— Ты серьёзно сейчас? — Ирина застыла на пороге, держа в руках коробку с тортом. — Он опять сказал, что занят с клиентом?
Наталья закрыла дверь, обернулась.
— Да. У него сделка. Что?
— Что?.. Наташа, у тебя на носу свадьба. А он — как тень. Ты сама этого не чувствуешь?
Наталья прошла на кухню, молча достала чашки.
— Всё нормально, — наконец ответила. — Просто устал. Работает много.
— И флиртует много, — не удержалась Ира. — Аня из бухгалтерии говорила, он ей глазки строил на корпоративе. Я думала, ты знаешь.
Пауза. Наталья поставила чашки на стол. Потом повернулась.
— Аня любит говорить. И Лёша — он просто доброжелательный. Не путай.
— Хорошо, — Ирина подняла руки. — Просто… будь внимательна. Ты слишком часто его защищаешь.
Они сели. На балконе пахло лилиями. В комнате висело свадебное платье — белое, с мягкими складками, словно присело передохнуть.
Наталья отпила кофе. Тихо. На кухне тикали часы.
После ухода Ирины Наталья вымыла раковину до скрипа, пересчитала салфетки — не хватало восьми. Написала Алексею: «Не забудь про завтра — в 15:00 встреча с ведущим». Ответа не было.
Вечером он пришёл усталый. Сказал: «Давай не сегодня, башка трещит». Наталья кивнула, накрыла на стол, поставила котлеты, салат, чай. Они ели молча. Он глядел в телефон. Она — на его руки. Загорелые, с тонкой цепочкой на запястье, он её не снимал. Вспомнила, как впервые держала эту руку — зимой, на парковке, когда подскользнулась и он поймал.
— Ты меня защищаешь, — тогда сказал он. — А я тебе должен быть опорой.
А сейчас — раздражённый, вялый, будто всё это — чужое. Её платье, гости, планы, цветы. Не его праздник.
— Всё нормально? — спросила тихо.
Он оторвался от экрана:
— Нормально. Просто устал. Не начинай.
Сказал это резко. Она промолчала. Помыла посуду, легла раньше. Он остался на кухне, потом — в душ, и лёг рядом, не прикоснувшись. За стеной тикали часы.
На следующий день поехали забирать кольца. Алексей всё время разговаривал по телефону, в машине был сухой, отстранённый. У ювелира сказал: «Мне всё равно, выбирай ты». Наталья выбрала — белое золото, гладкое. Он расплатился картой, не взглянув.
Вечером её отец заехал — привёз коробку с бокалами, те самые, с бабушкиного серванта.
— Смотрю — ты всё сама, — сказал он. — А где он?
— Работает. У него сделки.
Отец, Николай Андреевич, поставил коробку на стол, огляделся.
— Тебе не кажется, что ты слишком часто его защищаешь?
Наталья замерла.
— Пап, ну зачем сейчас об этом?
— Я просто спросил. Это твоя жизнь. Но тревогу лучше не глотать. Она отравляет. Сначала незаметно, а потом…
Он не договорил. Ушёл.
Ночью Наталья проснулась. Алексей ворочался. Потом встал, вышел на кухню. Она слышала — открыл холодильник, налил воду, вздохнул. Возвращался босиком, едва касаясь пола. Лёг, не касаясь её плеча.
Она смотрела в потолок. Завтра снова дела. Заказывать торт, уточнять по посадке, искать чем заменить проклятые восемь салфеток. Всё на ней. Он рядом, но как будто где-то в другом месте.
Платье на дверце тихо шевельнулось от сквозняка.
За два дня до свадьбы Алексей позвонил среди дня. Голос был ровный, без обычной лёгкости:
— Сегодня вечером поговорим. Нужно.
Наталья почувствовала, как в животе сжалось что-то мелкое и холодное. Весь день она была на автопилоте: звонила в кондитерскую, проверяла меню, договаривалась с диджеем. В голове — белый шум.
Он пришёл в семь. Без цветов, без попытки улыбнуться. Сел за стол, даже не сняв куртку.
— Я должен сказать. Был момент… с бывшей. Один раз. Я не мог не рассказать.
Он сказал это почти официально. Как будто отчитывался, не признавался. Наталья не сразу поняла. Потом встала, как-то слишком медленно, и прислонилась к шкафу.
— Когда?
— Весной. Ты уезжала к родителям, тогда у нас был срыв.
Она кивнула. Медленно. Пальцы вцепились в край шкафа. Хотелось что-то швырнуть — чашку, подушку, его телефон. Но она просто сказала:
— Спасибо, что сказал.
Он подумал, что на этом всё. Пошёл мыть руки. Потом включил телевизор. Наталья стояла в той же позе.
Через час приехала Ирина. Она держала бутылку вина и смотрела на Наталью так, будто знала, что случилось.
— Я хотела молчать. Но теперь — не могу. Он и ко мне цеплялся. Пару раз. Ещё до вашей помолвки. Я тогда отшутилась. Думала, ты знаешь.
Наталья опустилась на диван. Вино они не открыли. Просто сидели в тишине. Часы тикали. За окном свистел ветер — резко, тревожно, не по сезону.
На следующее утро Наталья поехала к родителям. У калитки её встретила Лидия Петровна — обняла крепко, по-матерински, пригладила волосы, будто что-то знала. Николай Андреевич вышел навстречу в тёплой кофте, похлопал по плечу, улыбнулся глазами.
— Проходи, дочка. У нас уже картошка варится.
Он открывал банку с солёными огурцами, говорил про картошку к обеду. Наталья уже хотела спросить, какую закатку мама делала в этом году — как в детстве, когда у неё были каникулы и запах укропа стоял в доме. Но не успела. Лидия Петровна вернулась в спальню — домыть пол, пока вода тёплая. А Наталья стояла на кухне, чувствуя, как подкатывает что-то острое к горлу — от уюта, от их любви, от того, как всё было просто здесь, в отличие от того, что было внутри неё.
— Лёша просил напомнить, — сказал отец, — что переведу вторую часть после понедельника.
— Какую часть?
— Деньги. Он брал триста тысяч. Говорил — на сюрприз тебе, к свадьбе. Мол, вы же ипотеку собирались брать, квартиру… Хотел подарок сделать. Или, может, ты не знала? Я не совсем понял — это должен был быть секрет??
Наталья ничего не ответила. Села на табурет, чуть не промахнувшись — руки дрожали, будто держала на весу что-то тяжёлое. Провела пальцем по столу, смахнув невидимую крошку. Казалось, что даже воздух стал плотнее. Мать вышла из спальни, вытирая руки о фартук.
— Наташа, с тобой всё в порядке?
Она кивнула. Потом покачала головой. Потом сказала:
— Я поеду. Надо за платьем.
Но поехала не за платьем. Поехала в парк, сидела в машине, слушала, как дождь бьёт по крыше. В голове шумело: «Он взял у них. За моей спиной. Под моим именем. Для себя».
Позже позвонила ему. Голос был как всегда ровный:
— Это же для нас. Я хотел сделать красиво. Это же не чужим.
Она не кричала. Не плакала. Сказала:
— Ты не со мной строишь жизнь. Ты устраиваешь спектакль. А я в нём — декорация.
Он промолчал. Потом сказал:
— Ну ты же сама говорила — сюрпризы это красиво.
Она повесила трубку.
Дождь стихал. На лобовом стекле осталась косая капля. Наталья смотрела, как она тянется вниз — упрямо, тяжело, как будто не хочет падать. Как будто надеется задержаться ещё хоть немного. Но всё равно падает.
В тот самый день, когда всё должно было случиться, Наталья проснулась рано. За окном было серо, как в ноябре, без всякого ощущения весны. На телефоне десятки непрочитанных: от салона, от тёти Оли, от администратора зала, от Лёши.
Она отключила звук. Встала, медленно заварила кофе, глядя, как клубится пар. В ванной включила воду, но не мылась — просто стояла, опираясь руками о раковину. Платье всё ещё висело на дверце.
Примерно в восемь ей позвонили с незнакомого номера.
— Наталья? Здравствуйте. Меня зовут Марина… я бывшая Лёши. Простите, что так внезапно. Просто… мне нужно это сказать. Я только вчера узнала, что у вас свадьба.
Наталья молчала. Голос был взволнованный, сбивчивый.
— Я знаю, что поступила подло. Что вообще звоню вам… но тогда я не знала, что у него кто-то есть. Он сказал, что всё закончилось. Что вы расстались. Я ему опять поверила. Он водил меня в «Сирень», тратил деньги — сказал, это подарок от его родителей. А вчера вечером, случайно, я услышала, как он по телефону обсуждал перевод от Николая Андреевича… Вашего отца, как я поняла. Тогда всё и сложилось. Я не знала, что это были ваши.
Пауза.
— До этого он меня тоже предал. И я простила. А потом — снова. И теперь я просто… хочу спасти хотя бы вас. Простите меня.
Только после этого звонка Наталья оделась. Она не плакала. Не кричала. Просто поехала.
В девять утра она поехала в салон. Вернула платье, спокойно, без истерик. Продавец замерла, потом кивнула: «Бывает».
В ресторане её встретил администратор — растерянный, с папкой в руках. Наталья извинилась:
— Я невеста. Но свадьбы не будет. Простите за неудобства.
В глазах администратора промелькнула жалость. Она предложила вернуть часть предоплаты. Наталья отказалась.
— Просто снимите бронь. Пусть зал будет пустой.
К обеду приехала Ирина. Привезла торт — тот самый, который заказали заранее. Бело-розовый, с макарунами.
— Я подумала, — сказала она, ставя коробку на стол, — раз уж день свободен, давай хотя бы отметим, что ты выбралась из этой чёртовой ловушки.
Наталья улыбнулась. Слабее, чем обычно, но по-настоящему.
— Он хотел сюрприз, — сказала она, — а получил тишину. Самый честный финал.
Они сели на кухне, открыли вино. Торт был слишком сладкий, вино — терпкое. Наталья вытерла губы салфеткой и вдруг засмеялась — тихо, почти испуганно.
— Знаешь, что самое странное? Я ведь до последнего думала, что всё можно поправить. Думала — ну подумаешь, один раз. Ну флирт. Ну деньги. А потом поняла — это как жить на трещине. Рано или поздно провалишься.
Ирина ничего не сказала. Только подлила вина.
Вечером Наталья пошла в душ. На зеркале остался пар, и она вдруг нарисовала пальцем круг. Потом стёрла. Потом просто смотрела на себя долго, как на кого-то нового.
За окном всё ещё моросило. Платье больше не висело — в шкафу пусто. Только крючок качался чуть-чуть, от сквозняка.
Она вышла из душа, накинула халат, прошла на кухню. Телефон лежал на столе — молчал. Но она знала: он появится. Позвонит. Приедет. Будет оправдываться, объяснять, как всегда.
И на этот раз она не станет слушать. Ни полуслов, ни полулыбок. У неё было всё готово: его вещи — в пакете у двери. Его ключи — на блюдце. И тишина в доме — впервые честная.
Наталья прошлась по комнате, медленно, как будто прощалась. Потом остановилась у окна, посмотрела на улицу. Лужи сияли в свете фонаря. Она улыбнулась. Непривычно уверенно.
Около девяти раздался звонок в дверь. Наталья не вздрогнула. Просто пошла и открыла.
Алексей стоял, как ни в чём не бывало. В куртке, с пакетом, будто зашёл за хлебом.
— Ты чего устроила? — начал он. — Я думал, ты вспылила. Сейчас поговорим, всё решим…
— Ты что, издеваешься? — Наталья смотрела на него, как будто впервые. — После всего ты ещё сюда пришёл… как ни в чём не бывало?
Она подошла ближе, почти вплотную, но голос не дрожал — наоборот, звенел от ясности.
— Никаких разговоров, Лёша. Никаких объяснений. Собирай свои вещи и проваливай туда, откуда пришёл. Меня для тебя больше нет. Понял? Больше нет.
Он замер. Смотрел долго. Потом, не сказав ни слова, зашёл, взял пакет и вышел. Дверь закрылась легко, почти беззвучно…
