— Кирюш, ну где ты ходишь? Ужин остынет, — голос Оксаны, непрошеный и уже до боли привычный, донесся из кухни, когда Алина едва успела закрыть за собой входную дверь.
Алина устало прислонилась лбом к холодному металлу. Еще один вечер. Еще один вечер в подобии коммунальной квартиры, в которую превратилось ее собственное, единственное жилье. Она сделала глубокий вдох, пытаясь собрать остатки терпения в кулак, который так и норовил разжаться.
— Это я, Оксана. Кирилл задерживается.
В коридор выглянула невысокая, вечно встревоженная женщина с влажными волосами, убранными в небрежный пучок. На ней был старый халат Алины, тот самый, который она собиралась выбросить, но который Оксана с благодарностью «приютила».
— Ой, Алиночка, а я думала… — Оксана виновато потупила взгляд. — А я тут суп сварила. Грибной. Твой муж так любит.
«Мой муж», — мысленно повторила Алина, снимая ботинки. «Мой муж. Моя кухня. Мой халат. Моя квартира. Когда все это стало общим?»
Два месяца назад Кирилл пришел с работы с виноватым и одновременно просящим выражением лица, которое Алина хорошо знала. Это выражение означало, что сейчас он попросит о чем-то, в чем ему будет очень неловко ей отказать.
— Алин, тут такое дело… Мама звонила. Помнишь, я рассказывал про ее троюродную сестру, тетю Валю? У нее дочка есть, Оксана. С ребенком. У них там, в Узловой, совсем плохо. Муж ушел, с работой не клеится. Она хочет в Москву, на заработки. Мама просит… в общем, можно они у нас поживут немного? Пока Оксана работу не найдет и жилье не снимет. Буквально месяц, не больше.
Алина тогда смотрела на него и не знала, что сказать. Ее квартира, доставшаяся от бабушки, была ее крепостью, ее тихой гаванью. Мысль о посторонних людях, пусть и на месяц, вызывала внутреннее содрогание. Но Кирилл смотрел так, словно от ее решения зависела судьба всего мира. И она сдалась.
«Месяц» растянулся на два. Оксана оказалась тихой и исполнительной. Она готовила, убирала, стирала, постоянно извиняясь за свое присутствие и за своего пятилетнего сына Митьку, который, наоборот, был совсем не тихим. Он носился по квартире, оставляя за собой след из крошек, сломанных игрушек и липких пятен.
— Я сейчас все уберу, Алиночка, не переживай, — лепетала Оксана, подхватывая сына на руки.
Алина молча кивала. Что она могла сказать? Что ее раздражает чужой ребенок в ее доме? Что она устала находить на своей подушке его игрушечного солдатика? Что она хочет вечером просто полежать в тишине с книгой, а не слушать бесконечные телефонные разговоры Оксаны с подругами о ее несчастной доле?
Сегодняшний вечер не стал исключением. На кухне пахло грибным супом и чем-то еще, незнакомым и чужим. На столе стояла ваза с астрами.
— Это Тамара Ивановна заезжала, — радостно сообщила Оксана, заметив взгляд Алины. — Гостинцев привезла. И цветочки вот. Сказала, для уюта.
Тамара Ивановна, свекровь, была отдельной главой этой невеселой повести. Она появлялась раз в неделю, как ревизор. Окидывала квартиру хозяйским взглядом, хвалила Оксану за чистоту и вкусные обеды и сочувственно вздыхала, глядя на Алину.
— Устала, деточка? Ну ничего, ничего. Оксаночка — она помощница. А ты отдыхай больше. Тебе еще деток рожать.
Алина от этих слов каждый раз внутренне съеживалась. Детей они с Кириллом пока не планировали, но свекровь считала своим долгом напоминать об этом при каждом удобном случае.
Кирилл пришел через час, усталый и голодный. Он с аппетитом ел Оксанин суп, нахваливая ее кулинарные таланты, и совершенно не замечал напряженного молчания Алины.
— Мама звонила, — сказал он между ложками. — Говорит, у Митьки опять кашель. Врач посоветовал пока не дергаться с переездами, иммунитет ослаблен.
Алина отложила вилку. Ее чаша терпения была переполнена.
— Кирилл, «пока» — это сколько? Неделя? Две? Месяц? Они живут у нас уже два месяца. Оксана вообще работу ищет? Или она решила у нас навсегда поселиться?
Кирилл нахмурился. Он не любил таких разговоров.
— Алин, ну ты чего начинаешь? Человек в беде. Куда она пойдет с ребенком? На улицу?
— Есть съемные квартиры. Есть ее мама, в конце концов. Почему мы должны решать ее проблемы?
— Потому что мы — семья! — повысил голос Кирилл. — Мама попросила помочь, и я помог. Я не мог отказать.
— А меня ты спросил? — в голосе Алины зазвенели слезы обиды. — Ты просто поставил меня перед фактом! В моей квартире, Кирилл!
— Опять ты за свое! «Моя квартира, моя квартира»! А я здесь кто? Я муж твой или просто постоялец?
Из комнаты выглянула испуганная Оксана.
— Вы не ссорьтесь из-за нас… Мы съедем, честное слово. Как только…
— Вот видишь! — перебил ее Кирилл, обращаясь к Алине. — Ты человека до слез довела. Тебе не стыдно?
Алина встала из-за стола. Разговор был бессмысленным. Она чувствовала себя загнанной в угол в собственном доме. Она ушла в спальню и плотно закрыла дверь, но даже сквозь нее доносились приглушенные голоса: успокаивающий бас Кирилла и тихий, плачущий тенор Оксаны.
Ночью она лежала без сна, слушая, как за стенкой покашливает Митька. Кирилл спал рядом, обняв ее во сне. Он был хорошим, добрым человеком. Слишком добрым. Его доброта, направленная на всех вокруг, почему-то обходила ее, его жену. Или он просто считал, что она сильная, она справится. А она больше не хотела справляться.
На следующий день Алина решила действовать. Она открыла сайты по поиску работы и аренде жилья. «Я помогу Оксане, — решила она. — Найду ей варианты, и тогда у Кирилла не останется аргументов».
Вечером она подсела к Оксане с ноутбуком.
— Оксана, смотри. Я тут нашла несколько вакансий. Упаковщица на склад, зарплата неплохая. И вот, смотри, комната сдается, недорого. Рядом детский сад. Давай я позвоню, договорюсь о просмотре?
Оксана посмотрела на экран без всякого интереса.
— Ой, Алиночка, спасибо тебе… Но склад — это же физически тяжело. А я слабая здоровьем. И комната… там, наверное, хозяева строгие. А у меня Митька, он шумный…
— Но надо же с чего-то начинать, — мягко настаивала Алина.
— Я боюсь, — прошептала Оксана. — Одна в чужом городе… Вдруг обманут. Тамара Ивановна говорила, что сейчас столько мошенников…
В этот момент в разговор вмешалась сама Тамара Ивановна, появившаяся на пороге с неизменной авоськой. Она словно чувствовала, когда нужно было появиться.
— О чем щебечете, голубушки? — проворковала она, проходя на кухню. — Алиночка, ты опять за свое? Хочешь наших бедных сироток на улицу выставить?
— Тамара Ивановна, я просто хочу помочь Оксане найти жилье. Они не могут вечно жить у нас.
Свекровь поставила авоську на стол и строго посмотрела на Алину.
— А где им жить, по-твоему? Кирилл — единственный мужчина в нашей семье. Его отец, царствие ему небесное, всегда говорил: «Семья — это главное». А ты его память не чтишь. Ты только о себе думаешь. Эгоистка.
Алина онемела. Обвинение было настолько несправедливым, что у нее перехватило дыхание.
— Я не эгоистка! Я просто хочу жить своей жизнью в своей квартире!
— А кто тебе мешает? — удивилась Тамара Ивановна. — Оксаночка тебе и ужин приготовит, и в квартире приберет. Радуйся, что у тебя такая помощница появилась. Другая бы на твоем месте в ножки поклонилась.
Вечером состоялся очередной разговор с Кириллом. Он был недоволен.
— Зачем ты опять маму доводишь? Она же за нас переживает.
— Кирилл, она назвала меня эгоисткой! В моем же доме!
— Ну, погорячилась. Она человек старой закалки. Для нее семья — это святое. Она просто не понимает, как можно отказать в помощи родственникам.
— А я не понимаю, как можно превращать нашу жизнь в кошмар из-за мифического «родства»! Она ей даже не племянница!
— Алин, прекрати. Вопрос закрыт. Они поживут у нас еще немного. Пока Митька не окрепнет.
Но шли недели, а ничего не менялось. Митька по-прежнему кашлял, Оксана по-прежнему «боялась» искать работу, а Тамара Ивановна продолжала свои визиты с «гостинцами» и нравоучениями. Алина чувствовала, как между ней и Кириллом растет стена. Они почти перестали разговаривать, их общение свелось к бытовым фразам. Он все чаще задерживался на работе, а приходя домой, утыкался в телевизор или компьютер.
Однажды Алина, убираясь в коридоре, случайно задела тумбочку. С верхней полки упала стопка каких-то бумаг. Это были Оксанины документы. Паспорт, свидетельство о рождении Митьки… и трудовая книжка. Алина никогда не позволила бы себе рыться в чужих вещах, но что-то заставило ее открыть синюю книжечку. Последняя запись гласила, что Оксана Сергеевна Петрова уволена по собственному желанию с должности бухгалтера ЗАО «Строй-Инвест» в городе Узловая… три года назад. С тех пор — ни одной записи.
Но странным было не это. Странным было то, что Оксана ни разу не упоминала, что она бухгалтер. Она всегда говорила, что работала продавцом в магазине. Зачем она солгала?
Подозрение, зародившееся в душе Алины, было липким и неприятным. Она гнала его от себя, но оно возвращалось снова и снова. Что-то во всей этой истории было не так. Слишком гладко, слишком складно. Бедная родственница, больной ребенок, сердобольная свекровь… Слишком похоже на спектакль.
Решимость пришла внезапно. В один из дней, когда Тамара Ивановна снова приехала «проведать деток», Алина, сославшись на головную боль, ушла в спальню. Но не легла, а приоткрыла дверь и стала слушать.
Свекровь и Оксана разговаривали на кухне шепотом.
— …терпит, но уже на пределе, — говорила Тамара Ивановна. — Я же вижу. Нервничает, срывается на Кирилла. Это хорошо. Мужик долго терпеть не будет женские истерики.
— А он ничего не подозревает? — тихо спросила Оксана.
— Кирюша? Он у меня доверчивый. Он верит, что мы тебе помогаем. Главное, ты продолжай в том же духе. Жалкий вид, слезы, больной ребенок — это работает безотказно.
У Алины похолодело внутри. Она прислонилась к стене, боясь пропустить хоть слово.
— Тамара Ивановна, а может, не надо? Жалко их. Они ведь любят друг друга…
— Любовь приходит и уходит, а квадратные метры остаются, — отрезала свекровь. — Эта квартира — единственное, что у нее есть. А у моего сына что? Ничего! Он в ее квартире на птичьих правах. А так, продадут эту однушку, добавят мои сбережения, и купят хорошую двушку. В общую собственность. И ты не останешься внакладе. Я с Кириллом поговорю, чтобы тебе комнату в той квартире выделили. Временно, конечно. Пока на ноги не встанешь.
— Спасибо вам, Тамара Ивановна… Вы для меня как мать родная…
Алина больше не могла слушать. Она тихо закрыла дверь и села на кровать. Пазл сложился. Весь этот спектакль был затеян только с одной целью: лишить ее единоличного права на квартиру. Сделать так, чтобы она сама, своими руками, согласилась продать свое единственное жилье и влезть в кабалу общей ипотеки и общей собственности, где главным дирижером будет ее «заботливая» свекровь. И Кирилл… он был не соучастником. Он был инструментом. Слепым и послушным инструментом в руках своей матери.
Она не знала, сколько просидела так, глядя в одну точку. В голове было пусто. Не было ни гнева, ни обиды. Только ледяное, всепоглощающее разочарование.
Когда она услышала, что свекровь ушла, она вышла из спальни. Оксана, увидев ее, вздрогнула и опустила глаза. Она все поняла по лицу Алины.
— Собирай вещи, — сказала Алина ровным, бесцветным голосом. — Свои и сына. Чтобы через час вас здесь не было.
— Алиночка, я… я все объясню…
— Не надо. Просто уходи.
— Но куда я пойду? Ночь на дворе!
— Туда, откуда пришла. Или к своей «матери родной». Она тебе поможет. Она ведь такая добрая.
Оксана разрыдалась. Ее плач был уже не наигранным, а настоящим, испуганным. Но Алину это не трогало. Она смотрела на эту женщину и видела не несчастную жертву обстоятельств, а расчетливую сообщницу в грязной игре.
Кирилл пришел, когда Оксана, всхлипывая, уже застегивала молнию на сумке. Митька, ничего не понимая, жался к матери.
— Что здесь происходит? — спросил он, глядя то на плачущую Оксану, то на окаменевшую Алину.
— Наши гости уезжают, — ответила Алина. — Навсегда.
— Как уезжают? Почему? Алина, что ты сделала?
И тогда она рассказала. Спокойно, методично, не пропуская ни одной детали. Про подслушанный разговор, про план свекрови, про роль Оксаны.
Кирилл слушал, и его лицо менялось. Неверие, растерянность, ужас, боль. Он посмотрел на Оксану, и та, не выдержав его взгляда, зарыдала еще громче.
— Это правда? — спросил он так тихо, что Алина едва расслышала.
Оксана только кивнула, сотрясаясь от рыданий.
Кирилл сел на стул в коридоре и обхватил голову руками. Молчание было оглушительным.
— Я… я не знал… — прошептал он. — Алин, я клянусь, я ничего не знал. Я верил ей… маме…
— Я знаю, — так же тихо ответила Алина.
— Что же теперь делать? — он поднял на нее растерянный, умоляющий взгляд. — Куда она пойдет с ребенком?
И в этот момент Алина поняла, что все кончено. Даже сейчас, зная правду, зная, что его обманывали, что его использовали против собственной жены, первым, о чем он подумал, было не ее предательство, не разрушенное доверие. А то, «куда она пойдет». Его всепоглощающая, убийственная доброта к посторонним снова взяла верх.
— Это уже не наши проблемы, Кирилл, — сказала она холодно. — Пусть о ней позаботится твоя мама. Она же все это затеяла.
— Но, Алин, так нельзя… Она же… с ребенком… Давай я сниму ей комнату на первое время, помогу с деньгами…
Алина посмотрела на него как на чужого.
— Ты как хочешь. Но в этом доме их больше не будет.
Оксана с сыном ушли. Кирилл дал ей денег, вызвал такси. Когда за ними закрылась дверь, в квартире наступила звенящая тишина.
— Прости меня, — сказал Кирилл, подходя к Алине. Он попытался ее обнять, но она отстранилась.
— Я не могу поверить, что мама… как она могла?
— Она могла, — ответила Алина. — Вопрос в другом. Что теперь будешь делать ты?
— Я поговорю с ней. Я все ей выскажу!
— И что? Она извинится, и вы снова будете лучшими друзьями? А потом она придумает новый план?
— Нет! Я не позволю ей больше лезть в нашу жизнь!
Но Алина ему уже не верила. Она видела его растерянность, его неспособность принять жесткое решение. Он не был «маменькиным сынком» в классическом понимании. Он просто был слабым. Человеком, который панически боялся быть «плохим» в глазах других, даже если для этого нужно было предать самого близкого.
Они прожили в этой звенящей тишине еще неделю. Кирилл был подчеркнуто заботлив, пытался загладить вину, но Алина чувствовала между ними пропасть. Он так и не съездил к матери. «Я пока не готов, — говорил он. — Мне нужно все обдумать».
Алина все для себя решила. В один из вечеров, когда он вернулся с работы, его ждал собранный чемодан.
— Что это? — не понял он.
— Тебе нужно время подумать? — спокойно спросила Алина. — Подумай. У мамы. У нее просторно. И она всегда тебе рада.
— Алина, ты меня выгоняешь?
— Я даю тебе возможность сделать выбор. Не между мной и мамой. А между тем, чтобы быть мужчиной и защищать свою семью, и тем, чтобы оставаться хорошим мальчиком для всех. Судя по всему, второе тебе ближе.
Он стоял, молчал, а потом взял чемодан и ушел, не сказав ни слова.
Алина закрыла за ним дверь на все замки. Она обошла пустую квартиру. Ее крепость. Она отстояла ее. Но цена оказалась слишком высока. На журнальном столике лежала их свадебная фотография. Счастливые, улыбающиеся, они смотрели в будущее, которое так и не наступило. Алина взяла рамку, посмотрела на смеющееся лицо мужа, которого, как оказалось, она совсем не знала. И впервые за все это время заплакала. Это были не слезы обиды или жалости к себе. Это были слезы по умершей любви и по той жизни, которой у них уже никогда не будет.
