— Возьмите его, умоляю! — женщина буквально впихнула мне в руки потертый кожаный чемодан и подтолкнула ко мне мальчугана.
Я чуть не выронила пакет с едой — везла из города деревенским соседям гостинцы.
— Простите, что? Я вас не знаю…
— Его зовут Миша. Ему три с половиной. — Женщина вцепилась в мой рукав, костяшки побелели. — В чемодане… там все необходимое. Не оставляйте его, прошу!
Малыш прижался к моей ноге. Смотрел снизу вверх огромными карими глазищами, светлые кудри растрепаны, на щеке царапина.
— Да вы что! — я попыталась отстраниться, но женщина уже толкала нас к вагону. — Нельзя же так, с бухты-барахты! Полиция, опека…
— Нет времени объяснять! — в ее голосе звенело отчаяние. — У меня выхода нет, понимаете? Совсем нет!
Толпа дачников подхватила нас, втолкнула в набитый вагон. Я обернулась — женщина осталась на перроне, прижала ладони к лицу. По пальцам текли слезы.
— Мама! — Мишка дернулся было к двери, но я удержала.
Состав дернулся. Женщина становилась все меньше, растворилась в вечерних сумерках.
Кое-как устроились на лавке. Мальчонка прижался ко мне, засопел в рукав. Чемодан оттягивал руку — тяжеленный, что там, кирпичи?
— Тетя, мама придет?
— Придет, малыш. Обязательно придет.
Соседи по вагону поглядывали с любопытством. Молодая женщина с чужим ребенком и облезлым чемоданом — зрелище, прямо скажем, необычное.
Всю дорогу в голове вертелось: что за чертовщина? Может, розыгрыш какой? Хотя какие розыгрыши — ребенок-то настоящий, теплый, пахнет детским шампунем и печеньем.
Петр дрова во дворе складывал. Увидел меня с пацаненком — так и застыл с поленом в руках.
— Маш, это откуда?
— Не откуда, а кто. Знакомься — Миша.
Рассказала все, пока манку для мальчика варила. Муж слушал, хмурился, тер переносицу — верный признак, что думает усиленно.
— В полицию надо. Немедленно.
— Петь, ну какая полиция? Что я им скажу — подарили мне ребенка на вокзале, как щенка?
— А что предлагаешь?
Мишка уплетал кашу, размазывая по подбородку. Есть хотел страшно, но старался аккуратно, ложку держал правильно. Воспитанный малыш.
— Давай хоть посмотрим, что там, — кивнула на чемодан.
Усадили Мишу перед телевизором, включили «Ну, погоди!». Чемодан открылся со щелчком.
У меня аж дыхание перехватило. Деньги. Пачки и пачки денег, перетянутые банковскими лентами.
— Господи, — выдохнул Петр.
Взяла пачку наугад. Пятитысячные, сто купюр. Прикинула — таких пачек там штук тридцать, не меньше.
— Пятнадцать миллионов, — прошептала я. — Петь, это же целое состояние.
Посмотрели друг на друга. И на мальчишку, который засмеялся, глядя как волк за зайцем гоняется.
Выход нашел Николай, Петькин старый друг. Приехал через неделю, выпили чаю, поговорили.
— Можно оформить как подкидыша, — сказал он, почесав лысину. — Типа нашли у калитки. Знакомая в опеке работает, поможет с документами.
Правда, понадобится… на организационные расходы.
К тому времени Мишка уже обжился. Спал в нашей комнате на старой Петиной раскладушке, завтракал овсянкой с вареньем, бегал за мной хвостиком по хозяйству.
Курам имена придумал — Пеструшка, Чернушка, Белянка. Только по ночам иногда хныкал, маму звал.
— А вдруг родители найдутся? — засомневалась я.
— Найдутся — так найдутся. А пока пацану крыша над головой нужна, еда горячая.
Бумаги оформили за три недели. Михаил Петрович Березин — официально наш приемный сын. Соседкам наплели, что племянник из города, родители в аварии погибли.
С деньгами обращались бережно. Сначала одежду Мишке купили — его прежние вещички хоть и качественные были, но уже малы. Потом книжки, конструкторы, самокат.
Петр настоял на ремонте — крыша прохудилась, печка чадила.
— Для пацана стараюсь, — бурчал он, черепицу прибивая. — Чтоб не простывал.
Рос Мишка как на дрожжах. В четыре уже все буквы знал, в пять складывал и вычитал. Наша учительница, Анна Ивановна, руками всплескивала:
— Да у вас вундеркинд растет! Ему бы в городе учиться, в специальной школе.
Но мы города побаивались. А вдруг узнает кто? Вдруг та женщина одумалась, ищет?
К семи годам все же решились — отдали в городскую гимназию. Возили туда-обратно, благо на машину денег хватило. Учителя нарадоваться не могли:
— У вашего сына фотографическая память! — восторгалась математичка.
— А произношение! — вторила англичанка. — Как у коренного британца!
Дома Мишка Петру в мастерской помогал. Муж столярное дело открыл, мебель на заказ делал. Мальчишка мог часами с рубанком возиться, выстругивал зверушек деревянных.
— Пап, а почему у всех ребят бабушки есть, а у меня нет? — спросил как-то за ужином.
Мы с Петром переглянулись. Этого вопроса ждали, готовились.
— Их давно не стало, сынок. Еще когда ты маленький был.
Кивнул серьезно и больше не расспрашивал. Но я-то видела — задумывается иногда, смотрит на наши фотографии внимательно.
В четырнадцать взял первое место на областной олимпиаде по физике. В шестнадцать профессора из МГУ приезжали, уговаривали на подготовительные курсы поступить.
Твердили: самородок, будущее науки, Нобелевку получит.
А я смотрела и видела того несмышленыша с вокзала. Испуганного, но доверчивого. Интересно, жива ли его мать? Помнит ли о нем?
Деньги таяли. На учебу шли, на репетиторов, на поездки, также купили хорошую квартиру в городе для него, чтобы жил там и учился. Остаток — миллиона три — на счет положили. На университет.
— Знаете, — сказал Миша в свой восемнадцатый день рождения, — я вас обоих очень люблю. За все спасибо.
Обнялись мы тогда крепко-крепко. Семья как семья, хоть и началось все так дико.
Письмо пришло ровно через год. Толстый конверт, без обратного адреса, внутри исписанные листы и старая фотография.
— Мне? — удивился Миша, разглядывая адрес. — От кого интересно?
Читал молча, долго. Лицо менялось — то бледнел, то краснел. Я не выдержала, заглянула через плечо.
«Дорогой Миша, если это письмо дошло до тебя, значит, меня больше нет на этом свете. Прости, что бросила тогда, на перроне. Выбора не было — твоего отца не стало, а его компаньоны решили прибрать к рукам наш бизнес. Они не остановились бы ни перед чем, даже перед… Не могу писать, о чем они грозились.
Я долго наблюдала на вокзале, выбирала. Эта женщина показалась мне доброй — простое лицо, усталые глаза, обручальное кольцо. И пакеты из города — значит, в деревню едет, там спокойнее.
Твой отец, Михаил Андреевич Лебедев, владел инвестиционным фондом «Лебедев-Капитал». Когда его не стало, я пыталась удержать компанию, но партнеры отца начали настоящую битву.
Суды, угрозы. А потом прямо сказали — или я исчезаю, или случится несчастье с тобой.
Я выбрала твою жизнь. Инсценировала собственную гибель, уехала. Все эти годы следила издалека — нанимала людей, они присылали фотографии, отчеты об успеваемости.
Ты вырос замечательным человеком. Твои приемные родители — святые люди, дай им Бог здоровья.
Теперь тех людей нет — карма настигла. Ты можешь получить то, что принадлежит по праву. 52 процента акций фонда, это огромные дньги.
Найди адвоката Игоря Семеновича Кравцова, контора «Кравцов и партнеры». Он все знает, ждет тебя.
Прости меня, сыночек. Я любила тебя каждый день, каждый час нашей разлуки. Может, когда-нибудь поймешь и простишь.
Твоя мама, Елена».
К письму была приколота фотография — молодая женщина с печальной улыбкой обнимает белокурого карапуза. Та самая, с платформы. Только моложе, счастливее.
Миша опустил листы. Руки мелко дрожали.
— Я догадывался, — глухо проговорил он. — Всегда чувствовал — что-то не так. Но вы стали мне родными. Настоящими родителями.
— Мишенька… — у меня ком в горле встал.
— Вот это деньги, — присвистнул Петр. — Ни фига себе наследство.
Миша поднялся, подошел к нам, обнял — крепко, как в детстве, когда гроза была.
— Вы меня вырастили. Выходили. На последние тратились. Если что-то достанется — делим на троих, и точка. Вы моя семья. Настоящая.
Через полтора месяца адвокат подтвердил — Михаил Лебедев действительно основной акционер огромного фонда. Бывшие партнеры отца судились, грозились, но все их иски отклонили.
— Мама оказалась права, — сказал Миша на праздничном ужине. — На всем вокзале выбрала самых лучших людей. Которые не побоялись взять чужого мальчишку с чемоданом денег.
— Какого чужого? — возмутился Петр. — Родного!
И мы снова обнялись. Крепкая семья, которую создали не гены, а любовь. И отчаянный поступок женщины на сумеречном перроне.
***
— Такие деньги делить на троих не дам, — отрезал адвокат Кравцов, поправляя очки. — Михаил Андреевич, вы совершеннолетний, но такие суммы… Налоговая заинтересуется.
Сидели мы в его кабинете — я, Петр и Миша. За окном шумела московская улица, а мы никак не могли поверить в реальность происходящего.
— А как тогда? — Миша наклонился вперед. — Мои родители должны получить свою долю.
— Есть варианты, — Кравцов достал папку. — Можете оформить их консультантами фонда с окладом. Или передать часть акций, но не сразу, а постепенно. Или купить недвижимость на их имя.
— Давайте все сразу, — усмехнулся Петр. — И консультантами, и недвижимость, и акции потом.
Домой возвращались молча. Каждый думал о своем. Я — о том, как изменится наша тихая деревенская жизнь.
Петр — о своей мастерской, которую теперь можно расширить. А Миша… он смотрел в окно поезда с таким лицом, будто прощался с прошлым.
Первые изменения начались через месяц. В деревню приехали какие-то люди в дорогих костюмах, ходили по улице, фотографировали наш дом.
— Журналисты, — определила соседка Клавдия. — Пронюхали про ваше богатство.
Пришлось нанимать охрану. Два крепких парня теперь дежурили у калитки, проверяли всех приезжих. Деревенские сначала косились, потом привыкли.
— Мам, может, переедем? — предложил Миша за ужином. — В город, поближе к офису.
— А как же хозяйство? Куры, огород?
— Можем дом в пригороде купить. С участком.
Петр молча ковырял котлету. Я знала — он не хочет уезжать. Тут его мастерская, налаженные связи с заказчиками, друзья.
— Давайте пока тут поживем, — сказала я. — А там видно будет.
Но жить спокойно не давали. То журналисты через забор лезут, то какие-то «партнеры» названивают с предложениями. А потом случилось то, чего мы боялись.
— Михаил Андреевич? — на пороге стояла женщина лет пятидесяти в норковой шубе. — Я ваша тетя, Лариса Сергеевна. Сестра вашего отца.
Миша застыл. За все эти годы ни одна живая душа не искала его, и вдруг — родственники.
— У меня нет теток, — сухо ответил он.
— Ну как же! — женщина полезла в сумочку, достала пожелтевшие фотографии. — Вот, смотрите. Это я с вашим папой, нам тут лет по двадцать.
На снимке действительно были двое молодых людей, и мужчина походил на Мишу — те же скулы, тот же разрез глаз.
— И что вам нужно? — Петр встал за спиной Миши.
— Как что? — возмутилась тетка. — Я же родная кровь! Все эти годы искала племянника, места себе не находила!
— Что-то шестнадцать лет не находили, — буркнула я.
Женщина всплеснула руками:
— Так Елена же всех обманула! Сказала, что ребенка давно не стало! Мы поверили, оплакали… А тут в газетах прочитала — наследник Лебедева объявился! Сердце подсказало — это мой Мишенька!
Миша молча развернулся и ушел в дом. Мы остались втроем.
— Уходите, — твердо сказал Петр. — Где вы были, когда мальчишка по ночам плакал? Когда в больнице с ангиной лежал? Когда на олимпиады ездил?
— Так я же не знала!
— А теперь узнали. Когда деньги появились. Удобно.
Тетка ушла, но через день приехала с адвокатом. Потом еще какие-то «родственники» нарисовались — двоюродные братья, племянники. Все с фотографиями, все с доказательствами родства.
— Переезжаем, — решил Миша после очередного визита. — Найдем дом в охраняемом поселке под Москвой. Тут житья не будет.
Петр неожиданно согласился:
— Мастерскую там открою. Столица — заказов больше будет.
Переезд заняла два месяца. Нашли отличный дом — три этажа, участок в гектар, до Москвы час езды. Петр сразу облюбовал флигель под мастерскую, я — место под теплицы.
— Кур заведем? — спросила у Миши.
— Конечно, мам. Каких хочешь.
В новом доме жизнь потекла по-другому. Миша ездил в офис, вникал в дела фонда. Оказалось, у парня настоящий талант к инвестициям — за время увеличил капитализацию на двадцать процентов.
— Гены, — говорил Кравцов. — Отец тоже гениальным финансистом был.
Петр открыл мебельную фабрику. Сначала маленькую, человек на двадцать. Потом расширился — эксклюзивная мебель ручной работы шла нарасхват.
А я… я просто обустраивала наш новый дом. Сад разбила, розарий посадила. Завела кур — не простых, а декоративных, с хохолками. По вечерам мы собирались на веранде, пили чай, разговаривали.
— Знаете, — сказал как-то Миша, — я хочу найти мамину могилу. Настоящую маму. Цветы положить, спасибо сказать.
— Правильно, — кивнул Петр. — Надо.
Могилу нашли в маленьком городке у озера. Поехали втроем. На сером камне была простая надпись: «Елена Лебедева. Любящая мать».
Миша долго стоял молча, потом положил букет белых роз.
— Спасибо, — сказал тихо. — За то, что выбрала им меня доверить.
Обратно летели в молчании. Круг замкнулся — мальчик с вокзала стал тем, кем должен был стать. Но остался нашим сыном.
— Слушайте, — Миша повернулся к нам в салоне самолета. — А давайте фонд создадим? Для детей-сирот. Чтобы у каждого был шанс на семью.
— Давай, — улыбнулась я. — Назовем «Платформа надежды»?
— Точно! — Миша расцвел. — И первый взнос — те самые деньги из чемодана. Ну, что осталось.
Петр хмыкнул:
— Да весь чемодан на тебя ушел, оболтус. На квартиру.
— Значит, новый чемодан наполним. И не один.
Так мы и живем теперь. Большой дом, успешный бизнес, благотворительный фонд. Но главное — мы остались семьей.
Той самой, что началась со странной встречи на вокзальной платформе.
Иногда я думаю — а что было бы, если бы я тогда испугалась? Не взяла бы Мишку? Но сердце подсказывает — все случилось так, как должно было случиться.
Та женщина с перрона не ошиблась в выборе. И мы не ошиблись, открыв двери своего дома чужому ребенку.
Который стал самым родным на свете.
