Стылый ноябрьский ветер швырял в лицо колючую морось. Андрей поднял воротник потертого пальто и замер перед знакомой дверью. Пальцы, державшие небольшую дорожную сумку, заметно дрожали — то ли от холода, то ли от волнения. Семь лет. Семь долгих лет он не переступал этот порог.
Три раза он уже подносил руку к дверному звонку и трижды опускал ее, не решаясь нажать. В подъезде пахло сырой штукатуркой и чьим-то ужином — обычный запах обычного дома, где живут обычные люди. Прежде и он был таким — обычным. До того, как все потерял.
Наконец Андрей глубоко вздохнул и решительно надавил на звонок. Мелодия осталась прежней — «К Элизе» Бетховена. Ирина всегда любила классику.
Звук шагов, приближающихся к двери, показался оглушительным в тишине подъезда. Щелчок замка. Дверь открылась.
— О как…
Ирина смотрела на него с таким удивлением, словно перед ней стоял призрак. Возможно, так оно и было — призрак прошлой жизни.
— Здравствуй, Ира.
Она изменилась. Конечно, изменилась — прошло семь лет. Морщинки у глаз стали глубже, в темных волосах появилось больше серебряных нитей. Но держалась она прямо, гордо, и в глазах читался вопрос, который она не спешила задавать.
— Можно войти? Я ненадолго. Просто больше некуда…
Ирина молча отступила, пропуская его в квартиру. Те же обои в прихожей. Тот же столик у двери, где он когда-то оставлял ключи, возвращаясь с работы. На столике — стеклянная ваза с сухими осенними листьями. Раньше ее не было.
— Проходи на кухню, — негромко произнесла она. — Я как раз собиралась ужинать.
Кухня тоже осталась почти без изменений. Разве что шторы новые — бежевые с мелким рисунком. И техника другая. Андрей неловко опустился на табурет, положив сумку у ног. Ирина налила воду в электрический чайник, щелкнула кнопкой.
— Ты похудел, — сказала она, не глядя на него. — И выглядишь нездоровым.
— Да, я в больн… — начал было он, но тут же осекся. — Были проблемы со здоровьем. Но сейчас лучше.
Она кивнула, доставая чашки из шкафчика. Две чашки — машинально, по привычке. Как будто они все еще были супругами и он просто задержался на работе.
— Ты выбрал молодую, а теперь дожить пришел к старой? — спросила она вдруг, резко поворачиваясь к нему. В ее голосе не было ни злости, ни обиды — скорее усталость и горькая ирония.
Андрей вздрогнул, словно от пощечины. Как она угадала? Неужели настолько очевидно его положение? Или просто хорошо знает его, даже спустя все эти годы?
— Я не… — начал он и осекся. — То есть… Черт, Ира, я не знаю, как это объяснить.
Ирина прислонилась к кухонному столу, скрестив руки на груди. Она была в домашнем — простой серый кардиган поверх футболки, удобные брюки. Никакого макияжа. Волосы собраны в небрежный пучок. И все равно она выглядела… достойно. Как человек, который принял себя и свой возраст.
— Я слушаю, — сказала она спокойно. — У тебя есть пятнадцать минут, прежде чем я начну проверять тетради. Завтра контрольная в девятом классе.
Андрей сглотнул. С чего начать? Как объяснить семь лет отсутствия и внезапное появление? Как рассказать о своем падении, не вызвав презрения?
— Я разорился, — просто сказал он наконец. — Полностью. Дом пришлось продать за долги. Алина ушла, как только поняла, что денег больше не будет.
Ирина никак не отреагировала на это признание. Словно услышала что-то давно ожидаемое.
— Потом было… сложно, — продолжил Андрей. — Пытался начать заново, но возраст уже не тот. Здоровье подвело. Сердце. Лежал в больнице. Потом снимал комнату, но деньги закончились. Последние недели… — он запнулся, — жил в машине. А когда похолодало, товарищ разрешил ночевать в подсобке его гаража. Но там сыро и…
Он не договорил. Чайник щелкнул, выключаясь. Ирина методично заварила чай, поставила перед ним чашку.
— Кирилл знает? — спросила она.
— Нет. В смысле, он знает, что у меня трудности, но не представляет масштаба. У него своих забот хватает — ребенок скоро родится, снимают крошечную квартиру…
— Я в курсе проблем нашего сына, — прервала его Ирина. — Мы видимся каждую неделю. И он часто звонит.
В этих словах был упрек, и Андрей принял его молча. Он действительно редко общался с сыном последние годы. Сначала был слишком поглощен новым браком и бизнесом, а потом… потом просто стыдился своего положения.
— Так чего ты хочешь от меня, Андрей? — прямо спросила Ирина. — Денег? У меня только учительская зарплата, сам понимаешь.
Андрей покачал головой.
— Мне некуда идти, — тихо произнес он. — Совсем некуда. Я подумал… может, можно пожить у тебя немного? В коридоре, на раскладушке. Или на кухне. Пока не найду работу и не сниму что-нибудь. Я буду платить, как только получу первую зарплату. И помогать по дому.
Он говорил, а сам думал, как жалко это звучит.
Он, который когда-то содержал семью, строил бизнес, имел большой дом и молодую жену, теперь просит угол у женщины, которую бросил ради этой самой молодой жены.
Ирина долго молчала, глядя в окно. На улице стемнело, и в стекле отражалась кухня — уютный островок света в ноябрьской тьме.
— Ты понимаешь, о чем просишь? — наконец произнесла она. — Ты бросил меня ради женщины вдвое моложе. Ты разбил нашу семью. Ты даже не пришел, когда моя мама скончалась, хотя она тебя любила как сына.
Андрей опустил голову. Он не знал о сме.рти тещи. Но это его не оправдывало.
— Я не прошу прощения. Я не достоин его, — сказал он. — Я просто…
— Просто тебе некуда идти, — закончила за него Ирина. — И ты вспомнил обо мне. Как удобно.
Она поднялась, прошлась по кухне. Остановилась у окна, вглядываясь в темноту, затем резко повернулась.
— Две недели, — сказала она твердо. — Ты можешь остаться на две недели. В маленькой комнате. За это время найди работу и жилье. И даже не думай, что между нами что-то может быть. Этот поезд ушел, Андрей.
Он кивнул, чувствуя, как внутри разливается облегчение. Две недели. Это уже что-то. Это возможность выспаться в тепле, привести себя в порядок, начать поиски работы.
— Спасибо, — искренне произнес он. — Я не злоупотреблю твоим доверием.
Ирина горько усмехнулась.
— Ты уже злоупотребил им однажды. Но я делаю это не ради тебя. Ради себя. Чтобы знать, что я не такая, как ты. Что я не отказываю в помощи даже тем, кто причинил мне боль.
И в этот момент он ясно увидел разницу между ними.
Она выстояла, стала сильнее. Он — сломался.
Две недели растянулись на месяц.
Андрей устроился преподавателем в местный техникум — помог приятель. Там отчаянно не хватало мужчин, особенно с техническим образованием и практическим опытом. Зарплата была скромной, но стабильной. На съемное жилье ее пока не хватало, особенно учитывая необходимость первого взноса и залога.
Ирина не выгоняла его. Они существовали параллельно, почти не пересекаясь. Он уходил рано, возвращался поздно. Готовил себе сам, убирал за собой, старался занимать как можно меньше места в ее жизни. Иногда, по выходным, чинил что-то в квартире — подтекающий кран, расшатавшийся стул, скрипящую дверцу шкафа.
Понемногу неловкость между ними стала отступать. Иногда они даже разговаривали — о погоде, о новостях, о Кирилле и его жене Ольге. Никогда — о прошлом. Никогда — о будущем. Только настоящее, только нейтральные темы.
Кирилл узнал, что отец живет у матери, и сначала был в шоке. Потом — обрадовался. Он неправильно понял ситуацию, решив, что родители воссоединились. Ирина объяснила сыну реальное положение дел, но тот все равно был доволен — теперь он мог видеть обоих родителей сразу, когда приходил в гости.
— Почему ты его не выгонишь? — спросил как-то Кирилл, когда они с матерью остались наедине. — Неужели простила?
Ирина покачала головой.
— Не простила. Просто поняла, что ненависть — слишком тяжелая ноша. Она больше разрушает несущего, чем того, на кого направлена.
Кирилл недоверчиво посмотрел на мать.
— И что, теперь вы будете жить вместе? Как соседи по коммуналке?
Ирина пожала плечами.
— Не знаю. Пока так. А там — жизнь покажет.
В конце января, в самые лютые морозы, пришло известие — у Кирилла и Ольги родилась дочь. Крошечная, но здоровая. Назвали Софией.
Впервые за долгое время Андрей и Ирина испытали одинаковые эмоции — радость, гордость, волнение. Впервые они вместе поехали в роддом, вместе стояли у окна палаты, вместе вернулись домой и, не сговариваясь, открыли бутылку шампанского. Впервые за долгое время говорили не о бытовых мелочах, а о чем-то важном — о новой жизни, о будущем, о надеждах.
— Она такая крошечная, — сказал Андрей, рассматривая фотографию внучки на экране телефона. — Как куколка.
— Кирилл был таким же маленьким, когда родился, — отозвалась Ирина. — Помнишь, как ты боялся брать его на руки? Все повторял: «А вдруг уроню?»
И они оба вдруг улыбнулись — одному и тому же воспоминанию из той, другой жизни. Из той жизни, когда они были семьей.
— Помню, — кивнул Андрей. — Я тогда вообще ничего не понимал в детях. Но Кирилл… он многому меня научил.
— Ты был хорошим отцом, — неожиданно сказала Ирина. — По крайней мере, первые двадцать лет. Потом… это потом тебя как подменили.
Андрей вздохнул. Он вертел в руках бокал с шампанским, глядя, как поднимаются и лопаются пузырьки.
— Я не могу объяснить, что со мной случилось, — признался он. — Знаешь, как у альпинистов — кислородное голодание? Вроде все понимаешь, но решения принимаешь безумные. Так и у меня было. Кризис среднего возраста, наверное.
Ирина усмехнулась.
— Классическая история. Мужчина за пятьдесят влюбляется в молодую красотку и бросает семью. Думает, что теперь заживет по-новому. А потом…
— А потом оказывается в подсобке гаража и приходит к бывшей жене просить крышу над головой, — закончил Андрей. — Да, не самый оригинальный сюжет.
Они помолчали. За окном падал снег — крупными, пушистыми хлопьями.
— Я был не прав, Ира, — тихо сказал Андрей. — Знаю, извинения ничего не исправят. Но я должен это сказать. Я виноват перед тобой. И мне жаль. Правда жаль.
Ирина долго смотрела на него, словно оценивая искренность его слов. Потом медленно кивнула.
— Я верю, что тебе жаль. Но ты прав — извинения ничего не меняют. Что сделано, то сделано.
— И все-таки… спасибо, что не выставила меня тогда на мороз.
Она слабо улыбнулась.
— Да брось. Я же не изверг какой-нибудь.
Этот вечер что-то изменил между ними. Не вернул прошлое — оно было безвозвратно потеряно. Но создал какое-то новое пространство, где они могли существовать рядом без боли и вражды.
Когда Андрей получил январскую полноценную зарплату в техникуме. И премию за успешно проведенный конкурс профессионального мастерства. Сумма была скромной, но позволяла начать откладывать на первый взнос за съемную квартиру.
Он положил деньги на стол перед Ириной.
— Что это? — спросила она.
— Плата за жилье. За три месяца, что я здесь живу.
Ирина нахмурилась.
— Ты не должен…
— Должен, — твердо прервал ее Андрей. — Так будет правильно. Я живу здесь, пользуюсь коммунальными услугами, занимаю пространство. Я должен платить свою часть.
Она неохотно взяла деньги.
— И что дальше? — спросила она. — Ты собираешься съезжать?
Странно, но в ее голосе будто мелькнула тревога. Или ему показалось?
— Я… не знаю, — честно ответил Андрей. — Наверное, да. Не могу же я вечно жить у тебя на птичьих правах.
Ирина отвернулась, делая вид, что занята поиском чего-то в шкафу.
— Можешь остаться, — сказала она негромко. — Если хочешь. На тех же условиях — отдельные комнаты, вклад в общий бюджет. Как соседи.
Андрей изумленно уставился на ее спину. Неужели она предлагает ему… остаться? Здесь? С ней?
— Ты уверена? — осторожно спросил он. — Это твоя квартира, Ира. Ты не обязана меня терпеть.
Она повернулась к нему. В глазах читалась решимость.
— Я не из жалости предлагаю, если ты об этом. Просто… кому хуже от такого расклада? Мне удобно — ты помогаешь по дому, платишь часть коммунальных. Тебе тоже удобно — жилье в нормальном районе, близко к работе. А если подумать о Софии… ей будет лучше приезжать в гости к бабушке и дедушке, которые живут в одной квартире. Пусть даже и не как муж и жена.
Ее доводы были разумными, практичными. И все-таки Андрей чувствовал, что за ними есть что-то еще. Что-то, о чем она не говорит.
— А как же… личная жизнь? — спросил он. — Вдруг ты захочешь… ну, привести кого-то.
Ирина рассмеялась — искренне, без горечи.
— В моем возрасте? Брось. Я давно смирилась, что доживать буду одна. А теперь получается… не одна. И знаешь, в этом что-то есть. Мы прожили вместе четверть века. Знаем все привычки друг друга. Притерлись. С новым человеком пришлось бы все начинать сначала. А я… я устала начинать сначала, Андрей.
Он понимал ее. Сам чувствовал то же самое. Усталость от перемен, от неопределенности, от необходимости каждый раз строить жизнь заново.
— Значит, соседи? — уточнил он.
— Соседи, — кивнула она. — И бабушка с дедушкой для Софии.
Начало февраля уже было похоже на весну — в один день растаял снег, зазвенела капель, прилетели грачи.
Андрей и Ирина ехали из роддома, куда наконец выписали Ольгу с малышкой. На заднем сидении Кирилл бережно держал сверток с дочерью.
— Поеду я на такси, — сказал он, когда подъехали к его дому. — У нас же еще нет детского кресла в машине…
— Дед без кресла возить не будет, — строго сказал Андрей. — Так что, сынок, озадачься покупкой. Мы с твоей мамой планируем часто забирать малышку к себе. Чтобы вы с Ольгой могли отдохнуть.
Он произнес это и замер, осознав сказанное. «К себе» — не «к тебе» или «к вам», а именно «к себе». Как будто у них с Ириной был общий дом. Общая жизнь.
Кирилл не заметил оговорки, но Ирина заметила. Взглянула искоса, но ничего не сказала.
Они помогли молодой семье подняться в квартиру, убедились, что все в порядке, и поехали домой. В машине молчали — каждый думал о своем.
— Знаешь, — наконец произнес Андрей, не отрывая взгляда от дороги, — я давно хотел спросить. Почему ты не выгнала меня тогда, в ноябре? Правду.
Ирина долго смотрела в окно, прежде чем ответить.
— Я не знаю, — сказала она наконец. — Может, потому что было холодно и я представила, как ты мерзнешь в этой подсобке. Может, потому что я слишком долго тебя любила, чтобы в один момент начать ненавидеть. А может…
Она замолчала, подбирая слова.
— Может, в глубине души я всегда знала, что так и будет, — тихо закончила она. — Что ты вернешься. Не потому, что снова полюбишь меня. А потому что поймешь — то, что у нас было, оно настоящее. Оно стоит того, чтобы его сохранить. Пусть и в другой форме.
Андрей сжал руль крепче. Горло перехватило.
— Я не заслуживаю тебя, — хрипло сказал он. — Никогда не заслуживал.
Ирина пожала плечами.
— Дело не в заслугах. Просто… мы прошли большой путь вместе. Вырастили сына. Теперь у нас внучка. И оказалось, что в конце этого пути мы все еще можем быть рядом. Не как муж и жена. Но как… родные люди.
Они подъехали к дому и какое-то время сидели в машине, не решаясь нарушить момент.
— Я не прошу большего, — наконец сказал Андрей. — Быть рядом с тобой, видеть, как растет наша внучка, — этого достаточно. Больше, чем я смел надеяться.
Ирина улыбнулась — мягко, без тени горечи.
— Знаешь, — сказала она. — Когда ты ушел, я думала, что моя жизнь закончена. Что я никогда больше не буду счастлива. А потом… потом научилась жить одна. И оказалось, что это тоже может приносить радость. А теперь…
— А теперь? — осторожно спросил Андрей.
— А теперь мы создаем что-то новое. Не брак. Не просто соседство. Что-то… свое. И в этом тоже есть счастье.
Они вошли в подъезд. Поднялись в квартиру. Ту самую, где прожили большую часть своей супружеской жизни. Где вырастили сына. Откуда Андрей ушел, думая, что начинает новую, лучшую жизнь. И куда вернулся, поняв, что настоящая жизнь была здесь все это время.
Он не знал, что ждет их дальше. Возможно, они так и останутся просто друзьями, живущими под одной крышей. Возможно, однажды между ними снова вспыхнет чувство — иное, чем прежде, но не менее глубокое. А может, они просто будут двумя пожилыми людьми, коротающими вечер жизни вместе — не из страсти, а из привязанности.
И знаете что? Это было не так уж плохо.
