Со стены упала фотография в рамке. Стекло разлетелось по паркету острыми гранями, отражая электрический свет. Свадебный снимок смотрел теперь в потолок — улыбающиеся лица, белое платье, фата, шампанское в высоких бокалах. Шесть лет назад. Другая жизнь. Другая Раиса.
— Я что-то непонятно сказал? — голос Геннадия прозвучал обманчиво спокойно. Он стоял, расставив ноги, широкоплечий, с тяжёлым квадратным подбородком и глазами цвета холодной стали. Руки сжаты в кулаки — крупные, с выступающими венами.
Раиса медленно выдохнула, чувствуя, как каждая мышца в теле напрягается в ожидании бури. За шесть лет брака она научилась распознавать признаки надвигающегося шторма лучше любого метеоролога — небольшой тик под левым глазом мужа, едва заметная бледность вокруг рта, особая интонация, когда голос становится ниже, тише, будто он экономит энергию перед взрывом.
— Гена, мама просто хотела помочь с ремонтом, — произнесла она, контролируя каждый звук. Шесть лет тренировки говорить так, чтобы не спровоцировать вспышку. Шесть лет хождения по минному полю. — Ей семьдесят, она беспокоится…
— Беспокоится? — перебил Геннадий, и его голос поднялся на полтона выше. В глазах мелькнуло что-то опасное, колючее. — Её никто не просил беспокоиться. Её вообще никто не звал. Это наш дом, наша жизнь. Сколько раз я должен объяснять элементарные вещи?
— Но она же моя мать…
Пощёчина прозвучала в тишине как раскат грома. Резко. Неожиданно. Страшно.
Раиса даже не успела увернуться — щека вспыхнула огнём, в ушах зазвенело. Она невольно отступила, наступив на осколок рамки. Острая боль пронзила ступню, но она не издала ни звука. Любой признак слабости только разозлит его ещё больше.
— Ещё раз твоя мать заявится к нам без приглашения — поменяю замки, ключ будет только у меня, — произнёс он с такой пугающей определённостью, что по спине Раисы пробежал холодок. — Запомни это, Рая. Я не шучу. И подбери этот мусор, пока ребёнок не поранился.
Геннадий вышел из комнаты, тяжело ступая — сто восемьдесят сантиметров, девяносто килограммов чистой угрозы. В прихожей лязгнула вешалка — снимал куртку, уходил. Двери хлопнули так, что задрожали стены. Раиса медленно опустилась на корточки и начала собирать осколки стекла. Руки дрожали так, что она порезалась — тонкая струйка поползла по запястью, но она даже не почувствовала.
«Ну и что такого страшного сказал-то?» — прозвучал в голове голос её подруги Наташи. «Все мужики не любят тёщ, это нормально. В нашей семье папа вообще маме по лицу прохаживался, ничего, прожили сорок лет вместе. А твой Генка просто вспыльчивый. Женщина должна быть мудрой».
Раиса горько усмехнулась. Мудрой. Когда-то она считала себя умной, самостоятельной женщиной. Экономист с красным дипломом, начальник отдела в крупной компании. Куда делась та Раиса? Растворилась, исчезла, превратилась в тень, которая боится лишний раз вздохнуть в собственном доме…
Из детской раздался плач. Годовалая Машенька проснулась, требуя внимания. Раиса быстро смахнула слезы, выпрямилась и отправилась к дочери. Выбросила стекло в мусорное ведро, обернув газетой. Осмотрела порез — ничего страшного. Заживет. Как зажили десятки других.
— Иду, маленькая, иду, — она говорила нежно, совсем другим голосом.
Машенька стояла в кроватке, вцепившись в перекладины. Увидев мать, просияла, протянула руки — в этих маленьких ладошках было больше тепла и искренности, чем во всей прошлой жизни Раисы.
— Папа? — спросила Машенька, поворачивая голову к двери. Она научилась говорить поразительно рано, произносила уже десятки слов. Гена гордился этим, называл дочь вундеркиндом. Во всяком случае, при посторонних.
— Папа ушел, — ответила Раиса, стараясь не выдать голосом тот комок, что стоял в горле. — Давай поиграем, пока его нет?
Машенька кивнула, сразу забыв об отце. Дети легко переключаются. Взрослые — нет.
Раиса смотрела, как дочь строит башню из цветных кубиков, и думала о том, как всё начиналось.
— Семья — это компромисс, доченька, — говорила мать, помогая Раисе выбирать свадебное платье шесть лет назад. — Главное, чтобы человек был надёжный. А Гена — молодец, сам всего добился. Таких мужчин сейчас днем с огнем не найдешь.
Тогда всё казалось правильным. Геннадий Рыбаков — успешный инженер, владелец небольшой, но прибыльной строительной фирмы. Высокий, статный, с внимательным взглядом серых глаз. Ухаживал красиво — театры, рестораны, охапки цветов. Знакомые девушки завидовали, мать радовалась, подруги шептались: «Повезло тебе, Рая! Такого мужика отхватила!»
Перемены начались через два месяца после свадьбы. Сначала — мелкие замечания о её внешности.
— Рая, ты что, не могла что-нибудь поприличнее надеть? — говорил он, критически оглядывая её наряд перед выходом в гости. — Это что за тряпье? Ты же моя жена, а не уборщица. И накрасься нормально, а то выглядишь как школьница.
Потом — вопросы о том, где она была и с кем. Каждый день, с точностью до минуты.
— Мне звонили из твоего офиса, сказали, что ты ушла час назад. Где ты была всё это время? — Он проверял её расписание, звонил на работу под предлогом срочных вопросов, просматривал сообщения в телефоне.
Затем — недовольство её подругами.
— Эта твоя Наташка — пустышка, — заявил он после совместного ужина. — Только время с ней зря теряешь. Ты на голову выше её. Зачем тебе такие подруги?
К концу первого года брака список «запрещённого» вырос до размеров небольшой энциклопедии. Нельзя было задерживаться после работы. Нельзя было носить короткие юбки, яркие цвета, глубокие вырезы. Нельзя было встречаться с подругами чаще раза в месяц. Нельзя было спорить с его мнением при посторонних. Нельзя было тратить деньги без его ведома, хотя зарабатывала она вполне прилично. Нельзя было разговаривать с другими мужчинами дольше необходимого минимума.
Первый удар случился через год и два месяца. Раиса опоздала с работы — задержалась на совещании, потом застряла в пробке. Геннадий ждал её у дверей.
— Где была? — спросил он тем самым тихим голосом, который она теперь узнавала мгновенно.
— На работе, Гена, честное слово! Новый проект, руководитель всех задержал…
— Врешь, — коротко бросил он и ударил её по лицу тыльной стороной ладони. Кольцо рассекло бровь.
— Гена! — потрясенно выдохнула она, зажимая рану. — Что ты делаешь?!
— Учу тебя не врать мужу, — спокойно ответил он, глядя на свою руку, как на чужую. — Надо было раньше начать, глядишь, не распустилась бы так.
А потом были извинения, цветы, клятвы, что это больше никогда не повторится, что он не знает, что на него нашло, что он так любит её, что просто сошел с ума от ревности. И она поверила, потому что хотела верить. Потому что уже тогда была беременна Машенькой, хотя еще не знала об этом.
А потом начались скандалы из-за её матери.
— Твоя мамаша опять лезет в наши дела, — шипел Геннадий после каждого визита Антонины Павловны. — Явилась, устроила тут допрос: как я к тебе отношусь, достаточно ли зарабатываю, хорошо ли обращаюсь.
— Гена, она просто спросила, как у нас дела… — пыталась возражать Раиса, но быстро научилась, что любое возражение приводит к новой вспышке.
— Не прикидывайся, Рая! — рычал он, ударяя кулаком по столу так, что подпрыгивали чашки. — Я всё вижу, всё слышу. Она настраивает тебя против меня. Вечно лезет не в свое дело, названивает по пять раз на дню. Что ей надо от нас?
Антонина Павловна, конечно, замечала, что с дочерью что-то происходит. Раиса похудела, стала молчаливой, избегала смотреть в глаза. Иногда, забывшись, начинала заикаться — привычка, появившаяся только в браке с Геннадием. Мать приезжала чаще, с явной тревогой вглядывалась в лицо дочери, будто пыталась прочесть что-то, скрытое от посторонних глаз. Когда она напрямую спросила, всё ли в порядке, Раиса отшутилась:
— Мам, ну что ты выдумываешь? Просто много работы, устаю. И Гена много работает, нервничает.
Она даже не поняла, когда начала лгать близким людям. Наверное, тогда же, когда научилась скрывать синяки под рукавами кофты и придумывать истории о том, как «неловко упала» или «ударилась о шкаф». Или о том, как «поскользнулась в ванной» — любимая отговорка для врача в травмпункте, куда она приходила со сломанным ребром. Врач тогда посмотрел на неё долгим взглядом, но ничего не сказал. Только выписал обезболивающее и посоветовал «быть осторожнее в быту».
Вечером, уложив Машеньку, Раиса долго стояла под душем, подставляя лицо тёплым струям воды. Щека до сих пор горела от пощечины. Надо замаскировать — завтра придет свекровь. Любимая мамочка Геночки, Нина Васильевна, ревнивая хранительница традиций: «Женщина должна слушаться мужа», «Бьет — значит любит», «Стерпится — слюбится». Узнав о первом скандале, посоветовала невестке «не провоцировать». Увидев желтое опухшее веко — покачала головой: «Ну что ж ты, Раечка, так мужа огорчаешь? Он же с работы приходит уставший, нервный, а тут еще ты его донимаешь».
Нина Васильевна приходила по четвергам — проверить, как идут дела в семье сына. Готовила обед («Геночка любит, чтобы котлеты были пышные»), осматривала квартиру («Раечка, у тебя пыль на верхней полке, ты что, не вытираешь?»), давала советы по воспитанию внучки («Зачем ей столько игрушек? Разбалуете ребенка!»). И всегда, всегда становилась на сторону сына в любом конфликте.
Раиса выключила воду и завернулась в полотенце. В зеркале отражалась бледная женщина с потухшими глазами. Ей было тридцать два, но выглядела она на все сорок — запавшие щеки, тени под глазами, ранние морщинки в уголках губ. Где-то в глубине души ещё теплилась искорка прежней Раисы — умной, смелой, с планами на будущее. Но с каждым днём эта искорка становилась всё меньше, готовая вот-вот погаснуть совсем.
Из спальни донёсся голос Геннадия — вернулся, пока она была в душе:
— Рая, ты скоро там? Чай принеси, только не такой крепкий, как в прошлый раз. И бутерброд сделай, с ветчиной.
Она быстро оделась в домашнее и поспешила на кухню. Такой приказной тон означал, что буря миновала — по крайней мере, на сегодня. Пока закипал чайник, достала телефон и увидела три пропущенных звонка от матери. Сердце ёкнуло — мама никогда не звонила так настойчиво без причины.
Раиса оглянулась на дверь и набрала номер, стараясь говорить очень тихо.
— Мама? Что случилось?
— Раечка, — голос Антонины Павловны звучал встревоженно. — У меня билет на завтра. Прилетаю в два часа дня. Хочу повидать внучку, по ней соскучилась ужасно. И тебя увидеть… нам надо поговорить.
У Раисы перехватило дыхание. После утреннего скандала появление матери в доме было равносильно взрыву бомбы. Особенно завтра, когда свекровь придет на свой еженедельный осмотр владений.
— Мам, может, не сейчас? У нас… у Гены важная встреча, — солгала она, судорожно придумывая отговорку. — И завтра Нина Васильевна придет.
— Тем более, — в голосе матери появились стальные нотки. — Давно пора познакомиться с этой дамой поближе. Она же практически никогда не приезжает, когда я у вас.
«Потому что Гена специально так подстраивает», — подумала Раиса, но вслух сказала:
— Мама, правда, сейчас не лучшее время. Гена очень занят, у него важный проект и…
— Раечка, — мать вдруг заговорила совсем другим тоном, твёрдым и решительным. — Я приеду завтра. И мы поговорим. Хватит отговорок. Я видела тот синяк в прошлый раз, как бы ты его ни замазывала. И заикаться ты начала совсем недавно. Я не слепая, дочка.
Связь прервалась. Раиса в панике смотрела на телефон. Чайник на плите закипел, свистя так пронзительно, будто предупреждал об опасности.
— Рая! — раздался нетерпеливый окрик из спальни. — Ты оглохла там, что ли? Сколько можно ждать?
Она торопливо залила чай, сделала бутерброд и понесла поднос в спальню. Геннадий полулежал на кровати, просматривая что-то в телефоне. Серая футболка обтягивала мускулистую грудь, на левой руке блестели дорогие часы — подарок партнеров по бизнесу.
— Кто звонил? — спросил он, не поднимая глаз от экрана.
— Никто, — слишком быстро ответила Раиса и тут же поняла, что совершила ошибку.
Геннадий медленно отложил телефон и посмотрел на нее тяжелым взглядом.
— Я слышал звонок. И твой голос. С кем ты разговаривала?
— Это… из поликлиники, — выдавила она. — Насчет прививки для Маши.
— В десять вечера? — он усмехнулся. — За кого ты меня принимаешь, Рая?
Он протянул руку:
— Дай сюда телефон.
Раиса замерла, прижимая к груди поднос с чаем и бутербродом. Отдать телефон — значит, подписать приговор матери, себе, всему. Он увидит звонок, перезвонит, устроит скандал, запретит ей приезжать…
— Я жду, — в его голосе появилась опасная нотка.
— Гена, это личное…
— В семье нет ничего личного, — отрезал он. — Телефон. Сейчас же.
Поднос дрогнул в ее руках. Чашка с чаем опрокинулась, горячая жидкость выплеснулась на простынь, на его руку. Геннадий вскочил, отряхиваясь и ругаясь:
— Твою ….! Ты что, совсем ….?!
— Прости, я нечаянно, — Раиса отступила к двери, сжимая в руке телефон. — Я сейчас все уберу, принесу чистое…
— Стоять! — рявкнул он. — Телефон на тумбочку. Живо.
Она бросила быстрый взгляд на дверь, прикидывая расстояние. Не успеет. Он быстрее, сильнее. Как всегда.
— Гена, там ничего…
Договорить она не успела — он преодолел разделявшее их расстояние одним прыжком, схватил за запястье, выкручивая так, что она вскрикнула. Телефон выпал из ослабевших пальцев, с глухим стуком упал на ковер.
— Я же просил по-хорошему, — процедил Геннадий, наклоняясь за аппаратом. — Почему ты всегда все усложняешь?
Он разблокировал экран — знал ее пароль, конечно же, — и несколько секунд смотрел на список вызовов. Его лицо медленно наливалось кровью.
— Мамочка звонила, значит? — произнес он с ледяным спокойствием. — И что же ей понадобилось так поздно?
— Гена, она просто…
— Молчать! — он швырнул телефон об стену с такой силой, что тот разлетелся на части. — Сколько раз я говорил тебе? Сколько раз я объяснял? Твоя мать — наша главная проблема! Она лезет в нашу жизнь, она настраивает тебя против меня!
— Нет, Гена, она не…
Удар пришелся по скуле — не пощечина, а настоящий удар кулаком. В глазах потемнело, Раиса пошатнулась и упала на колени. Во рту появился соленый привкус…
— Завтра никого здесь не будет, ясно? — Геннадий навис над ней, сжимая и разжимая кулаки. — Никаких мамочек, никаких разговоров. Ты позвонишь ей с моего телефона и скажешь, что мы уезжаем. На дачу, в командировку, мне плевать. Но чтобы она не приезжала. Ясно?
— Ясно, ясно— прошептала Раиса, не поднимая глаз.
— И еще одно, — добавил он, наклоняясь к самому ее лицу. — Если я узнаю, что ты ей что-то рассказывала о нас… о наших отношениях… Я тебя урою, Рая. И ее тоже.
Он вышел из спальни, громко хлопнув дверью. Через минуту в прихожей снова лязгнула вешалка, потом хлопнула входная дверь. Ушел остывать. Пить с друзьями. Может, к любовнице — она давно подозревала, что они есть, но никогда не решалась спросить.
Раиса медленно поднялась на ноги, держась за стену. Дошла до ванной, умылась холодной водой. Скула уже опухала — к утру будет огромный синяк. Да и запястье болело — может, растяжение, а может, и трещина.
Она взглянула на разбитый телефон, валявшийся на полу спальни. Бесполезно. Мать не дозвонится до нее, забеспокоится еще больше, приедет в любом случае. И вдруг…
В голове вдруг прояснилось. Странное спокойствие снизошло на нее, будто кто-то выключил все эмоции, оставив только холодную, рассудочную часть. Она знала, что нужно делать. Знала уже давно, просто боялась признаться себе в этом.
Раиса тихо прошла в детскую. Машенька спала, подложив кулачок под щеку, светлые кудряшки разметались по подушке. Такая крошечная, такая беззащитная. Раиса осторожно погладила дочь по голове.
— Давай, малышка, — прошептала она. — Так будет лучше. Для нас обеих.
Она бесшумно вытащила из-под кровати дорожную сумку — собранную еще месяц назад, после особенно страшного скандала, когда Геннадий впервые замахнулся на нее при ребенке. Тогда Раиса поклялась себе, что если это повторится — она уйдет. И начала потихоньку готовиться, откладывая деньги из тех небольших сумм, что муж выдавал на хозяйство, собирая самое необходимое.
В сумке было все нужное — документы, немного одежды для нее и Маши, деньги, которые она прятала от мужа. Немного, но на первое время хватит. Там же лежала старая, потрепанная записная книжка с телефонами и адресами — единственное, что осталось от прежней жизни. Телефон подруги из университета, которая переехала в другой город. Телефон двоюродной сестры, живущей за границей. Она достаточно умна, чтобы не записывать такие вещи в мобильный, до которого муж всегда мог добраться.
Раиса бросила взгляд на часы — половина одиннадцатого. Геннадий обычно возвращался за полночь, когда уходил в таком состоянии. У нее было время.
Она осторожно взяла на руки спящую Машеньку, завернула в одеяло. Малышка проснулась, но, к счастью, не заплакала, только сонно моргала.
— Тихо, маленькая, — шептала Раиса, прижимая дочь к себе. — Мы едем к бабушке. В гости. Это будет наше маленькое приключение.
Она надела на себя и ребенка самое теплое, что нашла — ночи были холодные. Сумку повесила через плечо. Огляделась в последний раз — ничего не забыла?
На столике в прихожей лежали ключи от машины. Соблазн был велик — доехать до вокзала было бы намного быстрее и проще. Но Геннадий наверняка сразу же заявит об угоне, ее быстро найдут. Нет, лучше пешком, потом на автобусе, потом на поезд. Затеряться в толпе, стать невидимкой.
Они выскользнули из квартиры в начале двенадцатого. Раиса спускалась по лестнице, боясь дышать. Казалось, что в любую секунду за спиной раздадутся тяжёлые шаги Геннадия. Но подъезд был тих и пуст.
На улице моросил мелкий дождь. Раиса накинула на голову дочери капюшон и быстрым шагом направилась к остановке. Автобусы в это время ходили редко, но ей повезло — нужный номер подошёл через десять минут.
В салоне было почти пусто. Только на задней площадке дремал пожилой мужчина с рюкзаком, да у окна сидела женщина в форме — видимо, после ночной смены. Раиса устроилась на сиденье, прижимая к себе Машеньку, и впервые за много часов смогла вздохнуть полной грудью.
Они доехали до вокзала, купили билет на ближайший поезд. До отправления оставалось сорок минут. Раиса нашла телефон-автомат, набрала номер матери.
— Мама? Это я, — голос Раисы звучал неожиданно твердо. — Слушай внимательно. Я еду с Машей. Приеду ранним утром. Не выключай телефон.
— Господи, Раечка, что случилось? — в голосе матери звучала тревога.
— Все потом. Встречай нас на вокзале в шесть утра. Приеду и все объясню. Никому не говори, что мы едем. Ни-ко-му.
Она повесила трубку, не дожидаясь дальнейших вопросов. Время поджимало.
Всю дорогу в поезде Раиса не сомкнула глаз. Сидела, прижимая к себе спящую дочь, и смотрела в окно на проносящиеся мимо огни станций. Лицо болело, опухшая скула пульсировала, но физическая боль казалась несущественной по сравнению с тем ледяным спокойствием, что заполнило ее изнутри.
На вокзале маленького южного городка их встречала Антонина Павловна. Увидев дочь с внучкой, она охнула, прижав руку ко рту.
— Поехали домой, — только и сказала Раиса, пресекая все вопросы. — Дома поговорим.
Когда они добрались до материнского дома, Раиса уложила Машеньку спать в старой детской кроватке, сохранившейся с ее собственного детства. Потом села на кухне, приняла из рук матери чашку горячего чая, и только тогда позволила себе заговорить.
— Гена … Он…. Я ушла и больше не вернусь.
— Господи, Раечка… — прошептала Антонина Павловна, глядя на дочь с ужасом и болью. — Почему ты молчала? Почему терпела?
— Не важно, — отрезала Раиса. — Это в прошлом. Теперь слушай. Он будет меня искать. Обязательно. Найдет — мне несдобровать, да и тебе тоже.
— Нужно в полицию, — решительно заявила Антонина Павловна. — Заявление написать, синяки зафиксировать…
— Бесполезно, — Раиса горько усмехнулась. — У него связи, знакомые. Замнут, спустят на тормозах. Не в первый раз.
Она достала из сумки потрепанную записную книжку, пролистала страницы.
— У меня есть план. Вера, моя университетская подруга, живет в Новосибирске. Я уже созвонилась с ней с вокзала. Она поможет мне устроиться, найти жилье, работу. Мы с Машей поедем туда. Сразу, как только я отдохну пару дней.
— Но почему так далеко? Оставайся здесь, я…
— Нет, — Раиса покачала головой. — Здесь он нас первым делом будет искать. И найдет. А в Новосибирске — нет. Он даже не знает, что Вера там живет.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
— Мама, мне нужна твоя помощь. Ты должна будешь ему сказать, что не видела меня, что не знаешь, где я. Что я тебе не звонила, не писала. Ничего.
— А если он не поверит? Если будет угрожать?
— Ты сама говорила — у Михалыча, участкового, сын в прокуратуре работает. Обратись к нему. Не ради меня — ради своей безопасности. Расскажи все, как есть. Он поможет.
Антонина Павловна молча кивнула. Они просидели до рассвета, обсуждая детали побега, продумывая все возможные варианты…
Прошло три месяца. Раиса сидела на скамейке в парке Новосибирска и смотрела, как Машенька играет в песочнице с другими детьми. Девочка быстро освоилась на новом месте, завела друзей, почти не вспоминала об отце. Дети легко забывают плохое.
Раиса достала из сумки телефон — новый, с новым номером, о котором знали только мать и Вера. Набрала знакомый номер.
— Мама? Привет. Как ты там?
— Все хорошо, дочка, — голос Антонины Павловны звучал спокойно. — Гена больше не появлялся. После того случая с Михалычем затих.
— Развод дали?
— Да, по твоей доверенности. Все, как мы и планировали. Бумаги пришли на прошлой неделе.
Раиса медленно выдохнула. Несмотря на все меры предосторожности, где-то в глубине души все эти месяцы жил страх — что он найдет, что выследит, что снова придется бежать. Но теперь, кажется, все действительно закончилось.
— Как вы там устроились? — спросила мать. — Маша в садик ходит?
— Да, нормальный садик, рядом с домом, — Раиса улыбнулась, глядя на дочь. — Я работу нашла, бухгалтером в торговой фирме. Зарплата неплохая, на жизнь хватает. Квартиру снимаем небольшую, но уютную.
— Возвращаться не думаешь?
— Нет, — твердо ответила Раиса. — Никогда. Здесь у нас новая жизнь. Без страха. Без постоянного напряжения. Знаешь, я уже почти не заикаюсь. И спать начала нормально, без кошмаров.
— Это главное, — вздохнула Антонина Павловна. — А я, наверное, к вам перееду. Дом продам. Что мне одной тут делать? Да и внучку хочется видеть почаще.
— Приезжай, — Раиса улыбнулась. — Мы будем рады.
Она завершила разговор и некоторое время сидела неподвижно, глядя на играющих детей. Пожалуй, впервые за много лет она чувствовала себя по-настоящему свободной. Жизнь без постоянного страха, без унижений, без необходимости отчитываться за каждый шаг оказалась совсем другой — трудной, но настоящей.
На руке до сих пор оставался белый след от обручального кольца — она сняла его в ту ночь, когда уезжала, и потом продала в ломбарде, чтобы были деньги на первое время. Еще один шрам, как и тот, что остался на скуле после последнего удара. Шрамы напоминают — и предостерегают.
— Мама, смотри, что я нашла! — Машенька подбежала, протягивая разноцветный камешек. — Это мое сокровище!
— Красивое сокровище, — улыбнулась Раиса, обнимая дочь. — Самое настоящее.
Где-то в другом городе остался Геннадий. Наверняка он все еще злился, может быть, даже искал их. Но теперь это не имело значения. Сломать ее он больше не сможет.
Раиса поднялась со скамейки, взяла дочь за руку.
— Пойдем домой, малышка. Нас ждут дела.
