Вчера мы с вами рассуждали об отличиях повести Сергея Антонова «Дело было в Пенькове» (1956) от одноимённого фильма Станислава Ростоцкого (1957), и вот, что подумалось…
В чём основная причина того, что Матвей увлёкся Тоней? Образованность? Да. В финале повести Лариса констатирует, что её супругу было интересно с девушкой. Мол, учитесь, бабоньки, а то уведут ваших мужиков.
В кинокартине этот момент отсутствует, но, разумеется, широкий кругозор девушки значительно повлиял на чувства Матвея. Что ещё? Модная шапочка, именуемая в просторечии «менингиткой», шубка и ботики?
Так мадемуазель Глечикова затем освоила платок, ватник и резиновые сапоги. Опять же, по книге обе – и Тоня, и Лариса, не такие уж писаные красавицы — обычные девчата, а в киноверсии Лариса объективно краше.
Однако же Лариса допустила одну существенную ошибку: «Не мучь ты меня больше. Не мучь, пожалуйста. Не ломай мою душу. Ну чем я перед тобой провинилась? Только тем, что люблю без памяти.
Да разве за это можно мучить? Это все равно что лежачего бить. Ну скажи, что тебе надо? Чем я плоха тебе? Что в избе худо, так это от твоих молчанок у меня все из рук валится. А я приберусь… Я сейчас встану и приберусь. И занавесочки постираю…»*
В фильме этот монолог сокращён до темы «избы» и обещания прибраться, а также сетований по поводу «молчанок». Любовь без памяти, впрочем, хорошо считывается. Лариса не мыслит себя вне этой страсти.
Когда она поёт частушку: «Говорят, что я горда. / Ну пускай утешатся, / Лучше гордостью любить, / Чем на шею вешаться!», то поёт вовсе не о себе. Как раз она-то и вешается. Она беспрестанно показывает Морозову, не в состоянии жить без него.
Дальше – больше. Матвей не дошёл до крайней точки раздражения только потому, что …уехал в места не столь отдалённые, и многое в его жизни высветилось с иной стороны.
Для таких, как Матвей, это означает: любит, значит, никуда не денется. А не денется, так чего её беречь? Она тут же теряет для него всё своё обаяние, превращаясь в обузу.
Для него одержанная победа становится чем-то, вроде вчерашнего блюда – остыло и невкусно. Штамп в паспорте Морозову и вовсе кажется чем-то, вроде ярма. Интерес сменяется равнодушием.
Но, кто знает, куда его снова понесёт? Да, насчёт Тони. Вот она, кстати, не вешается на шею. Она уклоняется. Кто-то бы даже заподозрил её в умелом кокетстве – делает всё, чтобы разжечь повышенный интерес.
Приближает – отдаляется – снова подходит ближе. Да, эти эмоциональные «качели» выходят как-то сами по себе – Матвей ей очень нравится, но и портить себе и окружающим жизнь Тоня как-то не желает.
Однако эта недоступность при транслируемой симпатии создаёт поразительный эффект. И, разумеется, если бы Тони вообще не было в том колхозе, Матвей нашёл бы себе какую-нибудь ещё Маню, Олю, Шурочку, Верочку…
Просто, потому что она (Тоня-Шурочка-Мусенька) – не Лариса, и их надо завоёвывать. А вот, если бы жена была вертихвосткой или, что ещё лучше — холодной стервой, тогда бы Морозов сидел возле неё с берданкой и сторожил бы, как сокровище.
Это применимо не ко всем мужчинам, а к типажу Матвея Морозова, но именно этот вариант всегда мелькает в литературе и киноискусстве, как чуть не основной! И оно понятно — творчество любит конфликт, а не тихую семейную жизнь.
