— Что значит — не можешь? Ты мне зубы не заговаривай! Ты обещал, — Ирина нервно постукивала ногтями по столешнице, отбивая неровный ритм.
Павел смотрел куда-то в пространство между книжной полкой и окном, избегая встречаться с ней взглядом.
— Ир, ну не могу я их сейчас выгнать. Куда они пойдут? Маме семьдесят три, отцу семьдесят пять. У них квартира в аварийном состоянии, сама знаешь.
— Знаю. Уже полгода знаю. И еще знаю, что ремонт там должен был закончиться через месяц после их приезда. А сейчас что? Шестой месяц пошел! — Ирина почти перешла на крик. — И конца края не видно. Каждую неделю новые отговорки!
Павел поморщился. Спорить с женой было бессмысленно — она редко повышала голос, но когда это случалось, остановить ее мог разве что ядерный взрыв.
Ирина подошла к окну и распахнула его настежь. В квартиру ворвался прохладный октябрьский воздух и шум проезжающих машин. Где-то вдалеке прогудела электричка.
— Паш, я все понимаю. Правда. Но так нельзя. Они здесь, как у себя дома. Твоя мать перекладывает мои вещи. Моя косметика теперь «неправильно» расставлена. Моя кухня превратилась в полигон для ее экспериментов. Она выбрасывает мои продукты, потому что они «не такие». Перестирывает уже чистое белье. Ты хоть представляешь, каково мне возвращаться сюда после работы?
Ирина работала заместителем директора в логистической компании, и ее рабочий день редко вписывался в стандартные восемь часов. Последний месяц она приходила домой за полночь — сначала из-за квартального отчета, затем из-за проверки, а потом уже просто потому, что находиться дома стало невыносимо.
Павел поднял на нее глаза:
— Может, ты все-таки немного преувеличиваешь? Мама просто хочет помочь.
— Помочь? — Ирина издала короткий смешок. — Она вчера сказала, что я плохая жена, потому что не готовлю тебе завтраки. И что мои «деловые костюмчики» выглядят вызывающе.
Павел промолчал.
— Мы когда с тобой съезжались, договаривались, что это наше пространство. Наша территория. Или ты забыл?
Их квартиру в новостройке в спальном районе Москвы они купили три года назад. Ирине было тридцать два, Павлу — тридцать пять. Ипотеку взяли на пятнадцать лет, но планировали закрыть раньше — оба неплохо зарабатывали.
Павел работал айтишником в международной компании, и хотя Ирина получала больше, его зарплаты хватало на ежемесячные платежи и еще оставалось. Детей у них не было — сначала они оба строили карьеру, потом решили пожить для себя, а потом как-то так вышло, что разговоры о детях стали все реже и реже.
Ирина любила их квартиру. Это было первое собственное жилье, которое она обустраивала сама, от и до. Спорила с дизайнером, выбирала каждую деталь, каждый сантиметр плитки. Просиживала вечера на сайтах с мебелью, заказывала пробники краски, чтобы убедиться, что цвет будет именно таким, как она представляет.
Именно поэтому присутствие свекрови, которая начала переделывать все по-своему, так выводило ее из себя.
— Ты меня слышишь вообще? — Ирина щелкнула пальцами перед лицом мужа.
— Слышу, конечно.
— И что ты собираешься делать?
— Ир, ну потерпи еще немного. Вот закончится ремонт, и они уедут.
— Это я уже шесть месяцев слышу. А ремонт все не заканчивается и не заканчивается. И мне кажется, что твои родители и не собираются никуда уезжать. Им же здесь хорошо. Москва, а не Тверь. Магазины рядом, поликлиника хорошая. А еще есть ты — единственный сын, который будет носить им тапочки и воду подавать.
Павел вздохнул. Это была не первая их ссора из-за родителей. И, судя по всему, не последняя.
Родители Павла — Нина Федоровна и Геннадий Степанович — приехали к ним в апреле, когда в их квартире в Твери лопнула труба и затопила не только их, но и соседей снизу. Управляющая компания долго чесала затылок, потом наконец признала, что это их вина, и обещала сделать ремонт за свой счет.
Сначала говорили — месяц. Потом — полтора. Потом начались проблемы с рабочими, потом с материалами, потом еще черт знает с чем. Ремонт растянулся на неопределенный срок.
А родители Павла тем временем обживались в московской квартире.
Нина Федоровна — маленькая, сухонькая женщина с удивительно цепким взглядом — была из тех людей, которые не могут сидеть без дела. В Твери она до самой пенсии проработала учительницей математики, держала в ежовых рукавицах не только учеников, но и коллег. Дома у нее всегда было чисто, всегда был полный холодильник и свежие пирожки к чаю. Она считала, что знает, как правильно вести хозяйство, растить детей, строить отношения и вообще жить.
И она искренне не понимала, почему невестка так холодно реагирует на ее помощь и советы. А еще — почему в тридцать пять лет у нее нет детей, зачем ей карьера и почему она носит брюки вместо юбок.
Геннадий Степанович был полной противоположностью своей жены. Большой, немного неуклюжий, он говорил мало и тихо, в основном поддакивал Нине Федоровне и старался не вмешиваться в ее дела. Единственное, что выводило его из равновесия — это когда кто-то трогал его инструменты или газеты. Всю жизнь он проработал на заводе инженером, а выйдя на пенсию, увлекся коллекционированием марок и старых монет. У него были целые альбомы с редкими экземплярами, которые он время от времени доставал, чтобы полюбоваться.
В квартире сына Геннадий Степанович занял кресло у окна в гостиной и большую часть дня просто сидел там, глядя на улицу или листая свои альбомы. По вечерам включал телевизор и смотрел новости, документальные фильмы или старые советские комедии, которые знал наизусть.
Ирина поначалу относилась к нему снисходительно. В конце концов, он никому не мешал и не лез в ее дела. Но когда Нина Федоровна начала «наводить порядок» в ее шкафах, переставлять книги по алфавиту и учить, как правильно варить суп, терпение Ирины начало иссякать.
— Паш, ты же понимаешь, что так не может продолжаться? — Ирина села напротив мужа. — Либо мы находим им другое жилье, либо… либо я не знаю, что будет.
— Что ты имеешь в виду? — Павел напрягся.
— Я не могу так жить. Я прихожу в свой дом и чувствую себя гостьей. Непрошеной гостьей.
— Может, тебе просто поговорить с мамой? Объяснить, что тебе не нравится?
Ирина закатила глаза.
— Ты серьезно? Я пыталась. Тысячу раз. Знаешь, что она мне ответила в последний раз? «Доченька, ты просто не умеешь вести хозяйство. Это нормально, сейчас многие девочки растут неприспособленными к семейной жизни. Но ничего, я тебя научу!» — Ирина идеально скопировала интонацию свекрови. — Мне тридцать пять лет! У меня в подчинении тридцать человек! Я управляю миллионными бюджетами! И какая-то женщина говорит мне, что я неприспособлена к жизни!
Павел потер переносицу. Он и сам замечал, что мать бывает, мягко говоря, бестактной. Но он вырос с этим и научился пропускать ее замечания мимо ушей. Ирине было сложнее.
— Я поговорю с ней, хорошо? — наконец сказал он. — Объясню ситуацию.
— Нет, Паш. Не хорошо. Я больше не могу. Либо они съезжают к концу недели, либо съезжаю я.
Она встала и направилась к двери.
— Ты куда? — окликнул ее Павел.
— К Лене. Переночую у нее. Мне нужно проветрить мозги.
Дверь хлопнула, и Павел остался один в кухне. Он налил себе воды и долго сидел, глядя в одну точку. Он знал, что Ирина не бросает слов на ветер.
Елена была лучшей подругой Ирины еще со студенческих времен. Они вместе учились, вместе снимали квартиру, вместе делали первые шаги в карьере. Сейчас Лена жила одна в однокомнатной квартире недалеко от центра и работала арт-директором в рекламном агентстве.
— Так, подруга, рассказывай, — Лена поставила перед Ириной бокал вина. — Что на этот раз?
Ирина подробно описала последние события, не скупясь на эмоции.
— Знаешь, я всегда думала, что у нас с Пашей прочные отношения. Но сейчас я не уверена. Он как будто не видит проблемы. Или видит, но не считает ее достаточно серьезной.
— А ты не думала, что он просто разрывается между двумя огнями? — спросила Лена. — С одной стороны — ты, с другой — родители. И те, и другие любимы и важны.
— Думала, конечно. Но почему я должна мириться с тем, что какая-то женщина, пусть даже его мать, перекраивает мою жизнь под себя? — Ирина сделала глоток вина. — Знаешь, что она мне сказала на прошлой неделе? «Ирочка, я постирала твою блузку. Ту, белую с кружевом. Только я ее немного испортила — там такие вульгарные вырезы были на рукавах, я их зашила. Теперь гораздо приличнее смотрится».
Лена ахнула.
— Это та самая блузка от Диор?
— Да, та самая. За сорок тысяч.
— И что ты?
— А что я? Улыбнулась и сказала «спасибо». И ушла в ванную, чтобы не наговорить лишнего.
Лена покачала головой.
— Да уж, ситуация. Но знаешь, может, тебе все-таки стоит попробовать еще раз поговорить с Пашей? Серьезно. Без ультиматумов.
— Я пыталась, Лен. Много раз. Он все понимает, кивает, обещает что-то сделать, и… ничего не меняется. — Ирина помолчала. — Мне кажется, он просто не хочет выбирать. Думает, что как-нибудь само рассосется.
— А может, тебе на время уехать? Взять отпуск, слетать куда-нибудь? Отдохнуть от всей этой ситуации.
— И что это даст? Я вернусь, а они все еще будут там. И ремонт их все еще не будет закончен. — Ирина вздохнула. — Знаешь, что самое обидное? Я начинаю думать, что они специально затягивают с ремонтом. Им же хорошо у нас — трехкомнатная квартира в Москве, сын рядом…
— А ты сама не пробовала связаться с этой управляющей компанией? Узнать, как там дела на самом деле?
Ирина замерла с бокалом в руке.
— Нет. Как-то не пришло в голову.
— Ну так попробуй. Тебе-то они вряд ли станут врать.
На следующее утро Ирина позвонила в управляющую компанию, обслуживающую дом родителей Павла в Твери. Разговор оказался познавательным.
— Какой ремонт? — удивился менеджер на том конце провода. — У нас нет никакого ремонта в этой квартире. Была авария, да, в апреле. Но мы устранили все последствия в течение двух недель. Жильцы могли заселяться еще в начале мая.
— Но… но как же? Мои свекор и свекровь говорят, что у них до сих пор ремонт…
— Подождите, дайте я посмотрю в базе… Ах, вы про Коркиных! Так они сами решили делать ремонт за свой счет. Сказали, что раз уж пришлось съехать, то заодно и обновят квартиру. Мы тут ни при чем.
Ирина почувствовала, как внутри нее что-то оборвалось.
— И на каком этапе сейчас этот ремонт?
— Понятия не имею. Это их личное дело. Но ключи от квартиры у них есть, доступ тоже. Могут хоть завтра заезжать, если хотят.
Ирина поблагодарила менеджера и положила трубку. Ей потребовалось несколько минут, чтобы переварить полученную информацию. А потом она набрала номер Павла.
— Нам надо поговорить. Прямо сейчас.
— Ир, я на работе. У меня совещание через десять минут.
— Значит, будешь слушать десять минут. — Она глубоко вдохнула и выложила все, что узнала. — Так что, дорогой муж, объясни мне, пожалуйста, что происходит?
В трубке повисла тишина.
— Паш? Ты там?
— Я… я не знал, — наконец выдавил он. — Честно, не знал. Родители сказали, что ремонт затягивается, я поверил…
— То есть ты даже не удосужился проверить? — Ирина почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Шесть месяцев они живут в нашей квартире, а ты даже не позвонил в УК, чтобы узнать, как идут дела?
— Ир, ну зачем мне было им не верить?
— Затем, что они врут! И манипулируют тобой! А ты позволяешь им это делать!
— Слушай, я разберусь с этим, хорошо? Поговорю с ними сегодня вечером.
— Нет, Паш. Я сама поговорю. Сегодня же. И к вечеру их не должно быть в квартире. Все, точка.
Она повесила трубку, не дожидаясь ответа.
Когда Ирина вернулась домой, Нина Федоровна хлопотала на кухне, а Геннадий Степанович, как обычно, сидел в своем кресле у окна.
— Ирочка, ты уже дома? — удивилась свекровь. — А я думала, ты опять допоздна. Я тут пирожки с капустой испекла, твои любимые.
Ирина мысленно отметила, что терпеть не может пирожки с капустой, особенно те, что готовит Нина Федоровна — слишком жирные, с резким запахом лука. Но сейчас это было неважно.
— Нина Федоровна, Геннадий Степанович, нам нужно поговорить, — сказала она твердо. — Прямо сейчас.
Свекровь вытерла руки о фартук и настороженно посмотрела на нее.
— Что-то случилось, дочка?
— Да, случилось. Я сегодня позвонила в вашу управляющую компанию.
Геннадий Степанович вздрогнул и отложил газету.
— И мне сказали, что никакого ремонта у вас нет. Точнее, тот ремонт, который делала УК после аварии, закончился еще в мае. А вы, оказывается, просто решили обновить квартиру за свой счет. И могли вернуться домой в любой момент.
Нина Федоровна побледнела и опустилась на стул.
— Ирочка, ты не понимаешь…
— Нет, это вы не понимаете. Вы шесть месяцев живете в нашей квартире. Шесть месяцев перекраиваете мою жизнь под себя. Шесть месяцев врете сыну, манипулируете им. И думаете, что это нормально?
Геннадий Степанович встал и подошел к жене, положил руку ей на плечо.
— Ирина, послушай…
— Нет, это вы послушайте. Я уже все сказала Павлу. У вас есть время до вечера, чтобы собрать вещи и уехать. Ключи оставите на столе.
— Но куда мы пойдем? — Нина Федоровна всплеснула руками.
— В свою квартиру. Которая, как выяснилось, давно готова к заселению.
— Ирочка, ты не можешь так с нами… Мы же родители Паши…
— Именно поэтому я даю вам время до вечера, а не выставляю прямо сейчас. И именно поэтому я не буду подавать на вас в суд за порчу моего имущества. — Ирина вспомнила испорченную блузку и еще десяток мелких и крупных «улучшений», которые внесла свекровь в ее жизнь.
— Паша не позволит тебе… — начала Нина Федоровна.
— Паша уже все знает. И он согласен со мной.
Это была ложь, конечно. Павел не высказал своего мнения по телефону. Но Ирина была уверена, что он не станет возражать, когда узнает всю правду.
— Собирайте вещи, — повторила она. — До вечера вас не должно быть в этой квартире. Иначе я вызову полицию.
С этими словами она развернулась и вышла из кухни, оставив стариков переваривать информацию.
Павел приехал домой около семи вечера. Ирина сидела в гостиной с ноутбуком на коленях, просматривая рабочие документы.
— Они уехали? — спросил он с порога.
— Да, — кивнула Ирина. — Час назад. Вызвали такси и уехали. Ключи на столе в прихожей.
Павел прошел в комнату и сел напротив нее.
— Ты уверена, что поступила правильно?
— Абсолютно. А ты в этом сомневаешься?
— Они все-таки мои родители, Ир.
— И они тебе лгали. Месяцами. Они могли вернуться в свою квартиру еще в мае, но предпочли остаться здесь и превратить мою жизнь в ад.
Павел потер лицо ладонями.
— Я поговорил с ними сегодня. По телефону. Они сказали, что просто скучали по мне. Хотели побыть рядом.
— И решили, что лучший способ — это обман? — Ирина захлопнула ноутбук. — Паш, ты не видишь проблемы?
— Вижу, конечно. Но может, не стоило так резко? Может, можно было договориться? Ну, дать им время, чтобы собраться, найти другое решение…
— Какое другое решение, Паш? Они полгода жили на всем готовом, не платили за квартиру, не покупали еду. И при этом твоя мать умудрилась испортить мою дизайнерскую блузку, выбросить мою любимую косметику, потому что она «слишком дорогая и не нужна», и вообще вести себя так, будто это ее дом, а я — так, приживалка.
Павел молчал, глядя в пол.
— Знаешь, что меня больше всего расстраивает? — продолжила Ирина. — То, что ты не встал на мою сторону. Даже сейчас, когда выяснилось, что они врали, ты все равно думаешь, что я слишком жестка с ними.
— Я просто хочу, чтобы все были счастливы, — тихо сказал Павел.
— Так не бывает, Паш. Иногда приходится делать выбор. И этот выбор не всегда приятный. — Она помолчала. — Знаешь, я ведь правда думала уйти. Даже квартиру начала искать. Потому что я не могу и не хочу жить в доме, где меня не уважают.
Павел поднял на нее глаза.
— Я уважаю тебя.
— Правда? А мне кажется, что ты просто боишься конфликтов. И готов жертвовать моим комфортом, лишь бы не ссориться с родителями.
— Это не так.
— Тогда докажи. Позвони им прямо сейчас и скажи, что ты согласен с моим решением. Что они должны извиниться перед нами обоими за обман. И что они больше никогда не будут жить в нашей квартире.
Павел долго смотрел на нее, потом достал телефон. Он говорил с родителями почти полчаса. Сначала спокойно, потом все более раздраженно, потом снова спокойно, но уже с холодными, стальными нотками в голосе. Ирина слышала только его половину разговора, но и этого было достаточно, чтобы понять: он наконец-то сделал выбор.
— Все, — сказал он, положив трубку. — Я сказал им, что они поступили некрасиво. И что им нужно извиниться перед тобой. И что они больше не будут жить у нас. — Он помолчал. — Мама плакала. Отец молчал. Потом пообещал, что поговорит с ней.
— И?
— И я не знаю, что будет дальше. Но я на твоей стороне, Ир. Это наш дом. Наше пространство. Я должен был раньше это понять.
Ирина почувствовала, как внутри нее что-то отпускает. Напряжение последних месяцев, копившееся внутри, начало рассеиваться.
— Спасибо, — просто сказала она.
Павел кивнул и пошел на кухню. Через минуту она услышала звук льющейся воды и звон посуды — он мыл скопившуюся за день грязную посуду. Простое, обыденное действие, но почему-то именно оно заставило Ирину улыбнуться. Впервые за долгое время она почувствовала себя дома.
Через две недели Ирина вернулась домой раньше обычного. На кухонном столе лежал конверт с ее именем, написанным аккуратным почерком Павла.
Она медленно открыла его и достала сложенный вдвое лист бумаги.
«Ир, я у родителей. Мама сломала ногу, нужна помощь. Останусь на пару дней. Позвоню.»
Ирина скомкала записку и швырнула в мусорное ведро. Пара дней превратится в неделю, потом в месяц. Она знала этот сценарий.
Телефон завибрировал — сообщение от Елены: «Ну что, как жизнь без домашней тирании?»
Ирина усмехнулась. Елена не знала всей правды. Никто не знал. За последние две недели Павел трижды ездил к родителям «помочь с ремонтом». Каждый раз возвращался молчаливый, отстраненный, будто обвиняющий ее в чем-то без слов.
Последний разговор с ним, состоявшийся вчера вечером, до сих пор звучал в ушах:
— Ты же понимаешь, что они стареют? Что им нужна помощь?
— Конечно, понимаю. Но это не значит, что они должны жить с нами.
— А что, если им действительно некуда деться? Что, если их квартира непригодна для жизни?
— Паш, мы это уже проходили. Не начинай снова.
Он тогда ничего не ответил. А сегодня просто уехал, оставив записку.
Ирина налила себе вина и подошла к окну. Вечерняя Москва сияла огнями, жила своей жизнью. Тысячи историй, тысячи судеб. И среди них — ее история, которая, кажется, начинала идти по кругу.
Она вспомнила, как мать Павла говорила про «настоящую семью», про то, что «карьера — это все чепуха», про «женское предназначение». Как между делом упоминала других невесток, которые «и готовят, и детей рожают, и за родителями мужа ухаживают».
Ирина сделала глоток вина и решительно достала телефон. Нашла в контактах номер риелтора, с которой работала когда-то.
— Вера? Добрый вечер. Это Ирина Коркина. Да, давно не созванивались… Слушай, мне нужна твоя помощь. Я хочу продать свою долю в квартире. Да, именно так. Знаешь, иногда приходится делать выбор. И этот выбор не всегда приятный…
