— Не нравится — съезжай! — заявила Галина Петровна, так резко, что у меня даже мурашки пробежали по спине.
При этом она стояла посреди моей же гостиной, в тапочках, которые я ей сама купила, и держала в руках мой плед — как трофей. И говорила тоном хозяйки, которая решила «навести порядок».
Кирилл замер рядом, будто между нами вдруг выросла стена.
А я смотрела на свою свекровь и не верила собственным ушам.
— Простите… кто должен съезжать? — переспросила я, стараясь не сорваться на крик.
— Ты, конечно! — Галина Петровна всплеснула руками. — Молодые сейчас пошли нежные такие… Всё им не так, всё им не эдак… А мне вот твои придирки надоели! Ты вечно чем-то недовольна!
Я открыла рот, потом закрыла.
Недовольна? Я? Женщина, которая полгода кормила незваную гостью, стирала её кофточки и терпела комментарии вроде: «Резала бы помельче», «А у нас в семье так не делают», «Встань пораньше, успевай больше»?
— Галя… — тихо начал Кирилл, но мать сразу взмахнула рукой.
— Не перебивай! — щёлкнула она. — Я уже сказала, как будет. Либо она меня уважает, либо собирает свои вещички и ищет, где жить.
Я вздохнула глубоко, чтобы не сорваться.
Слова сами просились наружу, но я должна была удержать первый импульс.
— Галина Петровна, — произнесла я спокойно, — вы, кажется, забываете одну маленькую деталь. Эта квартира — моя. До брака куплена, на мои деньги. Я никого не выгоняю… но и вы диктовать тут ничего не можете.
Мать Кирилла поджала губы так, будто я посягнула на самое святое.
— Ой ли! — фыркнула она. — Квартира её… Нашёлся миллионер.
Она повернулась к сыну:
— Кирилл, скажи ей! Ты же мужчина в доме или кто? Ты должен поставить её на место!
Кирилл сглотнул. И вот этот момент я узнала до боли: он стоит между нами и не знает, куда повернуть голову. Как школьник, которого вызвали к директору.
— Мам, Олеся права… — выдохнул он наконец. — Это её квартира. И она тебя не выгоняет.
Но Галина Петровна будто не услышала.
— Я всю жизнь пахала! — всплеснула она руками. — Ты знаешь, как мне было тяжело после развода?! Я тянула тебя одна, без помощи, без поддержки! И теперь, на старости лет, меня выгоняют на улицу?!
— Никто не выгоняет, — повторила я, хотя внутри уже начинало закипать. — Мы всего лишь просили вас хотя бы предупреждать, прежде чем приглашать к нам гостей. И не перекладывать вещи в шкафах…
— А вот это вообще неприлично вспоминать! — перебила она. — Ты неблагодарная девочка, Олеся. Вот неблагодарная! Я к вам со всей душой, а ты… с требованиями!
Я резко повернулась к Кириллу.
— Я требую? — спросила я сквозь зубы.
Он отвёл глаза.
Конечно. Он ненавидел конфликты. Он бежал от них, как от огня. И сейчас — опять между двух огней, только один из них палит сильнее.
Когда мы только поженились, Галина Петровна казалась мне женщиной строгой, но справедливой. Она держалась ровно, чуть сухо, но без злобы.
Первые месяцы после свадьбы она звонила нам каждый день:
«Вы поели?», «Ты его не обижаешь?», «Тёплые носки есть?»
Меня это трогало.
А потом началось.
Сначала — просьба пожить у нас «пару недель». Потом — «я ещё тут посижу, ремонт у меня не закончился». Затем — «а что мне возвращаться в эту тесную однушку, тут вам не мешаю».
Не мешаю.
Слово, которое рвёт нервы.
Она пересматривала шкафы, выкидывала мои вещи, потому что «старьё», ставила свои кастрюли, потому что «твои слишком маленькие».
Она объясняла, как мне разговаривать с мужем. Как готовить. Как складывать полотенца.
А я всё терпела, потому что надеялась, что Кирилл поймёт и скажет ей: «Мам, давай ты всё-таки домой».
Но он молчал.
Работал допоздна.
Старался не замечать.
А я варилась, как суп на медленном огне.
И вот сегодня — взрыв.
— Галина Петровна, — сказала я тихо, — вы говорите, что вас выгоняют. Но ведь вы вообще не спрашивали, можно ли вам жить у нас. Вы просто… переехали.
Она вскинула голову, глаза загорелись обвинением.
— Значит, так вот ты обо мне думаешь! Нахлебница, да? Старуха приперлась и мешает!
Я встала ровно, чувствуя, как внутри что-то ломается.
— Нет, — сказала я. — Я думаю, что вы забыли одну простую вещь: уважение — это не крик со словами «съезжай». И точно не попытка выставить хозяина из его собственного дома.
Она сузила глаза.
— Хозяйка нашлась.
— Да, — сказала я твёрдо. — Хозяйка. Потому что эта квартира — моя.
Кирилл вздрогнул.
Я редко говорила так жёстко.
Но свекровь улыбнулась уголком губ — холодно.
— Ну-ну, — протянула она. — Посмотрим, как ты запоёшь вечером, когда сын мой попросит прощения за тебя. Он всегда ко мне прислушивается.
Я посмотрела на Кирилла.
Он потер виски — признак, что ему плохо, но он не знает, что делать.
И вот тут меня накрыло.
Не от слов свекрови — от его молчания.
— Кирилл, — сказала я, — скажи, пожалуйста. Если тебе не нравится, как здесь всё устроено… ты тоже хочешь, чтобы я съехала?
Он вскинул глаза, перепуганные.
— Что? Нет! Олесь, ну что ты… Ты же знаешь… Я просто…
— Просто? — я улыбнулась хмуро. — Ты стоишь рядом, а я как будто одна.
Галина Петровна вмешалась:
— Ой, начинается драматизация! Ты всё раздуваешь! Нормальная женщина должна уметь ужиться со свекровью! А если не можешь… тогда действительно собирай вещи.
Я выпрямилась.
Медленно.
Очень.
— Галина Петровна, — сказала я спокойно, — вы сейчас предложили мне съехать?
Она кивнула победно:
— Да.
— Из квартиры, оформленной на моё имя?
Она моргнула.
Кирилл тихо выдохнул: «Олесь…»
Но я подняла руку — и он замолк.
— И вы уверены, что это разумное предложение?
— Более чем! — выпалила она. — Если ты не уважаешь мужа и его мать, то здесь тебе делать нечего.
Я посмотрела на неё долго.
А потом сказала:
— Тогда у меня для вас новость.
Её брови поднялись.
Кирилл замер.
И воздух вокруг стал другим.
— Если кто-то сегодня и собирает вещи… — я повернулась к свекрови, — то точно не я.
Тишина повисла такая плотная, что казалось — даже воздух перестал двигаться.
Галина Петровна моргнула, будто не сразу поняла, что именно сказала секунду назад.
Кирилл побледнел, губы дрогнули.
— Что значит… не ты? — выдавила свекровь.
Я спокойно подошла к комоду, открыла верхний ящик и достала папку с документами. Положила на стол так, чтобы было видно название.
Свидетельство о праве собственности.
Мои инициалы.
Мой адрес.
Моя квартира.
— Вот значит, что, — ответила я тихо. — Вы заявили, что мне нужно съехать. Из того, что куплено до брака, что оплачено моими собственными деньгами, что я тянула одна, работая на двух работах и откладывая каждый рубль.
Галина Петровна смотрела на документы так, будто видела их впервые.
— Ну и что? — отрезала она, сразу переходя в оборону. — Ты же замужем! У вас всё общее! Значит, и квартира тоже!
Кирилл встрепенулся:
— Мам, ну подожди, не так же… Тридцать секунд… давай спокойно…
— Нет! — вспыхнула свекровь. — Я сказала, что она не умеет уважать мужа! И я была права! Какая нормальная женщина тычет документами?! Надо быть помягче! По-женски!
Я расхохоталась — коротко, нервно, но искренне.
— По-женски? — переспросила я. — Это как?
Терпеть, когда меня в моей же квартире учат расставлять мебель?
Молчать, когда вы выбираете, кому и когда заходить в дом?
Закрывать глаза, что вы переставляете мои вещи, выбрасываете, что вам не нравится, и решаете, где мне жить?
Галина Петровна дёрнула подбородком:
— Я хотела как лучше! Я хотела помочь! У вас бардак! Да и ты… ты не умеешь вести хозяйство, я с первого дня поняла! Ну кто делает котлеты такими сухими?!
Кирилл тихо дохнул воздух, словно готовился провалиться сквозь пол.
Я же посмотрела на свекровь ровно, спокойно — впервые за всё время.
— Вы не помочь хотели, — сказала я. — Вы хотели командовать. И командовали. До сегодняшнего момента.
Она вскинула руки:
— То есть теперь я виновата?
— Нет, — ответила я. — Виноват тот, кто позволил вам решить, что это возможно.
И я перевела взгляд на Кирилла.
Он сглотнул. Меня увидел — по-настоящему. Не жену, не «между двух огней», а человека, которого добивают каждый день чужими правилами.
— Олесь… — он тихо шагнул вперёд. — Я… я правда не думал, что ты так переживаешь.
— Ты никогда не думал, — сказала я. — Ты уходил утром и возвращался вечером, а я всё это время жила в доме, который перестал быть моим. Хотя формально он как раз мой и есть.
Он опустил голову.
А Галина Петровна фыркнула так звонко, что я вздрогнула.
— Неблагодарная ты всё-таки, — сказала она зло. — Я думала, вы семья. А ты — эгоистка! Какая женщина выставляет свекровь за дверь? Это позор!
— Позор, — повторила я, — когда свекровь выставляет хозяйку квартиры.
Она хотела что-то сказать, но слова застряли. Потому что дальше говорить было нечего — всё стояло перед ней на столе в виде документов.
Кирилл напрягся, будто дрался сам с собой.
— Мам… — начал он наконец. — Ты… перегнула. Сильно.
Она вскрикнула:
— Ах вот как?! То есть ты на её стороне?!
— Я не на её стороне! — вспыхнул он. — Я пытаюсь быть хоть немного адекватным! Это её дом. Она тебя не выгоняет. Но ты не можешь ей приказывать съезжать! Ты вообще слышишь себя?!
Галина Петровна отступила на шаг.
Кажется, впервые за вечер она оказалась в меньшинстве.
— Так значит… — она оглянулась на нас обоих. — Меня… действительно выгоняют?
— Вас никто не выгоняет, — ответила я. — Но жить здесь по принципу «я сказала — вы делайте» не выйдет. И если для вас комфорт возможен только при таком режиме… тогда правда стоит подумать, где вам будет лучше.
Свекровь прищурилась:
— Намекаешь?
— Я уже всё сказала прямым текстом.
Кирилл провёл рукой по лицу, затем подошёл к матери и осторожно взял её за локоть.
— Мам, давай так, — заговорил он мягко. — Ты побудешь у себя пару недель. Отдохнёте друг от друга. Передохнёшь. А потом уже посмотрим, как лучше.
Она вырвала руку.
— Не смей мне указывать! Я твоя мать!
— А я — взрослый человек, — сказал он тихо, но твёрдо. — И я хочу жить с Олесей спокойно. Не в войне. И не в криках.
Её лицо вытянулось.
Она поняла: он не шутит.
Пять минут спустя она молча собирала сумку.
Пяти минут ей хватило, чтобы уложить вещи, которые расползались по нашей квартире месяцами.
Кирилл стоял рядом с дверью, напряжённый.
Я — в стороне, спокойная. Очень спокойная. Та тишина внутри, что приходит тогда, когда ты наконец перестаёшь бояться.
Галина Петровна застегнула молнию, подняла голову и процедила:
— Я всё поняла. Жить здесь мне больше нельзя.
Потом метнула взгляд на меня:
— Ты этого добилась. Надеюсь, рада.
Я посмотрела ей прямо в глаза:
— Я добилась спокойствия в собственном доме.
Она отвернулась, обула тапки — мои, кстати, так и не вернула — и толкнула дверь.
Кирилл проводил её взглядом.
Закрыл дверь тихо.
Подошёл ко мне.
— Олесь… — он почти шептал. — Прости. Я правда долго не замечал.
— Долго? — усмехнулась я. — Кирилл, ты жил в параллельной вселенной.
Он обнял меня за плечи, осторожно, будто боялся, что я исчезну.
— Я исправлю, — сказал он. — Честно. Я понял, что… перебор был. Сильный.
— Посмотрим, — отозвалась я и чуть отстранилась. — Исправлены обещания или дела — только по времени видно.
Он кивнул, виновато.
А я подошла к окну, вдохнула воздух, свободный, ровный. Впервые за долгое время домашний воздух снова пах домом.
Кирилл нерешительно подошёл сзади.
— Олесь… А скажи честно… — он почесал затылок. — А что бы ты сказала, если бы она вдруг снова начала указывать?
Я повернулась к нему, улыбнулась тонко, спокойно и спросила:
— А ты уверен, что она рискнёт повторить подвиг после сегодняшнего?
