Марина собирала осколки, а перед глазами стояла душная палата роддома образца «девяностых». Облупленные стены, скрипучие кровати с продавленными матрасами и две молодые мамы, лежавшие в одной палате.
…Звонок разнёсся по квартире как удар хлыста. Марина вздрогнула, расплескав кофе. Экран телефона вспыхнул незнакомым номером. Пальцы дрогнули, когда открывала сообщение: «Я знаю, что случилось в роддоме номер восемь, шестнадцать лет назад. Нам нужно встретиться. В ваших интересах прийти одной».
Чашка выскользнула из рук, разбившись о кафель. Осколки белого фарфора разлетелись по полу, как осколки её такой надёжной, устоявшейся жизни.
— Мам, ты чего гремишь? — В кухню ворвалась шестнадцатилетняя Настя, взъерошенная со сна. — Ого! У тебя руки трясутся. Давай помогу.
— Не надо! — слишком резко выкрикнула Марина. — Не подходи, порежешься.
Дочь замерла на пороге, удивлённо приподняв брови:
— Что с тобой сегодня? На работе проблемы?
Если бы только работа… Марина механически собирала осколки, а перед глазами стояла душная палата роддома образца конца девяностых, откуда все и началось.
— Мам, я тут такую крутую штуку узнала! — Настин голос вырвал из омута воспоминаний. — У нас новая биологичка — огонь просто. Рассказывала про генетику. Представляешь, оказывается, можно сделать тест ДНК и узнать всю свою родословную! Прикинь, вдруг у меня прадед был граф какой-нибудь?
Мусорное ведро с осколками выпало из рук Марины.
— Что за глупости! — В горле пересохло. — Никаких тестов! Это… это пустая трата денег.
— Да ладно тебе! Все сейчас это делают. Вон, у Катьки из десятого «Б»…
— Я сказала — нет! — Марина почти сорвалась на крик. В кухне повисла звенящая тишина.
— Ты какая-то странная сегодня, — Настя обиженно поджала губы. — Ладно, я в школу.
Входная дверь хлопнула. Марина без сил опустилась на табуретку. Шестнадцать лет она жила с этой тайной. Шестнадцать лет просыпалась по ночам от кошмаров. А теперь кто-то решил растревожить прошлое…
Она помнила ту осень до мельчайших подробностей.
Молоденькая заведующая — первый год после ординатуры — вызвала ее к себе: «Понимаете, такая ситуация… Бирки у новорожденных перепутали… Нужно вернуть ребенка биологической матери».
Свет померк в глазах Марины. Какой матери, кого вернуть? Настю?
Рядом рыдала другая женщина — Елена. Их девочек перепутали. Три месяца они прижимали к груди, кормили, любили чужих детей, тех, которых перепутали в роддоме.
А потом Елена пришла к Марине домой посреди ночи, с её Настенькой в руках:
— Отдайте мне мою малышку. Я уже жизни без нее не представляю! Если мы всё оставим как есть?
— Так нельзя. Это неправильно, — прошептала Марина.
— Кому какое дело? Это наши дети. Моему Витьке полгода в командировке торчать. А у тебя где муж?
— В рейсе. Он дальнобойщик…
Они приняли той ночью решение обратно поменяться детьми. Что это было, игры рассудка, помешательство? Да хоть что, Марина выхватила из рук Елены Настюшку и оставила ее себе.
Новое сообщение выдернуло из воспоминаний: «15:00. Кафе «Акварель». Не придёте — пеняйте на себя, документы уйдут в прокуратуру».
Марина взглянула на часы — 11:30. Нужно предупредить на работе и…
Пальцы сами набрали номер мужа:
— Серёж?
— Что случилось? Голос дрожит.
— Ничего. Просто… я тебя люблю. Очень.
— Маринка, ты меня пугаешь. Что происходит?
— Всё хорошо. Правда. Береги себя.
Она положила трубку. Как рассказать человеку, которого любишь больше жизни, что почти двадцать лет лгала ему в глаза? Что девочка, которую он считает своей плотью и кровью…
Кафе «Акварель» встретило Марину гулкой пустотой и запахом дешёвого кофе. Типичная забегаловка на окраине спального района: облезлые стены, засаленные меню, потёртая барная стойка. Она выбрала дальний столик, откуда просматривался вход. Руки предательски дрожали, когда размешивала сахар в остывающем американо.
Ровно в 15:00 дверь распахнулась. Женщина лет сорока — серый костюм, стальной взгляд, папка под мышкой. Такие типажи обычно мелькают в сериалах про следователей.
— Ольга Викторовна Соколова, частный детектив, — она протянула визитку. — Присяду?
Марина кивнула. В горле пересохло.
— Кто вас нанял?
— А вы догадайтесь, — детектив улыбнулась краем губ. — Неужели за шестнадцать лет ни разу не интересовались судьбой… своей настоящей дочери?
— Мы договорились забыть…
— С Еленой Березиной? — Соколова открыла папку. — Увы, она больше не сможет хранить ваш секрет. Три месяца назад скончалась. Рак.
Кафе поплыло перед глазами. Елена умерла? Та отчаянная женщина в больничной рубашке, с которой они связали свои судьбы одной большой ложью…
— Перед смертью она во всём призналась, — продолжала детектив. — И наняла меня закончить это дело.
— Какое… дело?
— Её дочь должна узнать правду. Ваша биологическая дочь, Марина Сергеевна. Катя. Ей шестнадцать, как и вашей… — она сделала паузу, — …приёмной.
— Не смейте! — Марина вскочила. — Настя — моя дочь! Я вырастила её!
— Сядьте, — холодно бросила Соколова. — На нас уже смотрят. И да, вы вырастили чужого ребёнка. А где-то рядом росла ваша родная дочь. Которая сейчас умирает от лейкоза.
Звон в ушах стал невыносимым.
— Что?..
— Катя нуждается в доноре костного мозга. Родные брат или сестра подошли бы идеально. Но их нет. Зато есть вы — биологическая мать.
Марина обхватила голову руками:
— Господи… За что?
— Бог тут ни при чём, — отрезала детектив. — Только ваша ложь. И теперь у вас выбор: либо мы решаем всё цивилизованно, либо материалы уходят в прокуратуру. Подделка медицинских документов, сговор… Срок давности не истёк.
— Вы… вы шантажируете?
— Я выполняю последнюю волю умирающей женщины. И пытаюсь спасти её дочь. Вашу дочь, Марина Сергеевна.
В кармане завибрировал телефон. «Мам, я после школы к Ленке, можно?» — светилось сообщение от Насти.
Настя. Её девочка. Которая не должна узнать…
— Сколько у меня времени? — глухо спросила Марина.
— До завтра. Потом всё будет уже не в моих руках.
Домой она брела как в тумане. Мысли путались. В голове крутилось: «Катя… лейкоз… шестнадцать лет… донор… прокуратура…» А ещё — лицо Насти, такое родное, любимое. Чужое по крови, но своё до последней чёрточки.
В прихожей споткнулась о разбросанные кроссовки. Дочь вечно раскидывает обувь, сколько ни ругай… Дочь? Имеет ли она право так называть Настю?
— Мам, ты чего такая бледная? — Настя выглянула из своей комнаты. — Заболела?
— Нам надо поговорить, — Марина с трудом выдавила улыбку. — Прямо сейчас.
— Что-то случилось? — Настя нахмурилась. — Ты весь день какая-то странная.
— Помнишь, утром говорила про тест ДНК?
— Ну да. А что?
— Есть кое-что… — Марина запнулась. — Кое-что важное. Шестнадцать лет назад в роддоме…
Телефон взорвался звонком. Высветился номер мужа.
— Не бери трубку, — попросила Настя. — Договори.
Но телефон надрывался снова и снова. Наконец Марина ответила:
— Да, Серёж?
— Мне сейчас звонила какая-то баба, — голос мужа дрожал от ярости. — Несла бред про роддом, про подмену детей… Что за хрень происходит?!
Сердце Марины ухнуло куда-то вниз. Чёртова детектив! Не дала даже шанса самой всё объяснить.
— Я разворачиваюсь, — рычал в трубку Сергей. — Через три часа буду дома. И ты мне всё расскажешь. ВСЁ! Поняла?
Связь оборвалась. Марина медленно опустила телефон.
— Мама? — Настя стояла белее мела. — Что за подмена детей? О чём говорил папа?
Время утекало сквозь пальцы. Три часа… Что такое три часа против шестнадцати лет молчания? Марина опустилась на диван, похлопала рядом с собой:
— Сядь, солнышко. Только… только не перебивай, ладно?
История полилась сама: про душное лето 99-го, про старенький роддом, про две пары перепуганных родителей и одну роковую ошибку. Про сговор двух отчаявшихся матерей. Про шестнадцать лет любви, страха и лжи.
— Значит, я… — Настя задыхалась, — я вам не родная? Совсем?
— Родная! — Марина рванулась обнять дочь, но та отшатнулась. — Роднее не бывает! Я каждую твою ссадину помню, каждую бессонную ночь у твоей кровати…
— Но биологически — нет? — Настины глаза наполнились слезами. — Поэтому у меня карие глаза? Хотя у вас с папой голубые? Поэтому я не похожа на бабушкины фотографии?
Марина молчала. Что тут скажешь?
— А та… другая мама? Она где?
— Умерла. Три месяца назад. Катя осталась на попечении дедушки.
— И её дочь… то есть, получается, твоя родная дочь…
— У неё лейкоз, — еле слышно произнесла Марина. — Ей нужен донор костного мозга.
Тишина звенела в ушах. Было слышно, как капает вода из крана — кап-кап-кап. Как тикают часы — тик-так. Как приближается время возвращения Сергея.
— Я стану донором, — вдруг твёрдо сказала Настя.
— Что?
— Если подхожу — я согласна. Нельзя же… нельзя позволить ей умереть.
Марина смотрела на дочь сквозь слёзы. В этот момент Настя была так похожа на свою настоящую мать — той же решимостью во взгляде, той же прямотой.
— Только сначала, — добавила девочка, — я хочу с ней встретиться. И… мам, папе надо сказать правду. Всю правду.
«Глупенькая моя, ты то здесь причем» — роняя слезы, подумала Марина. Но сердце ее сжалось от осознания того, какая хорошая у нее Настя.
За окном взревел мотор — старенькая «газель» Сергея въехала во двор. Марина вздрогнула:
— Он уже здесь.
— Я с тобой, — Настя сжала её руку. — Мы справимся.
Входная дверь распахнулась. На пороге стоял Сергей — небритый, осунувшийся, с почерневшими от ярости глазами.
— Ну что, жена, — процедил он сквозь зубы. — Рассказывай. Только не ври больше. Хватит.
…Через месяц они сидели в больничном коридоре — Настя, Марина, Сергей. Ждали результатов обследования.
— Полная совместимость! — выдохнул врач, выходя из кабинета. — Можем готовиться к трансплантации.
Настя просияла. Она уже познакомилась с Катей — своей «сестрой по несчастью», как они себя называли. Две девчонки, которых разделила больничная ошибка, но соединила беда.
А вечером, когда они ехали домой, Сергей вдруг нарушил молчание:
— Знаешь… я тут подумал. Может, предложим Кате с дедом к нам переехать? Дом большой, места хватит.
Марина посмотрела на мужа с надеждой:
— Я тоже об этом мечтаю. Только не могу смотреть в глаза Кати.
— Зато я могу, — проронил мужчина. — Я хочу быть рядом с Катей.
— Ты… простил меня?
— Не знаю, — честно ответил он. — Ты врала мне почти двадцать лет. Это больно, понимаешь? Из-за тебя Катя чуть не умерла… Я хочу выгнать тебя, но уже не представляю свою жизнь и без Насти. Что ты наделала, Марина. Зачем играла нашими судьбами, эгоистка?
Мужчина мучительно сжал руль в руках и смахнул слезу с глаза.
— Почему ты, зная что у тебя где-то растет родная дочь, ни разу не поинтересовалась ее судьбой?
— Я боялась, — опустила голову Марина. — Боялась что увижу повзрослевшую Катю и пожалею о своем выборе. Лучше уж было не знать о ней ничего.
Сергей тяжело вздохнул:
— Одно радует. Я смотрю сейчас на наших девчонок и думаю — может, не зря всё это? Может, так и должно было случиться?
Он помолчал и добавил:
— И знаешь что? Я горжусь Настей. Обеими нашими дочерями.
…Операция прошла успешно. Катя пошла на поправку. А их дом наполнился новыми голосами, спорами за ванную по утрам, совместными ужинами и бесконечными разговорами.
Правда, которую Марина скрывала столько лет, неожиданно не разрушила, а создала новую семью. Новую жизнь. Новую надежду.
Но каждый раз, глядя на двух своих дочерей — такую родную по духу Настю и такую родную по крови Катю — она думала: можно ли измерить материнскую любовь генами? И существует ли у лжи срок давности, если эта ложь спасает чью-то жизнь?
Ответов не было. Как не было их шестнадцать лет назад в душной палате роддома, где две молодые матери решили обмануть судьбу. И победили.
Или проиграли?
