— Галь, ну ты чего застыла? Садись, разговор есть. Серьезный. И, чур, не перебивать, я все подсчитал.
Виктор постучал черенком чайной ложки по клеенке. Звук вышел глухой, противный, будто дятел долбил по трухлявому пню. Галина, только что вошедшая в кухню с тяжелой сумкой, в которой звякали банки с закатками от сестры, медленно опустила ношу на пол. Спина привычно отозвалась тянущей болью — тридцать лет стажа на складе автозапчастей даром не проходят.
Она посмотрела на мужа. Виктор сидел в своей любимой позе «мыслителя»: локти широко расставлены, майка-алкоголичка натянута на внушительном животе, на подбородке — трехдневная седая щетина, которую он именовал «брутальной небрежностью». Перед ним лежал исписанный тетрадный листок в клеточку.
— Что подсчитал? — спросила Галина, разматывая шерстяной шарф. — Коммуналку? Так рано еще, квитки не несли.
— Бери выше, Галина Петровна. Стратегию нашу подсчитал. Жизненную, — Виктор важно поправил очки, у которых одна дужка была замотана синей изолентой. — Ты же у нас теперь кто? Пенсионерка. Свободный человек. Государство тебе обеспечение дало? Дало. Вот я и прикинул.
Он выдержал паузу, явно наслаждаясь моментом, и выдал, глядя на жену с прищуром ленинского хитреца:
— Дождался! Теперь жить будем на твою пенсию. Хватит, нагорбатился я. Моя спина не казенная.
Галина замерла. Тиканье ходиков на стене вдруг стало оглушительным.
— В смысле — на мою? — переспросила она, чувствуя, как внутри начинает закипать холодная, злая волна. — А твоя зарплата где? Ты же в охране сутки через трое.
— А я уволился, — легко, словно речь шла о выкинутом фантике, сообщил Виктор. — Вчера заявление написал. Все, Галя. Баста. Мне пятьдесят восемь, давление скачет, ноги крутит. Я решил: буду хозяйством заниматься. А ты у нас баба крепкая, жилистая. Пенсия тебе капнула, плюс подработка твоя осталась, ты же не уходишь со склада? Ну вот. Я дебет с кредитом свел: если ужаться, макароны брать по акции, курицу целиковую разделывать, а не филе покупать, то нам хватит. И даже откладывать сможем.
— На что откладывать? — голос Галины упал до шепота.
— Как на что? — удивился Виктор, искренне возмущенный ее непонятливостью. — На лодку! Я ж тебе говорил, Петрович «Казанку» продает с мотором. Мечта, а не лодка. Буду рыбу возить, тебя свежатиной кормить.
Галина подошла к столу, взяла этот листок. Почерк у Вити был красивый, чертежный — единственное, что осталось от его бурной молодости в техникуме. В столбик были выписаны расходы: «Хлеб, молоко, крупа, курево (Витя), бензин (Витя), коммуналка». Строки «Лекарства (Галя)» или «Одежда» там не было вовсе. Зато внизу жирно было обведено: «Накопления — 15 000».
Это были ровно те деньги, которые Галина планировала тратить на свои зубы. Мост шатался уже полгода.
— То есть, — медленно проговорила она, глядя мужу прямо в белесые, бесстыжие глаза. — Ты уволился, не спросив меня. Решил, что я буду работать на пенсии, плюс получать саму пенсию, а ты будешь на эти деньги покупать лодку и лежать на диване, потому что у тебя «давление»?
— Ну чего ты начинаешь? — Виктор скривился, будто раскусил лимон. — Что за мещанство? Мы же семья. Один за всех. Я, может, свое здоровье на производстве оставил!
— Ты на производстве, Витя, был последний раз в девяносто восьмом году, — отрезала Галина. — А потом все искал себя. То сторож, то вахтер, то «менеджер по логистике», где тебя через месяц поперли за то, что накладные перепутал.
— Не поперли, а сократили! И нечего прошлым тыкать. Факт есть факт: денег нам хватит, если ты перестанешь транжирить. Вон, колбасу копченую берешь. Зачем? Вредно это. Кашу надо есть. Геркулес. Для сосудов полезно.
Он подвинул к ней листок.
— Ознакомься. С завтрашнего дня вводим режим экономии. Карту пенсионную мне отдашь, я сам буду за продуктами ходить, чтобы ты лишнего не набрала. Я хозяйственный, я цены знаю.
Галина смотрела на мужа и видела его словно впервые. Не было ни злости, ни обиды, только какое-то брезгливое удивление. Тридцать лет. Тридцать лет она тащила этот воз, думая: «Ну, такой человек. Зато не пьет запойно, руки вроде есть, хоть и ленивые». А он, оказывается, все эти годы не просто жил рядом, он ждал. Ждал, когда можно будет окончательно сесть на шею и свесить ножки.
— Карту, значит? — переспросила она.
— Ну да. Чтоб соблазна не было. Ты же баба, увидишь тряпку какую или крем — и все, бюджет трещит. А у меня дисциплина.
Галина аккуратно положила листок на стол. Разгладила его ладонью.
— Хорошо, Витя. Лодка так лодка. Экономия так экономия.
Виктор расплылся в улыбке, обнажив желтоватые резцы.
— Вот и умница! Я знал, что ты поймешь. Мужчине нужна отдушина.
— Только есть один нюанс, — Галина взяла сумку с банками и понесла в кладовку. Голос ее звучал ровно, по-деловому. — Я ведь тоже уволилась.
Звон ложки прекратился. Тишина стала вязкой.
— Как… уволилась? — Виктор даже привстал. — Когда?
— Сегодня. Прямо перед тем, как домой идти. Заявление написала, обходной подписала. Все. Спина, Витя, не казенная.
Это была ложь. Чистой воды импровизация. Но лицо Галины оставалось непроницаемым, как бетонная плита.
— Погоди… — Виктор засуетился, забегал глазами по кухне. — А жить на что? Одной пенсии не хватит! На двоих-то! У меня потребности! Бензин, сигареты, запчасти…
— А мы по твоему списку жить будем, — Галина вернулась в кухню, села напротив мужа и ткнула пальцем в листок. — Смотри. «Курево» вычеркиваем — вредно для сосудов. Бензин — зачем тебе ездить, если ты дома сидишь? Машину продадим, все равно гниет. А питаться будем геркулесом. Ты же сам сказал — полезно.
Виктор побагровел.
— Ты… ты это назло? Специально?
— Нет, Витенька. Просто я тоже устала. Имею право. Мы теперь с тобой два заслуженных пенсионера. Будем гулять в парке, кормить голубей и смотреть телевизор. Романтика.
Она встала и включила чайник.
— Кстати, раз ты теперь хозяйством занимаешься, — добавила она через плечо, — завтра окна помой. И шторы постирай. А то пыльно.
Следующие три дня превратились в позиционную войну. Виктор лежал на диване лицом к стене, демонстративно страдая. Он громко вздыхал, хватался за сердце и требовал тонометр. Галина, сохраняя олимпийское спокойствие, варила пустую овсянку на воде (без масла, «масло нынче дорого, Витя») и целыми днями читала книги, которые не успела прочесть за тридцать лет.
На работу она ходила, но Виктору говорила, что идет «в собес оформлять льготы» или «в поликлинику на процедуры». Деньги прятала у сестры.
На четвертый день случилось то, чего Галина ждала, но боялась. В дверь позвонили. На пороге стоял младший брат Виктора — Геннадий.
Гена был копией Виктора, только более вертлявой и крикливой. Он вечно попадал в «истории», занимал деньги и отдавал их обещаниями. Если Виктор был ленивым валуном, то Гена — мутной водой, которая этот валун омывала.
— Привет честным пенсионерам! — Гена ввалился в прихожую, не снимая ботинок. От него пахло дешевым табаком и каким-то техническим растворителем. — Галина, слыхал, ты на заслуженный отдых вышла? Поздравляю! Дело святое.
Виктор тут же ожил, сполз с дивана, нацепил тапки.
— Гена! Проходи. Чай будешь? Галя, поставь чайник.
— Да погоди ты с чаем, — Гена махнул рукой и по-хозяйски прошел в зал. — Дело есть. Срочное. На миллион.
Они уселись за стол, сдвинув головы. Галина осталась в дверном проеме, скрестив руки на груди.
— Короче, брат, — зашептал Гена, но так, чтобы Галина слышала. — Тема верная. У меня знакомый контейнер с конфискатом продает. Электроника, шмотки, бытовая химия. За копейки отдает, ему срочно нал нужен. Если сейчас возьмем, перепродадим за неделю — три конца наварим! Твоя «Казанка» будет, и Гале шубу купим.
— Да ты что… — глаза Виктора загорелись жадным огнем. — И сколько надо?
— Двести тысяч. Всего-то. У тебя же есть? Галина вон выходное пособие получила, наверняка скопила что-то. Вложимся, через неделю верну триста!
Виктор повернулся к жене. В его взгляде читалась надежда, смешанная с требовательностью.
— Галь, слышишь? Верняк. Гена ерунды не посоветует. Давай твои гробовые… тьфу, пенсионные вложим. Прокрутим — и заживем!
Галина молча смотрела на этот цирк. Она знала «бизнес-схемы» Гены. Десять лет назад они так «вложились» в гараж, который оказался под снос. Пять лет назад — в партию сахара, который оказался подмоченным и окаменел в мешках.
— Нет у меня денег, — спокойно сказала она.
— Как нет? — взвизгнул Гена. — Тебе при увольнении выплатить должны были! Плюс стаж, ветеранские… Не прибедняйся, Петровна! Мы же для семьи стараемся!
— Я долги раздала, — соврала Галина, не моргнув глазом. — За зубы предоплату внесла. И за коммуналку вперед заплатила за полгода, чтобы голова не болела. Осталось пять тысяч до пенсии. Хотите — берите.
Виктор стукнул кулаком по столу.
— Ты врешь! Я знаю, что деньги есть! Ты просто жмешься! Родному брату помочь не хочешь! Мы тут, понимаешь, крутимся, варианты ищем, как семью поднять, а она…
— Как семью поднять? — Галина шагнула в комнату. В ее голосе зазвенела сталь. — Гена, ты где работаешь? Нигде. Витя, ты где работаешь? Нигде. Два здоровых мужика сидят и делят шкуру моей пенсии. Вам не стыдно?
— Не учи меня жить! — взревел Виктор, вскакивая. Лицо его пошло красными пятнами. — Я муж! Я глава семьи! Я требую, чтобы ты дала деньги! Это общий бюджет!
— Бюджет общий, когда в него оба кладут, — отрезала Галина. — А когда один кладет, а другой только черпаком машет — это иждивенчество.
— Ах так… — Виктор тяжело задышал. — Ну ладно. Ладно. Не хочешь по-хорошему… Гена, пошли. У меня в гараже заначка есть. Металл сдам, инструмент продам, но деньги найду. А ты, Галя, потом не проси доли.
Они демонстративно ушли, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Галина подошла к окну. Внизу, у подъезда, братья о чем-то жарко спорили, размахивая руками. Потом Виктор полез в карман, достал телефон и начал кому-то звонить.
Сердце кольнуло тревогой. Не тем, что они ушли, а тем, что Виктор упомянул «заначку». В гараже у него был только хлам. Откуда там деньги? Или металл?
Галина быстро накинула плащ, надела старые, стоптанные, но удобные кроссовки и выскользнула из квартиры. Она не стала выходить через парадное — спустилась по лестнице, переждала на первом этаже, пока братья скроются за углом дома, направляясь к гаражному кооперативу «Стрела», и двинулась следом.
Гаражи находились в двадцати минутах ходьбы, за теплотрассой. Место глухое, пахнущее мазутом, сыростью и мужскими секретами. Галина не была там года три — Виктор всегда говорил, что «бабе там делать нечего, там мужской клуб».
Она шла, стараясь держаться в тени тополей. Братья шли впереди, громко разговаривая. Ветер доносил обрывки фраз.
— …да она дурная, но добрая, надавим — отдаст… — голос Гены.
— …надо было сразу карту забрать, пока она спала… — это Виктор.
— …Слушай, а тот вариант с участком? Клиент еще ждет?
Галина насторожилась. Какой участок? У них не было никакой земли. Дачу продали десять лет назад, когда сыну нужна была квартира.
Братья свернули в ряд гаражей. Галина отстала, выждала, потом осторожно выглянула из-за угла кирпичной будки сторожа. Виктор открывал ворота своего гаража номер 114.
Но открывал он их как-то странно. Не со скрежетом и пинками, как обычно открывают ржавые ворота, а легко. Замок щелкнул мягко, смазанно. Створка отошла беззвучно.
Галина подкралась ближе, прячась за соседними гаражами.
Внутри 114-го загорелся свет. Яркий, дневной, не тусклая лампочка Ильича. Галина подошла к приоткрытой створке и заглянула в щель.
Она ожидала увидеть горы хлама, старые покрышки, банки с засохшей краской. Но увидела совсем другое.
Гараж был обшит вагонкой. Чистый, сухой. Вдоль стен стояли стеллажи с коробками. В углу — верстак, на котором красовался новенький сверлильный станок. Но главное — посередине стоял не старый «Москвич», и даже не воображаемая лодка. Там стоял внушительный, накрытый брезентом объект.
Виктор сдернул брезент. Под ним оказался квадроцикл. Мощный, агрессивный, грязно-зеленого цвета. Зверь, а не машина.
— Красавец, — присвистнул Гена, поглаживая крыло. — Витька, ты монстр. Сколько он стоит сейчас?
— Тысяч восемьсот, если новый. Этот я за полмиллиона взял, битый был, сам восстановил, — в голосе Виктора звучала такая гордость, какой Галина не слышала даже когда у них родились дети. — Год возился. Каждую гайку перебрал. Думал, продам, куплю нам с Галькой домик в деревне… А теперь, видишь, как она запела? «Иждивенец», говорит.
— Да брось ты, — отмахнулся Гена. — Какой домик? Ты же говорил, на охоту будем ездить.
— Говорил… — Виктор вздохнул. — Слушай, Ген. Если я его сейчас толкну, быстро, перекупу — дадут тысяч триста. Жалко. Душа болит. Это ж мое детище.
— Не продавай, — зашипел Гена. — Есть тема лучше. Давай его в залог оставим под проценты? У меня есть человечек, ломбард держит неофициальный. Даст двести штук под ПТС, мы конфискат прокрутим, вернем, и квадрик при нас, и навар в кармане.
— А если прогорим? — усомнился Виктор.
— Да не прогорим! Зуб даю!
Галина отступила от ворот. Голова шла кругом. Значит, пока она считала копейки, экономила на колбасе и ходила в штопаных колготках, ее муж, этот «инвалид» с больной спиной, тайком покупал дорогие запчасти, восстанавливал технику, оборудовал мастерскую? Откуда деньги?
И тут пазл сложился. «Охрана сутки через трое». Он говорил, что платят копейки — пятнадцать тысяч. А на самом деле? В их городе охранникам платили минимум тридцать. Остальное он, выходит, крысил. Годами. Крысил от семьи, от детей, от нее. Строил себе игрушку. А теперь хотел еще и ее пенсию пустить на авантюры брата, чтобы спасти свою «прелесть».
Галина почувствовала не ярость, а холодную, расчетливую ясность. Она знала, что делать.
Она тихо отошла от гаража, выбралась на дорогу и достала телефон.
— Алло, Паша? — позвонила она сыну. — Привет, сынок. Ты сейчас свободен? Да, очень надо. Подъезжай к гаражам. Нет, папе не звони. Бери прицеп. Да, тот, большой, у свата возьми. Есть дело.
Виктор и Гена спорили еще час. Пили дешевое пиво, курили, строили планы по захвату мирового рынка конфиската. В итоге решили: завтра утром Гена везет Виктора к своему «человечку», они закладывают квадроцикл.
Домой Виктор вернулся поздно, пьяненький и довольный. Галина уже спала — или делала вид. Он постоял над ней, ухмыльнулся: «Эх, Галька, дура ты. Ничего в бизнесе не понимаешь». И завалился спать.
Утром, едва Виктор продрал глаза и потянулся за телефоном, чтобы звонить Гене, раздался звонок в дверь. Не Гены.
На пороге стоял покупатель. Крупный мужик в кожаной куртке.
— Виктор Сергеевич? — спросил он басом.
— Ну я, — Виктор подтянул трусы. — А вы кто?
— Я по объявлению. Насчет квадроцикла.
Виктор побледнел.
— Какого… объявления? Я ничего не продавал.
— Как не продавали? — удивился мужик и ткнул ему в лицо экраном смартфона. — Вот, на Авито. «Продаю срочно, самовывоз, документы в порядке, цена — подарок. Звонить жене, Галина».
Виктор медленно повернул голову. Галина сидела на кухне, пила кофе. В красивом халате, с накрашенными губами.
— Галя? — просипел он. — Это что?
— Это, Витя, оптимизация бюджета, — спокойно сказала она. — Имущество, нажитое в браке, является совместным. Даже если ты прятал его в гараже.
— Ты… ты не имела права! Ключи! Где ключи от гаража?!
Он бросился в коридор, начал шарить по карманам куртки. Ключей не было.
— Ключи у Паши, — сказала Галина. — И квадроцикл уже у Паши. Он его вывез сегодня в пять утра. Пока ты видел сны про миллионы.
Виктор сполз по стене. Лицо его стало серым, как старая тряпка.
— Галя… Ты что наделала? Это же… это же мечта…
— Мечта, Витя, это когда вместе, — жестко сказала она. — А когда ты крадешь у семьи половину зарплаты пять лет, пока я хожу в сапогах, которые каши просят, — это не мечта. Это подлость.
Мужик в дверях кашлянул.
— Так продаете или нет? Я с деньгами.
— Продаем, — кивнула Галина. — Паша сейчас подъедет с техникой. Цена, как указано. Триста пятьдесят. Быстро и без торга.
— Триста пятьдесят?! — взвыл Виктор. — Он восемьсот стоит! Ты меня ограбила!
— Зато быстро, — парировала Галина. — Нам же деньги нужны. На жизнь. Ты же сам сказал — пенсия маленькая.
Виктор схватился за сердце. На этот раз по-настоящему. Но Галина даже не шелохнулась.
— Не надо, Витя. Скорую я не вызову. Таблетки в аптечке. А теперь слушай меня внимательно.
Она встала, подошла к нему, сидящему на полу, и нависла сверху.
— Деньги с продажи пойдут на ремонт в квартире. На тот ремонт, который ты обещал десять лет. И на мои зубы. Остаток — на вклад, на мое имя. Это моя страховка от твоих «проектов» и твоего брата-паразита.
— Я уйду! — выкрикнул Виктор, но как-то жалко, неуверенно. — Я подам на развод!
— Подавай, — пожала плечами Галина. — Квартира моя, досталась от родителей. Пойдешь жить в гараж. На коврик. А пенсию мою ты не увидишь. И свою будешь отдавать мне за проживание и питание. Потому что я, Витя, теперь не жена-клуша. Я теперь твой арендодатель и управляющий финансами. Не нравится — дверь там.
В прихожую вошел сын Павел. Здоровый, крепкий, пахнущий свежим утром.
— Мам, клиент ждет внизу. Технику я подогнал. Пап, привет. Ты чего на полу? Зарядку делаешь?
Виктор посмотрел на сына, на жену. На их спокойные, решительные лица. Он понял, что его игра окончена. «Казанка», конфискат, тайная жизнь «крутого мастера» — все рассыпалось в прах.
— Галя, — тихо сказал он. — Ну зачем ты так? Зачем за бесценок? Можно же было…
— Можно было жить по-человечески, Витя. Раньше. А теперь будем жить по-моему.
Она повернулась к покупателю, который все еще топтался у лифта.
— Проходите, оформляем.
Когда дверь закрылась за сыном и покупателем, Галина вернулась на кухню. Она налила себе вторую чашку кофе. Руки немного дрожали, но на душе было удивительно чисто и пусто. Словно вымели мусор, который копился годами.
Виктор приплелся на кухню через десять минут. Он был похож на побитую собаку. Молча сел за стол.
— Галь… А есть что поесть?
Галина посмотрела на него поверх чашки.
— Геркулес, Витя. На воде. Ты же сам сказал — для сосудов полезно. В кастрюле на плите. Накладывай сам. Я теперь на заслуженном отдыхе.
Виктор тяжело вздохнул, взял тарелку и поплелся к плите. Звякнула крышка.
— И вот еще что, — добавила Галина, разворачивая газету с кроссвордами. — Завтра идешь в ЖЭК. Там дворники нужны. Свежий воздух, физическая нагрузка. Как раз для твоего давления. Не пойдешь — интернет отключу и кабельное. Будешь в окно смотреть.
Виктор замер с половником в руке. Он хотел что-то возразить, привычно рявкнуть, стукнуть кулаком. Но посмотрел на прямую спину жены, на ее аккуратную стрижку (на которую она вчера потратила последние «зубные» деньги, назло всему), и понял: она не шутит.
Время «старого мужа-лентяя» закончилось. Началось время Галины Петровны.
— Хорошо, — буркнул он. — Схожу.
Он сел есть пустую кашу. Галина улыбнулась своим мыслям. Душа ее, сжатая в комок долгие годы, вдруг расправилась, развернулась, как меха баяна. Впереди была жизнь. Сложная, без лодки, но своя. Честная.
А зубы она сделает. С первой зарплаты мужа-дворника.
