Суббота. Полдень. Тот самый час, когда каждая деталь должна быть безупречной, а волнение оседает тонким слоем пыли на только что протёртых стеклянных поверхностях. Марина в очередной раз провела пальцем по краешку белоснежной скатерти, проверяя её идеальность — ни складочки, ни малейшего намёка на морщинку. Боже, сколько они с Олегом мечтали об этом доме!
Годы ожидания, тысячи просмотренных объявлений, бесконечные субботние вылазки по окрестным посёлкам — каждый выходной, каждый свободный день они колесили по пригородным трассам, всматриваясь в придорожные указатели, высматривая тот единственный, заветный участок.
И вот — свершилось. Дом, о котором они столько говорили по вечерам, глядя друг на друга через кухонный стол в их прежней тесной однушке. Дом, который они строили в мечтах задолго до того, как смогли позволить себе даже мечтать всерьёз.
— Олег, салфетки на месте? — крикнула она из кухни, слыша, как муж возится в гостиной. Голос звенит от едва сдерживаемого волнения — словно натянутая струна рояля перед началом концерта.
— Всё готово! — отозвался он, и в голосе его слышалось тревожное предвкушение. Марина прекрасно знала эту интонацию — смесь азарта, гордости и лёгкого страха, который всегда сопровождает что-то по-настоящему важное.
Сегодня приезжают Люба с Сергеем. Её родная сестра и муж, которые всегда знают, как и что нужно делать правильно. Те самые «доброжелательные родственники», от советов которых иной раз хочется провалиться сквозь землю.
Марина невольно поправила серёжку — привычка, доставшаяся от матери, когда волнуешься. Старинное золотое колечко с небольшим изумрудом — подарок бабушки на свадьбу. Марина всегда крутит его, когда внутри поднимается нервозность.
Дом — их общая мечта. Каждый угол здесь дышит их совместными планами, каждая деталь — результат долгих обсуждений и компромиссов. Светлые обои цвета топлёного молока, которые так долго выбирали, массивный дубовый стол — привезли аж из Питера, специально заказывали у мастера-краснодеревщика.
Книжные полки, которые Олег мастерил собственноручно, — каждый шов, каждый изгиб — это его руки, его любовь, его забота.
Марина обвела взглядом гостиную. Кажется, всё идеально. Букет свежих пионов в высокой вазе, только что купленной в дизайнерском салоне. Журнальный столик с аккуратно разложенными глянцевыми журналами. Даже подушки на диване лежат симметрично, будто их только что сфотографировали для обложки интерьерного глянца.
— Ну что, готовы? — Олег обнял жену сзади, положив руки на талию. Его прикосновение — как якорь, который возвращает в реальность, успокаивает, наполняет уверенностью.
Марина прикрыла глаза. Господи, как же она устала от этого предварительного волнения! Но улыбнулась — тепло и немного устало, с той самой материнской нежностью, с какой смотрят на долгожданный и хрупкий подарок.
— Готовы, — прошептала она.
Звонок раздался ровно в два. И сразу — тишина, которую можно было потрогать руками. Густая, вязкая, до краёв наполненная ожиданием. Марина переглянулась с Олегом. Их глаза встретились — в них столько же напряжения, сколько и решимости.
Пора.
Люба — как всегда. С порога — оценивающий взгляд, от которого хочется одновременно спрятаться и выставить напоказ все самое лучшее. Её серые глаза — будто лазерный луч, просвечивающий каждый угол, каждую мелочь в доме.
— Надо же, какой у вас… уютный домик, — протянула она, снимая бежевое пальто, которое стоило, наверное, как месячная зарплата среднестатистического служащего. — Сергей, посмотри, какие интересные обои.
Сергей — муж Любы, невысокий полноватый мужчина лет пятидесяти, с залысинами и вечно снисходительной улыбкой — кивнул. Его кивок был красноречивее любых слов: мол, да, уютный, но…
Марина чувствовала, как внутри всё напрягается, словно натянутая струна. Она знала эту интонацию сестры. «Уютный» в устах Любы — это почти оскорбление. Это значит: мило, но не так, как могло бы быть.
— Проходите, раздевайтесь, — улыбнулась она, стараясь, чтобы голос звучал ровно и приветливо.
Олег помог Сергею снять пиджак — дорогой, явно из последней коллекции. Марина заметила, как муж немного напрягся: их собственный бюджет был куда скромнее.
— Мы тут немного посуду помыли, стол накрыли, — начал было Олег, но Люба уже осматривалась.
— Диван-то как-то неудачно стоит, — тут же отметила она, — темновато в этом углу. А вот тут лучше бы книжный шкаф поставить.
Олег переглянулся с женой. Терпение. Только терпение. Они столько лет шли к этому дому, столько мечтали, и теперь… теперь кто-то будет указывать, как тут жить?
Сергей уже встал и деловито двигает кресло. Пробует новый вариант расстановки, будто в какой-то невидимой игре в идеальный интерьер. Марина чувствует, как внутри неё что-то медленно закипает — как чайник на старой плите, который вот-вот сорвётся в свист.
— Может, чаю? — предлагает она, стараясь сохранить светскую улыбку.
— Конечно, — кивает Люба, — но вот чашки у вас… интересно подобраны.
И этот тон. Этот тон, который режет острее любых слов. Тон человека, который ЗНАЕТ, как надо, и снисходит до того, чтобы просто промолчать о твоих очевидных промахах.
Марина разливает чай. Фарфоровые чашки — подарок от мамы на новоселье. Каждая — целая история. Каждая — память. А для Любы они просто «интересно подобраны».
Тишина — как перед грозой. Сергей уже во второй раз передвигает кресло, словно архитектор, создающий идеальную модель пространства. Его уверенные движения — будто он хозяин положения, будто это его дом, а не Марины с Олегом.
— Вот так лучше, — бормочет он себе под нос, — теперь угол визуально становится… свободнее.
Марина смотрит. Её руки крепко сжаты в кулаки — так сильно, что ногти впиваются в ладони. Она чувствует, как внутри неё поднимается что-то огромное, неукротимое — словно цунами эмоций, готовое смести всё на своём пути.
Люба рисует на салфетке — карандашный набросок их гостиной. Линии уверенные, резкие. Она даже не прячет эскиз, словно демонстрируя: «Смотрите, я знаю, как надо».
— Может, стол чуть-чуть повернуть? — предлагает Сергей, уже потянувшись к массивному дубовому столу.
И тут лопается последняя капсула терпения.
— Да что вы себе позволяете?! — Марина резко встаёт. Стул со скрежетом отъезжает назад. — Это наш дом! Наш!
Голос звенит от обиды и злости. Слова летят, как осколки стекла — острые, беспощадные.
— Давайте ещё обои переклеим? Или крышу поменяем? Может, вообще построим новый дом, раз этот вам не нравится?!
Сергей замирает с полуоткрытой ладонью — будто кукла, которую внезапно остановили. Люба моргает — один, два, три раза. В её идеально подведённых глазах — растерянность.
Олег смотрит на жену. И в его взгляде — восхищение и облегчение. Наконец-то. Наконец-то она сказала то, что они оба думали все эти годы.
— Мы… мы же просто хотели помочь, — тихо говорит Люба.
Но Марина уже не слушает. Её трясёт от накопившегося годами — от бесконечных замечаний, советов, оценивающих взглядов. От вечного ощущения, что ты — не совсем взрослый, не совсем состоявшийся.
— Помочь? — эхом отзываются её слова. — Помочь — это значит принять. Уважать. А не переставлять мебель в чужом доме.
Тишина становится неудобной. Режет слух своей звенящей пустотой.
Сергей медленно садится на место. Его движения — как в замедленной съёмке. Люба теребит край салфетки — единственное, что осталось от её прежней уверенности.
Марина чувствует: что-то изменилось. Не только в этой комнате. В ней самой.
Люба и Сергей уезжают раньше, чем планировали. Их прощание — какое-то натянутое, неестественное. Даже поцелуи — будто светская церемония, а не проявление родственных чувств.
— Ну, пока, — бросает Люба, — заезжайте как-нибудь.
«Как-нибудь» — это значит «никогда». Марина это прекрасно понимает.
Олег закрывает за ними дверь и секунду стоит молча. Потом тяжело вздыхает — всем телом, будто сбрасывая невидимый груз.
— Что-то мне подсказывает, что теперь они будут реже приезжать, — говорит он, повернулся к жене.
Марина смотрит на него и впервые за весь день чувствует абсолютное спокойствие. Её руки больше не сжаты в кулаки. Дыхание ровное.
— Слава богу, — улыбается она.
Они садятся в гостиной — туда, где совсем недавно были гости. Только теперь это пространство кажется по-настоящему их. Каждый сантиметр. Каждая деталь.
Олег кладёт руку жене на колено. Никаких слов не нужно. Они оба понимают: сегодня что-то изменилось. Не только в их доме. В их отношениях. В их праве на собственное пространство.
Марина смотрит на книжные полки, которые муж мастерил собственноручно. На обои цвета топлёного молока. На массивный дубовый стол. И впервые за долгое время чувствует: это действительно их дом. Настоящий. Без чужих советов. Без навязанных мнений.
Их дом.
