— Ногу уберите, иначе я вызываю наряд, — тихо, но так, что в подъезде звякнуло эхо, произнесла Рита. Она стояла в проеме, уперевшись плечом в косяк, и смотрела на носок грязного мужского ботинка, который нагло мешал закрыть тяжелую металлическую дверь.
— Ты погляди на нее, Витя! — взвизгнула женщина в бесформенном пуховике цвета «баклажан», пытаясь протиснуться в щель. От нее пахло застарелым потом, поездом и дешевыми мятными леденцами. — Мы к сыну приехали, а эта… эта церберша нас на порог не пускает! Олег! Олежа! Выходи, тут мать родную на лестнице держат!
Рита даже не моргнула. Она лишь плотнее запахнула полы своего плотного халата — темно-синего, жесткого, похожего на кимоно, — и скрестила руки на груди. В глубине квартиры, в полумраке коридора, показался Олег. Он не бежал встречать родителей с распростертыми объятиями. Он шел медленно, шаркая тапками, с выражением смертельной усталости на лице, какое бывает у человека, которому только что сообщили, что его выходной отменяется ради субботника.
— Мам, пап? — Олег остановился за спиной жены, не делая попытки отодвинуть ее. — Вы чего тут? Мы же не договаривались.
— А нам теперь по записи к родному сыну? — Галина Сергеевна, наконец, сумела просунуть в щель объемную сумку в клетку, распирая дверь. — Витя, ну чего ты встал как истукан? Толкай давай!
Виктор Иванович, грузный мужчина с красным, обветренным лицом и водянистыми глазами, навалился на дверь плечом. Дверь скрипнула, Рита пошатнулась, но тут же уперлась ногой в пол, блокируя натиск. Это была не сцена встречи родственников, это была позиционная война.
— Никаких «толкай», — ледяным тоном отрезала Рита. — Олег, скажи им, чтобы отошли на два метра. Я не пущу их внутрь.
— Рит, ну это же родители… — вяло начал Олег, но, наткнувшись на взгляд жены, замолчал. В этом взгляде не было злобы, только холодный расчет и сталь. Он знал этот взгляд. Он означал, что решение принято и обжалованию не подлежит.
— Вот именно, родители! — подхватила свекровь, чувствуя слабину сына. — Мы, между прочим, без крыши над головой остались! Твоя сестра, Ленка, выставила нас! Сказала, ей личная жизнь нужна, а мы мешаем! Вот мы и приехали к старшенькому. У вас тут трешка, места всем хватит. Я уже и рассаду привезла, на подоконник поставлю…
— Стоп, — Рита подняла ладонь, останавливая поток слов. — Какая рассада? Какая Ленка? Вы же три месяца назад продали свою двушку в центре, чтобы купить Лене квартиру в новостройке и сделать там ремонт. Вы же сами хвастались, что «Леночке нужно гнездышко».
Галина Сергеевна на секунду запнулась, ее маленькие глазки забегали.
— Ну да, купили! Оформили на нее, чтобы у девочки старт был. А она… Неблагодарная! Привела какого-то хахаля, и они нам заявили: «Живите на даче, нам тесно». А на даче печка чадит, и автобус раз в сутки! Вот мы и решили: раз Ленке помогли, теперь очередь Олега о нас заботиться. Справедливо? Справедливо.
Рита усмехнулась. Усмешка вышла кривой и жесткой.
— Справедливо, говорите? То есть, вы отдали все активы дочери, она вас вышвырнула, и вы решили прийти сюда, на готовенькое?
— Не на готовенькое, а к сыну! — рявкнул Виктор Иванович, впервые подав голос. Голос у него был хриплый, прокуренный. — Это и его квартира тоже! Мы его вырастили, выкормили! Имеем право на квадратные метры!
— Ошибаетесь, — Рита шагнула вперед, заставив свекров отпрянуть. — Олег, принеси документы. Папку с верхней полки.
Олег помялся, но ушел в комнату. В подъезде повисла тяжелая пауза. Галина Сергеевна пыталась испепелить невестку взглядом, но натыкалась на непробиваемую стену спокойствия. Рита не была «милой хозяюшкой». У нее были острые скулы, короткая стрижка без намека на укладку и руки, привыкшие к работе, но не к стирке чужих носков. Она выглядела как человек, который точно знает цену каждому заработанному рублю.
Олег вернулся с папкой. Рита выхватила ее, раскрыла и ткнула пальцем в дату и печать.
— Читайте. Громко. Вслух.
Галина Сергеевна прищурилась, пытаясь разобрать текст в полумраке лестничной клетки.
— «Свидетельство о праве собственности… Кузнецова Маргарита Валерьевна…» Ну и что? Вы в браке уже пять лет! Все общее!
— Смотрите на дату, Галина Сергеевна. Дата покупки. И дата регистрации брака. Видите разницу? Четыре года. Эта квартира куплена мной за четыре года до того, как я вообще узнала о существовании вашего сына. И ипотеку я закрыла сама, за год до свадьбы. Олег сюда ни копейки не вложил. Он здесь прописан временно, по моей доброй воле.
Свекровь побагровела. Пятна пошли по шее, поднимаясь к щекам.
— Ты… Ты нас этим тычешь? Мы пожилые люди! Мы на улице остались!
— Вы остались на улице из-за собственной глупости и слепой любви к дочери, — жестко отчеканила Рита. — Вы продали свое единственное жилье. Вы не оставили себе даже доли. Вы все спустили на «Леночку». А теперь, когда Леночка показала зубы, вы вспомнили про Олега? Про сына, которого вы годами называли «неудачником», потому что он не стал большим начальником?
— Не было такого! — взвизгнула Галина.
— Было, мам, — тихо сказал Олег. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел не на родителей, а куда-то в потолок. — На моем тридцатилетии. Ты сказала: «Жаль, что ты не в Ленку пошел, та хваткая, а ты тюфяк». Я помню.
— Это я любя! Воспитывала!
— Воспитывали? — переспросила Рита. — Так вот, воспитание закончилось. Эта квартира — моя крепость. Моя собственность. И я не пущу сюда людей, которые презирают моего мужа и считают меня обслуживающим персоналом. Я помню ваш прошлый визит. Помните, когда вы приехали на неделю? «Рита, почему пол не блестит?», «Рита, почему суп жидкий?», «Олег, зачем тебе жена, которая работает до ночи?». Я терпела это один раз. Второго раза не будет.
Виктор Иванович вдруг зло пнул сумку.
— Да что мы с ней разговариваем? Олежа! Ты мужик или тряпка? Скажи ей! Мы твои родители! Ты обязан!
Олег перевел взгляд на отца. В его глазах что-то дрогнуло — не жалость, а какое-то темное, глухое разочарование.
— Я не могу, пап. Квартира правда ее. Юридически я здесь никто.
— Юридически! — передразнила мать. — А по-человечески? Мы на вокзале ночевать должны?
— На вокзале есть гостиница, — спокойно парировала Рита. — А еще есть Лена. У нее трехкомнатная квартира. Ваша, по сути. Езжайте к ней. Ломайте ее дверь. Вызывайте полицию, судитесь, доказывайте, что сделка была кабальной. Это ваши проблемы. Не наши.
— Ты нас выгоняешь? — голос Галины Сергеевны дрогнул, переходя на визгливый фальцет. — Родную кровь? В ночь?
— Сейчас пять вечера, еще светло, — Рита посмотрела на часы. — Автобусы ходят. Такси работает.
— Мы проклянем тебя! — вдруг выплюнула свекровь, и лицо ее исказилось злобой. Маска несчастной родственницы слетела, обнажив хищный оскал. — Детей у вас не будет! Счастья не будет! Попомни мое слово!
Рита даже не поморщилась. Она видела таких людей сотни раз — на работе, в очередях, в жизни. Людей, которые считают, что им все должны просто по факту их существования.
— Зря вы сюда ломитесь, квартира куплена мной до брака и вам тут места нет, — медленно, разделяя каждое слово, произнесла она. — Осадите коней. Здесь вам не санаторий и не богадельня. Здесь живут взрослые люди, которые сами платят по своим счетам.
Она сделала шаг назад и взялась за ручку двери.
— Олег, зайди внутрь.
Олег колебался ровно секунду. Он посмотрел на перекошенные злобой лица родителей, на их клетчатые сумки, набитые вещами, с которыми они планировали оккупировать его жизнь. Он вспомнил, как мать дарила Лене ключи от новой машины, а ему — набор носков. Вспомнил, как отец называл его работу «возней с бумажками».
Он шагнул назад, в квартиру. За черту.
— Олег! — заорала мать, хватаясь за дверную ручку. — Ты пожалеешь! Ты приползешь!
— Руки, — предупредила Рита.
Галина Сергеевна не успела отдернуть пальцы, и Рита резко захлопнула тяжелую стальную дверь. Не прищемила, нет — Рита была профессионалом в расчетах, — но лязг металла прозвучал как выстрел. Замок щелкнул, отсекая крики, запах дешевых духов и чужую, липкую беду.
Рита повернула ночную задвижку. Затем еще один оборот верхнего замка.
Они стояли в прихожей. Тишина была густой, ватной. С той стороны двери доносились глухие удары и неразборчивые проклятия, но звук быстро удалялся — видимо, соседи уже вышли пригрозить полицией.
Олег медленно выдохнул и сполз спиной по стене, сев прямо на пол, на коврик для обуви. Он закрыл лицо руками.
— Жестко ты, — глухо сказал он.
— Нормально, — Рита прошла на кухню, налила стакан воды и вернулась. Протянула мужу. — Пей.
Он взял стакан, руки у него дрожали.
— Они же правда теперь на вокзал поедут. Или к Ленке скандалить.
— Именно, — Рита присела на тумбочку напротив него. — К Ленке. И это будет лучший урок для всех троих. Лена поймет, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а твои родители поймут, что нельзя плевать в колодец, из которого потом захочешь напиться. А ты…
Она посмотрела на мужа внимательно, изучающе.
— А я? — спросил Олег, поднимая на нее красные глаза.
— А ты поймешь, что у тебя есть дом. Где тебя никто не назовет тюфяком. И где никто не будет переставлять мои банки с кофе, потому что «так правильнее».
Олег криво усмехнулся, сделал глоток.
— Думаешь, они вернутся?
— Конечно. Когда Лена их окончательно пошлет. Они придут просить денег, просить временную регистрацию, просить «хоть на коврике».
— И что мы будем делать?
Рита встала, расправляя плечи. Ее лицо было спокойным, даже немного умиротворенным. Это было лицо человека, который только что выиграл важную битву, не пролив ни капли своей крови.
— То же самое, Олег. То же самое. Запомни: жалость — это плохой фундамент. На жалости дом не построишь. А на уважении к чужой собственности и границам — вполне.
Она пошла на кухню, чтобы включить чайник. Не для того, чтобы пить чай с пирогами, а просто чтобы согреться. В квартире было прохладно, но воздух теперь казался удивительно чистым. Без примеси дешевой мяты и старых обид.
— Рит? — окликнул ее Олег из коридора.
— Что?
— Спасибо.
Она не ответила, только щелкнула кнопкой чайника. Вода зашумела, заглушая последние, едва слышные звуки с лестничной клетки. Лифт уехал вниз, увозя прошлое, которому здесь не было места.
