Людмила Петровна помешивала борщ с таким видом, будто варила не овощи с говядиной, а зелье для изгнания злых духов. Хотя, если присмотреться, злой дух в квартире присутствовал. Он сидел на диване в зале, чесал пятку и смотрел политическое ток-шоу, где трое мужчин в костюмах орали друг на друга так, что дрожала люстра.
Звали «духа» Анатолий. И был он, к несчастью Людмилы Петровны, её законным мужем вот уже семь лет.
— Люся! — донеслось из комнаты. — Там хлеба нет! Ты в магазин не собираешься? А то у меня тут передача важная, про геополитику, я не могу отвлекаться.
Людмила вздохнула, выключила газ под кастрюлей и, вытирая руки о вафельное полотенце с петухами, пошла в зал.
— Толя, — сказала она спокойно, прислонившись к косяку. — Хлебный ларек у нас прямо в доме, в торце. Тебе даже тапки снимать не надо, накинь куртку и сходи.
Анатолий оторвался от телевизора, и на лице его отразилась вся скорбь еврейского народа.
— Ну Люсь, ну что ты начинаешь? У меня спина ноет. Погода меняется, давление скачет. А тебе всё равно гулять полезно, врач говорил.
«Врач говорил, что мне нервничать вредно», — подумала Людмила, но вслух сказала другое:
— Врач, Толя, много чего говорил. Например, что движение — это жизнь. А ты у нас скоро к дивану прирастешь, как гриб-трутовик к березе.
Анатолий обиженно засопел и снова уставился в экран. Семь лет назад, когда они сходились, Толя был другим. Или казался другим? Тогда он работал завскладом, носил аккуратные рубашки и даже дарил цветы по праздникам. Людмила, вдова с десятилетним стажем, рассудила, что одной куковать в трешке скучно, а мужчина в доме — это, как минимум, прибитые полки.
Полки, надо отдать должное, были прибиты. Правда, еще пять лет назад. С тех пор Толя потерял работу («начальник — самодур»), потом полгода искал себя («я не для того родился, чтобы коробки таскать»), потом устроился охранником сутки-трое («чтобы было время на саморазвитие»), а теперь вот уже третий месяц сидел дома с «прострелом в пояснице».
Саморазвитие заключалось в просмотре телевизора и критике всего, что движется. Особенно доставалось Людмиле. То суп недосолен, то пыль на шкафу («дышать же нечем!»), то деньги куда-то деваются («ты транжира, Люся, вот в Советском Союзе умели экономить»).
Людмила оделась и пошла за хлебом. Не потому что послушная, а потому что связываться себе дороже. Проще купить батон за сорок рублей, чем слушать сорокаминутную лекцию о женском предназначении.
Вечером началось самое интересное. За ужином, с аппетитом уплетая борщ (который внезапно оказался вполне соленым) и закусывая тем самым хлебом, Анатолий вдруг отложил ложку и сделал серьезное лицо.
— Люся, нам надо поговорить. О серьезном.
Людмила напряглась. Обычно такие разговоры заканчивались либо просьбой одолжить денег «до получки» (которой не было), либо идеей купить какой-нибудь чудо-прибор для лечения простатита магнитами.
— Слушаю, — она подперла щеку рукой.
— Тут такое дело… — Анатолий замялся, подбирая слова. — Витька звонил. Сын мой.
Витьку Людмила видела два раза. Первый раз на их свадьбе, где он напился и пытался станцевать лезгинку под Верку Сердючку. Второй раз — когда он приходил просить денег на погашение микрозайма. Оба раза оставили неизгладимое впечатление.
— И что Витька? Опять в историю вляпался?
— Почему сразу вляпался? — возмутился Анатолий. — У человека жизнь налаживается! Он жениться надумал. Девушка хорошая, с ребенком, правда, но Витька говорит — это даже лучше, готовая семья.
— Рада за него, — сухо кивнула Людмила. — Совет да любовь. От нас-то что нужно? На свадьбу денег нет, сразу говорю. У меня пенсия только на следующей неделе, а твоей зарплаты охранника мы не видели с прошлого квартала.
Анатолий махнул рукой, мол, какие там деньги.
— Да не в деньгах дело! Жить им негде. У той девушки квартира съемная, хозяин выгоняет. А у Витьки, сама знаешь, комната в общаге, там с ребенком не развернешься.
Людмила почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она знала этот заход. Ох, как она его знала.
— И? — спросила она ледяным тоном.
— Ну что «и»? — Анатолий развел руками, едва не опрокинув сметану. — У нас же трешка! Мы с тобой вдвоем тут как в музее, аукаем. Две комнаты пустуют. Я вот подумал: пустим молодых пока? Ну, на первое время. Пока на ноги встанут. Места всем хватит, они тихие, мешать не будут.
Людмила Петровна медленно, с расстановкой, положила вилку. В голове пронеслись картины будущего: чужая женщина на её кухне, переставляющая банки с крупами; чужой ребенок, разрисовывающий обои фломастерами; Витька, курящий на балконе и стреляющий «стольник на пивас». И Толя, сияющий благодетель за чужой счет.
— Нет, — сказала она.
— Что «нет»? — не понял Анатолий.
— Нет, Толя. Жить они здесь не будут.
Анатолий побагровел. Он не привык к такому категоричному отпору. Обычно Людмилу можно было уломать, надавив на жалость или со совесть.
— Это почему же?! — взвился он. — Родному сыну отказать? В трудной ситуации? Да ты, Люся, эгоистка! Мы же семья!
— Мы — семья, — согласилась Людмила. — А Витька с его новой женой и чужим ребенком — это уже другая семья. И решать свои жилищные вопросы они должны сами.
— Ах так! — Анатолий вскочил, стукнув кулаком по столу. Тарелка с борщом жалобно звякнула. — Значит, как мне зарплату приносить — так я хороший, а как сыну помочь — так пошел вон?
«Какую зарплату, господи?» — подумала Людмила, но промолчала.
— Я, между прочим, здесь прописан! — выдал козырь Анатолий. — Имею право! Это и мой дом тоже! Я имею право привести сюда своих родственников!
Вот оно. Момент истины. Людмила Петровна встала. Она была невысокой, но сейчас казалась монументальной, как Родина-мать.
— Толя, сядь, — сказала она тихо, но так, что Толя невольно плюхнулся обратно на стул. — А теперь слушай меня внимательно. Квартира эта, напомню, моя. Куплена она была за десять лет до того, как я имела глупость с тобой познакомиться. В свидетельстве о собственности — только моя фамилия. Ты здесь только прописан. Зарегистрирован, если говорить юридически грамотно. И прописка эта не дает тебе права собственности. Никакого.
— Но я же муж! — пискнул Анатолий, теряя боевой запал.
— Муж, — кивнула Людмила. — Пока еще. Но регистрация дает тебе только право проживания. Пользования, так сказать. А вот распоряжаться — кого вселять, кого выселять — могу только я. Собственник. Так что не борзей, Толя. Витька здесь жить не будет. Точка.
Анатолий молчал, переваривая информацию. Он, конечно, знал, что квартира не его. Но за семь лет так привык считать эти квадратные метры своими, что реальность ударила его как пыльным мешком по голове.
— Ну ты и… змея, — прошипел он наконец. — Бессердечная. Вот умру я от инфаркта из-за тебя, будешь знать.
Он демонстративно схватился за сердце (с правой стороны, хотя сердце слева) и уковылял в зал, хлопнув дверью.
Следующие два дня в квартире царила холодная война. Анатолий объявил бойкот. Он не разговаривал, спал на диване в одежде и демонстративно питался дошираком, хотя в холодильнике стояла кастрюля с котлетами. Вид у него был мученический. Он всем своим существом показывал: «Смотри, до чего ты довела человека, гарпия».
Людмила держала оборону. Она занималась своими делами: ходила на скандинавскую ходьбу, болтала по телефону с подругой Ириной и пересматривала «Великолепный век».
— Люсь, ну ты кремень, — восхищалась Ирина в трубку. — Мой бы уже весь мозг выел. А может, пустила бы? Ну, ненадолго?
— Ира, ты с дуба рухнула? — удивлялась Людмила. — Какое «ненадолго»? Нет ничего более постоянного, чем временное. Они въедут, расплодятся, а меня потом на дачу выселят, в сарай. Знаем, плавали. У соседки вон, Зинки, невестка так въехала «на месяц, пока ремонт». Три года живут! Зинка теперь на кухне спит на раскладушке, потому что «молодым нужно личное пространство».
— Ну да, ну да, — соглашалась Ирина. — Твой-то успокоился?
— Затих. Думает. Стратегию вырабатывает.
Стратегия проявилась в субботу утром. В дверь позвонили. Настойчиво так, требовательно.
Людмила открыла. На пороге стоял Витька. Спортивный костюм «Адидас» (судя по качеству, шили его в подвале соседнего дома), сумка через плечо и наглое выражение лица. Рядом переминалась с ноги на ногу девица с ярко-розовыми волосами и мальчик лет пяти, который тут же начал ковырять пальцем обивку двери.
— Здрасьте, теть Люсь! — гаркнул Витька, отодвигая Людмилу плечом и просачиваясь в коридор. — А мы к вам! Батя сказал — приезжайте, заселяйтесь, мать, мол, поворчит и успокоится.
Следом за Витькой, как гусята, втянулись девица и ребенок. Коридор мгновенно заполнился запахом дешевых сигарет и сладких духов.
Из зала выплыл Анатолий. Грудь колесом, лицо сияет. Победитель.
— О, приехали! — радостно воскликнул он. — Проходите, располагайтесь! Вить, тащи сумки в малую комнату. Я там уже место освободил.
Людмила Петровна стояла посреди коридора и чувствовала, как внутри неё закипает вулкан. Это была уже не наглость. Это было объявление войны.
— Стоять, — сказала она громко.
Все замерли. Даже мальчик перестал ковырять дверь.
— Никто никуда не проходит.
— Мам, ну хорош, — начал Витька (он называл её «мам» только когда ему что-то было нужно, что бесило невероятно). — Мы ж по-человечески. Нам реально жить негде.
— Толя, — Людмила повернулась к мужу. — Я тебе что сказала два дня назад? По-русски вроде говорила.
— Да мало ли что ты сказала! — Анатолий решил пойти ва-банк перед сыном. — Я здесь тоже хозяин! Я здесь живу семь лет! Я в эту квартиру вкладывался! Обои клеил! Кран чинил!
— Обои клеили рабочие, которым я платила, — напомнила Людмила. — А кран ты чинил так, что мы потом соседей снизу залили и я им ремонт оплачивала. Значит так. У вас, дорогие гости, есть ровно пять минут, чтобы покинуть помещение. Иначе я вызываю полицию.
— Полицию? На родного сына? — взвизгнул Анатолий. — Да ты совсем сбрендила на старости лет!
— Полиция подтвердит, что граждане находятся в моей квартире незаконно, без согласия собственника. А ты, Толя, если будешь выступать, отправишься с ними. Вещи я тебе соберу. В мешки для мусора.
Девица с розовыми волосами дернула Витьку за рукав:
— Вить, пошли отсюда. Она бешеная какая-то. Я тебе говорила, плохая идея.
— Погоди, Ленка! — отмахнулся Витька. — Батя, скажи ей! Ты мужик или кто?
Анатолий побагровел. Ситуация выходила из-под контроля. Его авторитет рушился на глазах.
— Люся! — заорал он. — Если ты их выгонишь, я… я уйду вместе с ними!
В коридоре повисла тишина. Слышно было, как тикают часы на кухне и как гудит холодильник. Людмила Петровна посмотрела на мужа. На его растянутые треники, на надутые губы, на бегающие глазки. И вдруг почувствовала невероятное облегчение. Будто гора с плеч свалилась.
— Правда? — спросила она с надеждой. — Обещаешь?
Анатолий поперхнулся воздухом. Он ожидал слез, мольбы, криков «не бросай меня». Но не этого спокойного, почти радостного согласия.
— Ах так… — пробормотал он растерянно. — Ну и уйду! И посмотрим, как ты тут одна загнешься! Без мужской руки! Кому ты нужна, пенсионерка!
— Чемодан на антресоли, — подсказала Людмила. — Только он пыльный, протри.
Сборы были долгими и шумными. Анатолий метался по квартире, хватая все, что считал своим.
— Этот тостер я покупал! — орал он, прижимая к груди старый «Скарлетт».
— Бери, — махала рукой Людмила. — Только он хлеб жжет, я новый хотела купить.
— И набор отверток мой!
— Твой, твой. Только ты ими ни разу не пользовался, они в масле еще.
Витька с невестой ушли сразу, поняв, что ловить нечего, и напоследок обозвав Людмилу «старой крысой». Анатолий же собирался основательно. Он выгреб из шкафа все свои вещи, забрал даже початую пачку чая и половину рулона туалетной бумаги («я покупал!»).
Наконец, стоя в дверях с двумя баулами и тостером под мышкой, он обернулся.
— Ты еще пожалеешь, Люся! Приползешь ко мне! Будешь умолять вернуться! А я не вернусь! У меня гордость есть!
— Ключи на тумбочку положи, гордый ты мой, — сказала Людмила.
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.
Людмила Петровна прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. Тишина. Божественная, благословенная тишина. Никто не бубнит телевизором, никто не требует жрать, никто не учит жизни.
Она прошла на кухню. Налила себе чаю. Достала из заначки плитку хорошего шоколада, который прятала от Толи (он сладкое сметал как пылесос). Отломила кусочек, положила в рот. Вкусно.
Взгляд упал на то место, где стоял тостер. Пусто. «Надо будет завтра купить новый, — подумала она. — Красненький. Под цвет штор».
Телефон звякнул смской. От банка. Пришла пенсия. «Ну вот, — улыбнулась Людмила. — И деньги целы, и нервы будут в порядке».
Конечно, одной в трешке может быть пустовато. Но лучше одной, чем с паразитами. А мужская рука… Если что-то сломается, есть служба «Муж на час». Они, по крайней мере, приходят со своим инструментом, делают молча, уходят быстро и не требуют прописать к себе их родственников.
Людмила Петровна подошла к окну. Во дворе Анатолий пытался запихнуть баулы в такси, ругаясь с водителем. Людмила задернула штору.
— Беги, дядь Мить, — процитировала она любимый фильм, усмехнулась и пошла переключать телевизор на канал с сериалами.
Людмила еще не знала, что тишина — это лишь затишье перед бурей. На тумбочке, забытый в спешке, завибрировал старый телефон Анатолия. На экране высветилось сообщение от контакта «Сынок»: «Батя, план «Б» готов. Завтра начинаем штурм, юрист нашел лазейку. Готовься, она еще пожалеет, что на свет родилась…»
