— Да говорю тебе, Санек, вопрос решенный. Ключи на следующей неделе заберешь. Там полы паркетные, окна пластиковые, район — сказка. Живи — не хочу. Аренда? Да какая аренда, свои же люди! Коммуналку плати и радуйся.
Голос Валерия грохотал из кухни так, что в прихожей дребезжало зеркало. Лия замерла, не разуваясь. В руках тяжелая сумка с продуктами — картошка, молоко, курица по акции — но тяжесть сейчас чувствовалась не в руках, а где-то под ребрами. Холодная, липкая тяжесть. Она медленно опустила пакет на пол. Пластиковая ручка предательски шуршала, но муж, увлеченный разговором, не услышал.
— Да, братан, я там хозяин, кто ж еще? Теща с тестем на дачу свалили, им этот бетон ни к чему. А мне простаивать метрам какой резон? Все, давай, в субботу подгоняй газель.
Лия выпрямилась. В зеркале отразилась высокая женщина с уставшим лицом и гладкими, темными, как вороново крыло, волосами. Никаких «пучков» — строгая стрижка каре, которая требовала ежемесячной коррекции, но сейчас отросла и мешала. Она смотрела на себя и не узнавала. Где та Лия, которая еще три года назад с насмешкой отшивала ухажеров в институте? Теперь на нее смотрела женщина, которая умеет выбирать дешевый стиральный порошок и молчать, когда муж в третий раз за месяц меняет работу.
Валера вышел из кухни, довольный, румяный, с телефоном в одной руке и надкушенным бутербродом в другой. На нем была его любимая домашняя футболка с надписью «Царь, просто царь», которая натянулась на начавшем округляться животе. Увидев жену, он даже не смутился.
— О, Лийка! А я и не слышал, как ты вошла. Чего застыла? Там суп есть?
— Кому ты ключи пообещал? — тихо спросила она, не двигаясь с места.
Валера отмахнулся, прожевывая хлеб.
— Да Саньку, брату двоюродному. Он с общаги съезжает, некуда податься парню. А у нас трешка твоих родителей пустует. Ну, я и сказал — заселяйся.
— Ты сказал? — переспросила Лия, чувствуя, как внутри начинает закипать та самая злость, которая копилась месяцами. Не истеричная, не визгливая, а холодная, расчетливая злость. — А меня спросить не надо? Или родителей моих?
— Ой, ну началось! — Валера закатил глаза, картинно прислонившись к косяку. — Лия, будь проще. Твои родители сейчас за двести километров, грядки полют. Им эта квартира до лампочки. А Санек мне должен будет, понимаешь? Это связи, это уважение. Ты вообще не сечешь в таких делах.
Он прошел мимо нее в комнату, плюхнулся на диван и включил телевизор. Лия прошла следом. Квартира, в которой они жили, принадлежала Валере — точнее, его бабушке, которая завещала её внуку. Двушка в старом фонде, с вечно текущими трубами и соседями-алкоголиками. А та квартира, о которой шла речь — просторная трешка в центре, наследство Лииных родителей, которую они берегли «для внуков» и пока просто держали закрытой, изредка наведываясь полить цветы.
— Валера, — Лия встала перед телевизором, загораживая экран. — Квартира на проспекте Мира — не твоя. Ты не имеешь права туда никого селить. Тем более Санька, который в прошлый раз на дне рождения твоего отца прожег нам скатерть и разбил вазу.
Валера наклонился вперед, его лицо, обычно добродушное и широкое, вдруг стало жестким, колючим.
— Слышь, ты, собственница. Мы семья или кто? У нас всё общее. Твои родители — мои родители. Их хата — наша хата. Чего она пылится? Я, как глава семьи, принял решение. Рациональное, между прочим. Санек там ремонт поможет сделать, если что.
— Какой ремонт? Там евроремонт два года назад делали! — Лия повысила голос.
— Ну, освежить! — рявкнул Валера. — Че ты прицепилась? Жалко для родни? Вот вы, бабы, вечно так: ни себе, ни людям. Куркули.
Он попытался заглянуть за неё в телевизор, но Лия не сдвинулась.
— Ключи где? — спросила она. Связка от родительской квартиры обычно лежала в комоде, в шкатулке.
— У меня в кармане, — хмыкнул Валера, похлопав по джинсам, валявшимся на кресле. — И не вздумай забирать. Я слово дал. Пацан сказал — пацан сделал.
В этом был весь Валера. «Пацан сказал». Его мир состоял из каких-то дворовых понятий, перемешанных с манией величия. Когда они познакомились, это казалось милой брутальностью. Он так уверенно рассуждал о будущем, о том, как они «поднимутся», как он «замутит тему». Лия, выросшая в интеллигентной семье врачей, где все говорили полушепотом и обсуждали Чехова, клюнула на эту витальную, грубую силу. Ей казалось, за ним она будет как за каменной стеной.
А стена оказалась из гипсокартона. Гнилого.
За три года брака Валера «мутил темы» раз пять. То перегонял машины (разбил чужой бампер, долг отдавали с зарплаты Лии), то возил какие-то добавки для качков (срок годности истек, коробки до сих пор на балконе), то пытался таксовать, но «уставал от тупых пассажиров». Сейчас он работал охранником сутки через трое и считал, что это временно, пока «не попрет масть».
Лия молча подошла к креслу, сунула руку в карман его джинсов.
— Э! Руки! — Валера подорвался с дивана, подлетел к ней и грубо перехватил запястье. — Ты чего творишь? Совсем берега попутала?
Его пальцы больно впились в кожу. Лия посмотрела на него — не со страхом, а с брезгливостью. Его лицо покраснело, на шее вздулась жилка.
— Отпусти, — сказала она тихо.
— Не лезь в мои карманы! — прошипел он, брызгая слюной. — Кто ты вообще такая, чтобы меня контролировать? Я муж! Я решаю, кто где живет и кто что делает! Твои родители — старики, им уже ничего не надо, а нам жить! Я, может, эту квартиру вообще продать думаю!
Слова повисли в воздухе, тяжелые, как кирпичи. Лия даже боль в руке перестала чувствовать.
— Что ты думаешь? — переспросила она.
Валера, поняв, что сболтнул лишнее, отпустил её руку, но тут же напустил на себя еще более наглый вид. Лучшая защита — нападение. Он поправил футболку, прошелся по комнате, засунув руки в карманы треников.
— А что такого? — начал он, уже спокойнее, но с той же давящей уверенностью. — Смотри сама. Трешка в центре стоит бешеных денег. Мы ее продаем, деньги вкладываем… ну, скажем, в стройку коттеджа. За городом. Оформим участок на меня, чтоб с налогами проще было, у меня там льготы как у ветерана труда… ну, почти ветерана. Построим дом, заживем как люди! А твоих стариков к нам заберем, воздух свежий, внукам раздолье будет, когда появятся.
Он говорил и сам верил в свою ложь. Лия видела этот блеск в его глазах — блеск халявы. Он уже мысленно потратил деньги от продажи квартиры её родителей. Он уже построил дом (в котором, она не сомневалась, командовать парадом будет он и его многочисленная родня), он уже распорядился жизнью её отца и матери.
— Ты… ты серьезно сейчас? — Лия села на подлокотник кресла, ноги не держали.
— Абсолютно, — Валера расплылся в улыбке, решив, что жена начала понимать выгоду. — Я уже и риелтору знакомому звонил, прицениться. Лимонов пятнадцать можно выручить, если с мебелью.
— Ты звонил риелтору? По поводу чужой квартиры?
— Да почему чужой-то?! — взорвался он опять, всплеснув руками. — Лия, ты душная! Мы одна сатана, муж и жена! Всё, что твое — моё. Я забочусь о нашем будущем! Ты же сидишь на своей логистике за копейки, света белого не видишь. А я хочу масштаб!
Масштаб. Вот оно что. Ему тесно в бабушкиной двушке, ему нужен размах. Но за чужой счет.
Лия вспомнила, как неделю назад он пришел домой с новым спиннингом. Дорогим, японским. Сказал: «Премию дали». А потом она нашла в почтовом ящике уведомление о просрочке по кредитке. Её кредитке, которую он «взял на пару дней, бензин залить». Она тогда промолчала. Сглотнула. «Не пилить же мужика», — учила мама. «Мудрость женская нужна».
К черту мудрость. К черту терпение.
Она встала. Спокойно, без резких движений. Поправила сбившуюся прядь волос.
— Валера, — сказала она голосом, в котором звенела сталь. — Квартира родителей не продается. Санек туда не заедет. Ключи верни.
— Да щас! — он хохотнул, но взгляд стал настороженным. — Ты чего, бунт на корабле устроила? Иди борщ вари, стратег великий. Я с Саньком договорился, отменять не буду. Не по-пацански это.
— С какой радости, муженек, ты решил, что квартира моих родителей твоя собственность? — не сдержалась Лия. Фраза вылетела пулей, пробив его самодовольную броню.
Валера на секунду опешил, но тут же набычился, шагнул к ней.
— Ты как с мужем разговариваешь? Я тебя из дыры вытащил, фамилию дал!
— Какую дыру? — Лия усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика. — Я жила в центре, училась в университете, ездила на море каждое лето. А ты меня привел в эту хрущевку, где тараканы пешком ходят, и третий год обещаешь «тему замутить»? Фамилию дал? Да забирай её обратно, мне не жалко.
— Ах ты… — он замахнулся, но ударить не посмел. Что-то в её глазах остановило. Какая-то окончательность.
— Ключи, — повторила она и протянула ладонь.
— Нет, — он скрестил руки на груди. — И вообще, если тебе что-то не нравится — вали к своим родителям. А я тут живу. Это мой дом.
— Твой, — кивнула Лия. — Твой. А тот — мой. И моих родителей.
Она развернулась и пошла в прихожую.
— Э, ты куда намылилась? Я есть хочу! — крикнул он ей в спину.
Лия молча обулась. Накинула плащ. Взяла сумку с продуктами — ту самую, тяжелую. Вытащила из неё курицу, молоко, картошку и аккуратно положила прямо на пол в коридоре.
— Жри, — сказала она.
— Ты че, больная? — Валера высунулся из комнаты. — Куда пошла на ночь глядя?
Лия открыла дверь. На площадке пахло жареным луком и табаком.
— Я иду в полицию, Валера, — сказала она спокойно. — Писать заявление о краже ключей и попытке незаконного проникновения в чужое жилище. И родителям позвоню, чтобы замки завтра же сменили. А Санек твой… пусть попробует сунуться. У папы друг — начальник РОВД, забыл?
Это был блеф. Папин друг давно на пенсии и разводит пчел. Но Валера этого не знал. Или забыл. Его лицо посерело. Он панически боялся людей в погонах — сказывалась бурная молодость с мелкими приводами.
— Лийка, ну ты чего… ну погорячился я, — он засуетился, сменив тон с барского на заискивающий. — Ну зачем менты? Свои же люди… Ну хочешь, я Саньку отбой дам? Скажу, что там трубы прорвало?
Он полез в карман джинсов, достал связку ключей с брелоком в виде эйфелевой башни — подарок Лииной мамы.
— На, держи. Че ты сразу начинаешь? Нервная какая-то стала. ПМС, что ли?
Лия выхватила ключи. Холодный металл обжег ладонь. Она посмотрела на мужа — на его бегающие глазки, на растянутые треники, на испуганную, жалкую ухмылку. И поняла, что больше не может. Физически не может находиться с этим человеком в одном помещении. Не может слушать его бредни, нюхать его дешевый дезодорант, терпеть его прикосновения.
Это был не просто скандал из-за квартиры. Это был конец. Как будто пелена спала. Она увидела не «перспективного парня», а взрослого, жадного, глупого инфантила, который готов обобрать стариков ради своих понтов.
— Я не вернусь, Валера, — сказала она.
— В смысле? — он глупо моргнул. — А ночевать где будешь?
— Дома. У себя дома.
Она вышла и захлопнула дверь. Щелкнул замок.
Спускаясь по лестнице, Лия слышала, как Валера что-то орет за дверью, пинает, наверное, пакет с картошкой. Ей было все равно. Она вышла в прохладный вечерний воздух, вдохнула полной грудью запах мокрого асфальта и осени. Достала телефон, набрала номер отца.
— Пап, привет. Нет, ничего не случилось. Просто соскучилась. Можно я сегодня у вас переночую? Да, в той квартире. Нет, одна. Совсем одна.
Она шла к метро, сжимая в кармане ключи. Тяжести больше не было. Была только звенящая легкость и понимание, что завтра начнется новая жизнь. Без «тем», без «Саньков», без вечного страха обидеть мужское самолюбие. Жизнь, которая принадлежит только ей. Собственность, на которую никто не имеет права посягать.
