она взяла конверт. Внутри — сложенный вдвое лист бумаги. Почерк Андрея, неровный, будто он писал в темноте или… или сдерживал эмоции.
«Лена, я долго думал, как написать это. И решил — просто и честно.
Мы прожили вместе семь лет. За эти годы я понял одно: в нашей семье всегда было трое — ты, я и твоя мама. И я всегда был третьим. Последним в очереди. Тем, кто обязан.
Я не против помогать родителям. Но я хочу быть мужем, а не источником денег для твоей мамы. Я хочу, чтобы мы были семьёй, а не филиалом банка.
Я не угрожаю. Не ставлю условий. И не ухожу. Просто прошу: давай будем вместе. По-настоящему. Давай будем решать вместе, кому и как помогать. Давай начнём думать о нас.
Твой выбор определит, что будет дальше. Я не могу больше жить как подрабатывающий зять. Но я хочу жить как любящий муж.
Андрей».
Открытка выпала из её руки. На глаза навернулись слёзы — не от обиды, а от внезапного, острого стыда. Как давно она смотрела на него как на мужа, а не как на… да, как на источник денег для мамы?
Зазвонил телефон. На экране высветилось: «Мама». Лена смотрела на мигающий экран, и впервые за долгое время чувствовала не радость от этого звонка, а тяжесть. Словно тонкие нити, связывающие её с матерью, вдруг стали цепями, тянущими на дно.
Телефон продолжал звонить. Выбор, о котором писал Андрей, нужно было делать прямо сейчас.
Прозрение
Лена сидела на кухне, перечитывая письмо Андрея уже в третий раз. За окном серело пасмурное небо, в квартире было тихо — только тиканье часов нарушало тишину. Телефон снова зазвонил. Мама. Четвёртый звонок за утро.
На этот раз Лена ответила.
— Алло, — её голос звучал устало.
— Ну наконец-то! — возмущённо воскликнула Галина Ивановна. — Я уже думала, случилось что. Ты почему трубку не берёшь?
— Задумалась просто…
— О чём это ты с утра пораньше задумалась? — В голосе матери появились подозрительные нотки. — Слушай, я тут подумала, может, ты мне ещё чуток переведёшь? Тысяч пять. Верке день рождения скоро, хочу ей подарок хороший взять.
Лена закрыла глаза. Пять тысяч. Ровно столько не хватало матери Андрея на лекарства.
— Мам, я… я не смогу перевести в этом месяце больше, — тихо сказала она.
Пауза на том конце была короткой.
— Это ещё почему? — Голос Галины Ивановны стал жёстким. — Зять опять жмётся? Так ты ему объясни, что матери помогать надо. Или он своей мамаше всё спускает, а мне значит — шиш?
Лена почувствовала, как внутри что-то обрывается. Словно пелена с глаз упала.
— Мама, его мать нуждается в лекарствах. Серьёзных. А мы… мы каждый месяц отправляем тебе деньги. Не на лекарства. На… — она запнулась, осознавая впервые, как это звучит, — на такси к подруге. На подарки соседке.
— Да как ты смеешь! — возмутилась Галина Ивановна. — Я твоя мать! Я тебя растила, я ночей не спала! А теперь ты мне такое говоришь? Значит, он тебе дороже родной матери?
Эти слова должны были ударить по больному, вызвать чувство вины — как раньше. Но сейчас Лена слышала в них только манипуляцию. Чистую, незамутнённую манипуляцию.
— Дело не в том, кто дороже, — тихо ответила она. — Дело в справедливости.
— Значит, какой-то посторонней старухе ты готова отдать последнее, а родной матери — нет? — Голос в трубке дрожал от обиды и гнева.
«Посторонней старухе». Так она говорила о матери её мужа. О женщине, которая никогда не просила ничего для себя.
— Мам, прости, но в этом месяце не получится, — твёрдо сказала Лена. — Я тебе позвоню позже.
Она нажала «отбой», не дослушав новый поток возмущений. Телефон почти сразу зазвонил снова, но Лена отложила его в сторону.
Внутри было больно, но эта боль казалась правильной. Очищающей. Впервые за долгие годы она видела ситуацию без искажений. И то, что она увидела, ей совсем не нравилось.
Нас двое, а не трое
Ключ в замке повернулся почти бесшумно. Андрей старался не шуметь — неизвестно, ждут ли его дома или уже спят. День выдался тяжёлым, голова гудела от мыслей.
Он снял ботинки, поставил их аккуратно у стены. В квартире пахло ванилью и корицей. Лена что-то пекла? Странно, в последнее время она не баловала его домашней выпечкой.
Прошёл в комнату, замер на пороге. Лена сидела на диване, обхватив колени руками. Не с телефоном, не с книгой — просто сидела и смотрела куда-то перед собой. Услышав его шаги, подняла взгляд.
— Ты поздно, — сказала она тихо. Не с укором, как обычно, а просто констатируя факт.
— Да, — он не знал, что ещё добавить.
Молчание. Не такое тяжёлое, как вчера, а словно выжидающее.
Лена встала, подошла к столу, взяла лежащий там телефон. На экране мигало уведомление.
— Мама звонила тринадцать раз, — она слабо улыбнулась. — Тринадцать. За один день. Никогда раньше не замечала, как часто она звонит.
Андрей промолчал. Усталость навалилась вдруг с новой силой — не хотелось ни спорить, ни выяснять отношения. Просто упасть и забыться сном.
— Я перевела деньги твоей маме, — вдруг сказала Лена, глядя ему прямо в глаза. — На лекарства.
Он недоверчиво посмотрел на неё.
— А ещё я сказала своей маме, что в этом месяце больше денег не будет, — она нервно сцепила пальцы. — Знаешь, что она ответила?
Андрей покачал головой.
— Что я предала её. Представляешь? Кто кого предал…
Она подошла к нему ближе, взяла за руку.
— Твоё письмо… оно открыло мне глаза. Мы так долго жили, как будто я всё ещё девочка, которая должна угождать маме. А ты — просто… — она запнулась.
— Кошелёк, — закончил Андрей.
— Да, — её глаза наполнились слезами. — Не муж, не любимый человек, а источник денег для моей матери. Господи, как же стыдно.
Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в плечо. Он стоял неподвижно, боясь поверить, что это происходит.
— Завтра я снова позвоню маме, — сказала Лена, отстраняясь и вытирая слёзы. — Объясню, что я взрослая женщина, у меня своя семья. Мы будем ей помогать, но не в ущерб себе и…
— И моей матери, — добавил Андрей.
— Да, — она кивнула. — Теперь мы будем решать вместе. Вот только прости меня, если сможешь.
Он молча притянул её к себе. На кухне что-то звякнуло.
— Я яблочный пирог испекла, — смущённо улыбнулась Лена. — Как в начале нашей семейной жизни, помнишь? Будешь?
— Буду, — ответил он, чувствуя, как отпускает, наконец, сдавивший грудь обруч. — Конечно, буду.
И впервые за долгое время ему показалось, что они снова вдвоём. Не трое — двое. Муж и жена. Семья.
