Вадим открыл дверь своей квартиры и замер. На пороге стоял седой мужчина с выцветшими голубыми глазами, в потертой кожаной куртке и с армейским вещмешком за плечами. Мужчина криво усмехнулся, обнажив прокуренные зубы.
— Не узнаешь, что ли? Я ж твой батя.
Вадим молчал. В горле встал ком, руки сами сжались в кулаки. Сорок пять лет. Сорок пять лет этого человека не было в его жизни, а теперь он стоит тут как ни в чем не бывало.
— Ты чего это приперся? — выдавил наконец Вадим.
— Как чего? Домой пришел. К сыну родному. Неужто не пустишь?
Отец — Вадим даже мысленно не мог назвать его отцом, только «этот мужик» — нагло шагнул вперед, оттеснив Вадима плечом, и прошел в квартиру. Огляделся, присвистнул.
— Ничего так живешь. Евроремонт, мебель импортная… Молодец, сынок, выбился в люди.
— Какой я тебе сынок? — Вадим захлопнул дверь. — Ты меня в три года бросил. Мать одна меня растила, пока ты… где-то шлялся.
— Ну, бросил, не бросил… Жизнь, она такая, знаешь. Молодой был, глупый. А теперь вот пришел. Старость на носу, помирать скоро, хочется с родным человеком время провести.
Мужчина прошел на кухню, открыл холодильник, достал колбасу. Вадим смотрел на это и не мог поверить в происходящее. Этот тип ведет себя так, будто вчера ушел за хлебом, а не исчез на полжизни.
— Слушай, давай по-простому, — Вадим подошел вплотную. — Денег дам, сколько надо, и вали отсюда. Не нужен ты мне.
— Денег? — отец хмыкнул, отрезая колбасу прямо на столе без доски. — Не в деньгах дело, сынок. Я домой пришел. Жить я все равно буду тут, и выгнать меня у тебя не выйдет. По закону я твой отец, имею право.
— По закону? Ты серьезно?
— А то. Можешь в суд подать, только толку? Я старый, больной, а ты сын обеспеченный. Судья на мою сторону встанет.
В этот момент из спальни вышла Марина, жена Вадима. Увидев незнакомца на кухне, остановилась.
— Вадь, это кто?
— Отец мой, — процедил Вадим. — Объявился, видишь ли.
Марина растерянно моргнула. За десятки лет брака Вадим рассказывал об отце только то, что тот их бросил, когда ему было три года. И вот теперь этот призрак прошлого материализовался на их кухне и жевал колбасу.
— Невестка, значит, — отец окинул Марину оценивающим взглядом. — Симпатичная. Повезло тебе, Вадька.
— Не смей так с ней разговаривать, — Вадим шагнул вперед.
— Да ладно тебе, я ж по-доброму. Знакомлюсь вот с семьей. Кстати, меня Анатолием звать. Толиком можно…
Следующие дни превратились в ад. Анатолий расположился в гостиной на диване и, похоже, никуда уходить не собирался. Днем смотрел телевизор на полную громкость, ночью храпел так, что было слышно даже в спальне. Ел все подряд из холодильника, курил на балконе, разбрасывал вещи.
— Вадим, так больше нельзя, — Марина сидела на кровати, обхватив колени руками. — Пусть уходит. Вызови полицию, если надо.
— Полиция ничего не сделает. Он прав — по документам он мой отец. Формально имеет право тут находиться.
— Да какое право!!! Он же тебя бросил!
— Это морально. А юридически — …. ничего не докажешь. Алименты он вроде как платил первые месяцы, потом мать сама отказалась, чтобы он отвязался.
Вадим вспомнил, как мать работала на двух работах, чтобы его прокормить. Как он в школе врал, что отец в командировке, хотя все знали правду. Как на выпускном смотрел на других отцов, которые гордо фотографировались с детьми.
А теперь этот человек явился и ведет себя, будто имеет право на его жизнь.
На третий день Анатолий привел собутыльника — такого же потрепанного мужика лет шестидесяти восьми.
— Это Серега, мой кореш, — представил он. — Мы с ним сто лет знакомы.
Они засели на кухне с бутылкой беленькой. Вадим, вернувшись с работы, застал их уже изрядно выпившими.
— Вадяяя! — заорал отец. — Иди сюда, с Серегой познакомься!
— Пошел ты, — Вадим прошел мимо.
— Во, видал, какой сын у меня? — Анатолий повернулся к приятелю. — Гордый весь. В мать пошел, та тоже с характером была.
— А что ж ты ее бросил-то? — спросил Серега.
— Да не бросал я! Сама выгнала. Говорит, пьешь много, работать не хочешь. А я что, я нормально пил, как все. А работа… ну не складывалось у меня с работой. То начальник …., то коллектив гнилой.
Вадим остановился в коридоре, прислушиваясь.
— Она мне ультиматум поставила — или бухло, или семья. Ну я и выбрал. Какая семья, когда тебя пилят постоянно? Лучше уж по-вольному жить.
— И не жалел?
— Да чего там жалеть… Баб много, детей можно новых завести. Я вон еще двоих потом наделал, от разных. Правда, те тоже не признают меня. Неблагодарные выросли…
Вадим почувствовал, как внутри поднимается волна ярости. Еще двоих. Значит, он не просто их бросил — он потом еще дважды повторил то же самое.
Вечером Вадим позвонил матери. Она жила теперь в другом городе, вышла замуж второй раз, была счастлива.
— Мам, тут такое дело… Этот …. В общем Анатолий объявился.
Молчание в трубке.
— Мама?
— Слышу. И чего хочет?
— Говорит, жить будет у меня. Типа старый, больной, я обязан его содержать.
— Гони его в шею, Вадик. Он тебе никто.
— Легко сказать. Он уперся как баран. Говорит, по закону имеет право.
— Никакого права он не имеет! — голос матери дрожал от гнева. — Он нас бросил, когда ты только ходить научился! Знаешь, как мы жили первые годы? По съемным углам, на одной картошке! А он где был? По бабам шлялся, пропивал все, что зарабатывал!
— Мам, успокойся…
— Да как тут успокоишься! Он тебе даже на выпускной не пришел, хотя я звонила, просила. Сказал, что занят. А теперь, когда ему выгодно, вспомнил, что у него сын есть? Гони его, Вадик. Ничего ты ему не должен.
После разговора с матерью Вадим вернулся на кухню. Серега уже ушел, Анатолий дремал за столом, уронив голову на руки. Рядом стояла пустая бутылка.
Вадим смотрел на седую голову, на морщинистые руки с набухшими венами, и не чувствовал ничего. Ни жалости, ни злости. Пустота.
— Эй, — он потряс отца за плечо. — Проснись.
Анатолий поднял мутные глаза.
— А, сынок… Че надо?
— Завтра чтобы тебя тут не было.
— Да щас! Я ж сказал — никуда не уйду. Мое право тут жить.
— Послушай внимательно, — Вадим говорил спокойно, четко. — У меня есть связи. И деньги. Если ты не уберешься, я сделаю так, что тебя упекут в психушку. Или найдут у тебя запрещенные вещества. Или еще что-нибудь. И уж поверь, я смогу.
— Ты че, сынок, совсем что ли? Родного отца…
— Ты мне не отец. Отец — это тот, кто растит, кто рядом, когда трудно. А ты просто … так… донор. Завтра чтоб духу твоего не было.
Анатолий хотел что-то ответить, но Вадим уже вышел.
Ночью Вадим не спал. Ворочался, думал. Марина обняла его сзади.
— Не мучайся. Ты правильно сказал.
— Знаешь, я всю жизнь думал — вот встречу его когда-нибудь и врежу. За мать, за себя, за все. А увидел — и ничего. Пустое место. Даже бить не хочется. Только руки марать.
— Это нормально. Нельзя испытывать чувства к тому, кого в твоей жизни не было.
— Он сказал, что у него еще двое детей есть. Тоже бросил. Представляешь? Три раза одно и то же.
— Забудь. Он не стоит твоих переживаний.
Утром Анатолия в квартире не было. Вместе с ним исчезли разменные деньги из прихожей — около восьми тысяч, которые Вадим держал на мелкие расходы, и золотые запонки — подарок тестя на свадьбу.
Вадим обнаружил пропажу и только усмехнулся. Что ж, хоть какая-то польза от визита отца. Теперь совесть точно чиста.
Прошла неделя.
Жизнь вернулась в нормальное русло. Вадим старался не думать о случившемся, выкинуть из головы.
А потом позвонила незнакомая женщина.
— Вадим Анатольевич? Это из полиции беспокоят. Ваш отец, Колесников Анатолий Петрович…
— Что он натворил?
— Он в больнице. Инфаркт. При нем были документы и указан ваш телефон, поэтому мы вам и звоним.
Вадим помолчал.
— Это не мои проблемы.
— Но он же ваш отец…
— По документам — да. По факту — нет. Делайте с ним что хотите.
Он повесил трубку. Марина вопросительно посмотрела на него.
— Отец в больнице. Инфаркт.
— Поедешь?
— Нет.
— Вадим…
— Что? Его для меня не стало сорок пять лет назад. Пусть теперь его не станет по-настоящему — мне все равно.
Но все равно не было. Следующие дни Вадим ходил сам не свой. Срывался на подчиненных, ругался с Мариной. Ночами лежал без сна, уставившись в потолок.
На четвертый день не выдержал. Поехал в больницу.
Анатолий лежал в палате на шестерых. Бледный, осунувшийся, с капельницей в руке. Увидев Вадима, криво улыбнулся.
— Пришел все-таки.
— Пришел. Не знаю зачем.
— Садись, — Анатолий указал на табуретку рядом с кроватью.
Вадим сел. Молчали.
— Помирать буду, наверное, — сказал вдруг Анатолий.
— Врачи что говорят?
— Да что они… Говорят, фифти-фифти. Но я чувствую — край.
— Почему ты нас бросил? — вырвалось у Вадима. — Правду скажи.
Анатолий закрыл глаза.
— Струсил. Испугался ответственности. Мне двадцать три было, когда ты родился. Я сам еще ребенок был, по сути. Думал — погуляю годик-другой, вернусь. А потом затянуло. Новая жизнь, новые люди. И как-то… забылось.
— Забылось? У тебя сын был, а ты забыл?
— Не оправдываюсь. Пропащий я, что тут скажешь. Всю жизнь от ответственности бегал. От семьи, от работы, от самого себя. И вот — добегался. Лежу тут, и никому не нужен.
— А те двое? Другие дети?
— Да какие дети… Одному уже за тридцать, второй под тридцать. Тоже не признают. И правильно делают.
Вадим смотрел на этого чужого, в сущности, человека и пытался понять, что чувствует. Жалость? Нет. Злость? Тоже нет. Просто усталость.
— Знаешь, я всю жизнь тебя ненавидел, — сказал он. — Придумывал, что скажу, если встречу. Как отомщу. А сейчас смотрю на тебя и думаю — да ты и сам себя наказал. Всю жизнь прожил впустую.
— Это точно, — Анатолий закашлялся. — Впустую.
— Зачем приходил?
— Думал… не знаю. Думал, может, что-то изменится. Может, почувствую что-то. Отцовское там или еще что. Но нет. Пустота одна.
— У меня тоже пустота, — сказал Вадим. — На том месте, где отец должен быть.
Они снова замолчали. В палате было душно, пахло лекарствами и чем-то кислым.
— Ладно, я пойду, — Вадим встал.
— Вадим.
— Что?
— Прости. За все прости.
Вадим посмотрел на него долгим взглядом.
— Не могу. Извини, не могу простить. Слишком много было боли.
— Понимаю.
Вадим вышел из палаты и больше не оглядывался.
Анатолий умер через три дня. Вадиму позвонили из больницы, спросили насчет похорон. Он попросил больше его не беспокоить.
— Ты жалеешь? — спросила Марина вечером.
— О чем?
— Что не простил.
— Нет. Некоторые вещи простить нельзя. И не надо.
— А если бы он вернулся тогда, в детстве? Если бы одумался?
— Не знаю. Может, все было бы иначе. А может, и нет. Теперь уже не узнаем.
Через месяц Вадиму позвонила незнакомая женщина. Представилась Ольгой, сказала, что она дочь Анатолия.
— Получается, мы с вами брат и сестра, — сказала она неуверенно.
— По крови — да. По факту — нет.
— Я понимаю. Меня он тоже бросил, когда мне пять было. Я просто… хотела познакомиться. У меня есть еще брат, Денис. Он младший. Может, встретимся втроем?
Вадим подумал.
— Давайте. Почему нет.
Они встретились в кафе. Ольга оказалась полной женщиной лет двадцати девяти лет с усталым лицом. Денис — худощавый парень лет тридцати семи в очках.
— Забавно, — сказал Денис. — Три человека, которых объединяет только то, что их бросил один и тот же мужик.
— Не только, — возразила Ольга. — Мы все выросли без отца. Все справились сами. Это тоже объединяет.
Они говорили о своей жизни, о матерях, которые тянули их в одиночку, о том, как искали отцовской фигуры в других людях — дедушках, учителях, тренерах.
— Знаете, что самое паршивое? — сказал Денис. — Я всю жизнь боюсь стать таким же. Жениться и сбежать. Поэтому до сих пор один.
— А я вышла замуж специально за человека, который точно не бросит, — призналась Ольга. — Скучный такой, надежный. Дом-работа-дом. Зато точно никуда не денется.
— И как? — спросил Вадим.
— Да нормально. Не страстно, но спокойно. Двое детей. Муж хороший отец.
— А я долго не мог решиться на ребенка, — сказал Вадим. — Жена уже думала, что я не хочу. А я просто боялся. Что не справлюсь. Что сбегу, как он.
— И что?
— Родился сын три года назад. Паша. И знаете что? Я не могу представить жизнь без него. Каждый день, когда он бежит ко мне с криком «папа» — это лучшее, что со мной случается.
— Значит, мы не повторили его ошибок, — подытожила Ольга.
— Не повторили.
Они встречались еще несколько раз. Не стали близкими друзьями, но поддерживали связь. Иногда созванивались, поздравляли с праздниками. Странная семья, объединенная отсутствием того, кто должен был быть ее центром.
Однажды, года через два, Паша спросил Вадима:
— Пап, а почему у меня только один дедушка?
Вадим задумался. Что сказать ребенку?
— У тебя два дедушки, просто второй живет очень далеко.
— А он приедет?
— Нет, сынок. Не приедет.
— Почему?
— Потому что он… улетел. На небо.
— Как птичка?
— Да, как птичка.
Паша задумался, потом пожал плечами и побежал играть. Для него это была просто информация, не более. Не было боли, обиды, пустоты. И Вадим подумал — может, это и хорошо. Пусть для его сына дедушка останется просто птичкой, улетевшей на небо, а не источником боли на всю жизнь.
Вечером Вадим сидел на кухне, пил чай и смотрел, как Марина укладывает Пашу спать. Слышал, как она поет ему колыбельную — ту же самую, что когда-то пела ему мать. И думал о том, что жизнь странная штука. Отец хотел жить в его квартире, а оказался в его памяти — неприятным, но уже не болезненным воспоминанием. Призраком, который больше не имеет власти.
А настоящая жизнь — вот она. Жена, сын, работа, друзья. И два странных родственника — Ольга и Денис, с которыми они иногда встречаются и говорят обо всем, кроме человека, который невольно их связал.
Вадим допил чай и пошел в спальню. Завтра будет новый день. День, в котором нет места призракам прошлого. День, который он проживет так, как не смог прожить его отец — рядом с семьей, в любви и ответственности.
И это будет его личная маленькая победа. Каждый день — победа над генетикой, над страхом, над пустотой. Победа человека, который сам выбрал, кем ему быть.
А Анатолий… Анатолий остался там, где и должен был остаться. В прошлом, которое больше не определяет настоящее. В памяти, но не в сердце. В документах, но не в жизни.
Мертвая птичка, улетевшая на небо. И пусть летит. А они будут жить дальше. Без него, вопреки ему, несмотря на него.
Просто жить.
