Вчера мы беседовали о главной теме кинокомедии «Моя любовь» (1940) – о треугольнике Шурочка Бондаренко – Гриша – Лёша и о том, что Гришу, в общем-то, можно понять.
Равно, как и девушку, наконец-то выбравшую не нарцисса, а нормального парня, который принял и Шуру, как она есть, и даже ребёнка, как своего. Даже соврал всем, что он — и есть счастливый папа.
Тут можно говорить очень долго: кто — прав, а кто – лох, однако, в комментариях прозвучал интереснейший вопрос, точнее – тезис. Смотрите – Шурочку никто не видел беременной полтора года назад, хотя ребята живут в так называемом доме-коммуне.
Да, у каждого есть своя комната, но двери вообще не запираются, и все ходят друг к другу почти без стука. Когда надо пообщаться или отрепетировать музыкальный номер, они собираются в общих помещениях.
Двое стариков, проживающих там же – бывшие работники того же предприятия, для которых сделали исключение. Бабушка там выполняет функцию консьержки. Да, коммуна – от завода, где работают Шура, Гриша, Лёша и остальные герои.
При столь тесном общении что-нибудь скрыть вообще невозможно – люди друг у друга на виду. Даже, если все коллеги живут в отдельных квартирах и в разных частях города, то и в этом случае всегда бывает известно, когда сотрудница – беременна.
А тут – живут дверь-в-дверь, бесконечно и подолгу общаются, учатся, не расставаясь и после работы / учёбы, а никто не был в курсе! Особенно там выделяется корпулентная Мотя, которая обо всех всё знает, и она потом находит часть несостыковок, сообщая коллективу, что Лёшка — точно не отец.
Есть вариант, что Шура Бондаренко прибыла на этот завод недавно и жила в другом месте. В те годы мобильность общества была велика, и молодёжь переезжала не только в соседний город, но и в отдалённые республики.
Однако и тогда ничего не стыкуется – если Бондаренко тут новичок, то почему все гадают: Лёша или Гриша? То есть местные. Да и сами парни подозревают исключительно друг друга, а не каких-то сторонних мужчин.
Больше того, странно, что Шурочка вообще никому, даже Грише, не рассказала о своей сестре-близняшке, о племяннике. О смерти родной сестры от болезни сердца Бондаренко тоже никому не поведала.
При том, что девушка она – открытая, типичная коллективистка-общественница, со всеми в дружбе. В общем, перед нами – сценарный косяк, но, поскольку фильм – шедевр, эту оплошность Иосифа Прута, автора сценария, никто особо не замечает.
О, да, хотела написать совсем на другую тему – о моде в этом фильме, причём не только о белом атласном платье и ондуляции «марсельская волна» (вид укладки волос, какой у Шурочки)… Так что об этом – скоро-скоро.
