Телефон зазвонил, когда Ксения заканчивала распаковывать последнюю коробку с книгами. На дисплее высветился номер матери — тот самый, что она игнорировала последние три недели. Она глубоко вздохнула, вытерла пыльные руки о джинсы и нажала на зелёную кнопку.
— Алё, — голос Ксении звучал сухо и сдержанно.
— Ксюша, здравствуй. Ты что, на нас обиделась? Почему трубку не берёшь? — голос матери был настойчивым, с привычными нотками упрёка.
— Занята была. Ремонт, переезд — сама понимаешь.
— Понимаю я всё. Тётя Люба рассказала, что ты квартиру купила. Почему нам-то не сказала? От родных скрываешь такое событие?
Ксения усмехнулась. Городок был маленький, и новости разлетались быстрее ветра. Тётя Люба, работавшая в риелторской конторе, конечно же, не могла промолчать о том, что «малая Ксюшка» приобрела двушку в новом доме.
— Не скрываю. Просто времени не было сообщить, — соврала Ксения, перекладывая телефон из одной руки в другую, чтобы достать из коробки любимую фарфоровую статуэтку балерины — единственное, что она забрала из родительского дома.
— Что ж, мы с отцом решили приехать к тебе на новоселье. Заодно с квартирой твоей познакомимся. Завтра будем, часам к двум.
Ксения замерла, сжимая в руке хрупкую фигурку.
— Нет, мама. Я не готова к приёму гостей. У меня тут ещё всё вверх дном, — она старалась говорить твёрдо, но голос дрогнул.
— Какие мы тебе гости? Мы твои родители! Поможем обустроиться, советом поделимся. Не впервой квартиры обставлять.
Ксения вспомнила, как в детстве мать и отец «помогали» ей делать уроки. «Ты опять всё напутала! Дай сюда, я сама!» — кричала мать, вырывая тетрадь из её рук. «Бестолочь растёт», — вздыхал отец, просматривая её дневник с четвёрками.
— Мама, я справлюсь сама. Правда, — она попыталась добавить в голос уверенность.
— Не говори глупостей. Мы уже собрались. Отец половину машины вещей тебе отложил — занавески, которые от бабушки остались, кастрюли лишние, стулья со старой дачи. Всё добро тебе везём.
Ксения поставила балерину на полку и опустилась на пол среди коробок. Тридцать два года, а она всё ещё не может сказать твёрдое «нет» этим людям.
— Мама, я сказала — не надо.
— Что не надо? Не надо родителям помогать единственной дочери? Всё, решено. Завтра будем, адрес тётя Люба дала. Целую!
Связь прервалась. Ксения сидела на полу, обхватив колени руками, и смотрела на только что расставленные книги. Новая жизнь, до которой оставался всего один шаг, снова ускользала…
В детстве, когда одноклассники хвастались новыми игрушками и красивой одеждой, Ксения молчала. «У тебя всё есть, не хуже других», — говорила мать, натягивая на неё куртку, доставшуюся от двоюродной сестры. «Ксюха, ну чего тебе ещё надо? Сыта, одета, крыша над головой есть», — отец всегда смотрел на неё как на неблагодарную нахлебницу.
Она росла тихим ребёнком, который не просит лишнего. В седьмом классе, когда учительница объявила о туристической поездке в Петербург, Ксения даже не принесла домой информационный листок. Зачем? Она и так знала ответ.
Но пятёрки в школе, как и отсутствие запросов, не спасали от постоянного недовольства родителей.
— Ксюха, ты посуду вымыла? А чего чашки не протёрла? Смотри, разводы! — мать хваталась за сердце, а отец сокрушённо качал головой.
— Я старался дать тебе всё, чего у меня не было, а ты даже элементарного сделать не можешь, — его любимая фраза, произносимая с тяжёлым вздохом.
Всё изменилось, когда она поступила в педагогический колледж в соседнем городе. Общежитие казалось раем. Девчонки из комнаты часто удивлялись её радости от простых вещей — возможности включить музыку или задержаться на лишний час в библиотеке без необходимости отчитываться.
А потом был первый заработок — подработка в детском саду. Ксения помнила, как дрожали руки, когда она пересчитывала свои первые честно заработанные деньги. Не так много, но это было начало. Начало её независимости.
— Мы с отцом решили переехать в деревню, к бабушке. Дом там пустует, а нам на пенсии в самый раз, — сообщила мать по телефону через год после её выпуска. — Квартиру сдавать будем. Ты не думай возвращаться, там уже жильцы присмотрены.
Ксения тогда промолчала, хотя внутри всё кипело от обиды. Её даже не спросили. Просто вычеркнули из уравнения. Как будто она не имела никакого права на ту квартиру, в которой выросла.
С того дня она поклялась себе, что у неё будет свой дом. Место, куда никто не придёт без приглашения. Где не будут считать каждую копейку, потраченную на неё. Где она сама решит, какого цвета будут шторы и на какой стороне кровати спать…
Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно, словно старался компенсировать отсутствие тех трёх недель, когда Ксения не отвечала на звонки родителей. Она бросила взгляд на часы — 13:40. Приехали раньше.
За дверью стояли родители, нагруженные сумками и пакетами. Отец держал свёрнутый ковёр — тот самый, с бурыми пятнами от чая, который всегда лежал в их гостиной.
— Здравствуй, доченька, — мать попыталась поцеловать её в щёку, балансируя с объёмной сумкой в руках.
— Привет, — Ксения отступила в сторону, пропуская их в прихожую.
— Фу-ты ну-ты, как живёшь-то! — отец присвистнул, оглядывая новую квартиру. — А говорили, что на новостройку денег не хватит. Видать, скопила, заначку держала.
Ксения стиснула зубы. Десять лет она откладывала деньги. Жила в съёмной комнатушке, экономила на всём, брала дополнительные часы в школе, летом подрабатывала в детских лагерях, давала частные уроки.
— Проходите на кухню, чай поставлю, — она направилась к плите, чувствуя, как мать уже рассматривает каждый угол, каждую деталь её нового дома.
— А ты неплохо устроилась, — в голосе матери звучало что-то среднее между удивлением и недоверием. — Только вот шторы эти зачем повесила? Совсем безвкусица! Я тебе привезла нормальные, бархатные, с кистями.
Ксения промолчала, наливая воду в чайник. Её светлые льняные занавески, за которые она отдала половину месячной зарплаты, были единственными в магазине и идеально подходили к её минималистичному интерьеру.
— А это что за штуковина? — отец указал на компактную кофемашину.
— Кофемашина, — ответила Ксения, доставая чашки.
— Деньги на ветер! Турка в сто раз дешевле, а кофе вкуснее, — он покачал головой. — Ладно, я пока ковёр в гостиной разверну. Куда его ложить-то?
— Класть, а не ложить. Никуда, — Ксения поставила чашки на стол с такой силой, что они звякнули. — Я не буду стелить этот ковёр. У меня новый ламинат, он и так тёплый.
Отец замер с ковром в руках, а мать резко повернулась к дочери.
— Ты чего это, Ксюха? Мы к тебе со всей душой, а ты нос воротишь? — мать скрестила руки на груди.
— Я не ворочу нос. Я просто не хочу этот ковёр, — каждое слово давалось с трудом, но Ксения продолжала говорить. — И шторы ваши тоже не хочу. И кастрюли. Ничего не хочу.
— Это как понимать? — отец опустил ковёр на пол.
— Понимать нужно буквально. Это моя квартира. Я сама решаю, что здесь будет, а чего не будет.
Мать всплеснула руками:
— Вот оно что! Квартиру купила и сразу родителей не уважаешь? Мы тебя растили, кормили, одевали, а ты…
— А я что? — Ксения почувствовала, как внутри поднимается волна, которую она сдерживала годами. — Что я вам должна за то, что вы выполняли свои родительские обязанности?
— Да как ты смеешь? — голос матери взлетел до привычных в детстве Ксении высот. — Мы тебе всю жизнь отдали!
— Нет, — Ксения покачала головой. — Вы всю мою жизнь давали мне понять, что я — обуза. Что каждая копейка, потраченная на меня — это жертва с вашей стороны. Что я должна быть благодарна за то, что у меня есть крыша над головой и еда. Как будто это что-то особенное, а не базовые потребности ребёнка.
Отец хмыкнул:
— Начиталась своих умных книжек. Психолога нашла, наверное. Вбил тебе в голову всякую чушь.
— Это не чушь, — Ксения сделала глубокий вдох. — Знаете, сколько раз я слышала от вас, что я глупая? Неумеха? Бестолочь? Каждый день моего детства вы находили повод указать мне на мои недостатки. А теперь пришли в мой дом и снова пытаетесь диктовать, как мне жить.
— Мы хотели как лучше! — мать уже перешла на крик. — Что плохого в том, что мы хотим помочь родной дочери?
— Помочь? — Ксения горько усмехнулась. — Вы не помогаете. Вы контролируете. Всегда контролировали. Когда я пыталась сделать что-то сама, вы отбирали у меня эту возможность, а потом упрекали в беспомощности.
В кухне повисла тяжёлая тишина. Чайник щёлкнул, закипев, но никто не обратил на него внимания.
— Всё детство вы меня унижали, а теперь, когда я квартиру купила, вы заявились тут же? — Ксения посмотрела на родителей, чувствуя, как дрожат руки. — Не приму. Не приму ваших вещей, ваших советов, вашего контроля. Хватит.
Мать сжала губы в тонкую линию:
— Неблагодарная. Мы к ней со всей душой, а она…
— Душой? — Ксения почувствовала, как глаза наполняются слезами, но не позволила им пролиться. — Когда я в последний раз слышала от вас, что вы меня любите? Когда вы последний раз спрашивали, как у меня дела — по-настоящему спрашивали, а не для проформы? Когда вы радовались моим успехам, а не искали, к чему придраться?
Отец поднял ковёр с пола:
— Пойдём, Валя. Нечего нам тут делать. Раз не нужны мы ей — не будем навязываться.
Мать метнула на дочь последний гневный взгляд:
— Я всё поняла. Успеха добилась и сразу родителей забыла. Модно сейчас родителей винить во всех своих проблемах. Только помни, что если что случится — не к кому тебе будет прийти.
Ксения смотрела, как они собирают свои сумки и пакеты. Внутри было пусто и одновременно легко, словно после долгой болезни.
— Я не виню вас, — произнесла она тихо. — Я просто хочу жить своей жизнью. Без оглядки на ваше мнение. Без страха сделать что-то не так. Без чувства вины за то, что я существую.
Мать остановилась в дверях:
— Мы тебе добра желали. Всегда.
— Я знаю, — кивнула Ксения. — Но ваше добро душило меня. Я хочу сама решать, что для меня хорошо, а что плохо.
Дверь за родителями закрылась. Ксения стояла в прихожей, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице. Когда всё стихло, она вернулась на кухню и выключила чайник. Постояла у окна, глядя, как родители грузят свои сумки в машину. Отец что-то громко говорил, размахивая руками, мать качала головой.
Странно, но боли не было. Только облегчение и лёгкая грусть. Как будто она наконец сняла тяжёлый рюкзак, который тащила всю жизнь.
Первое время Ксения вздрагивала от каждого телефонного звонка, но родители не звонили. Прошёл месяц, потом второй. Она полностью обустроила квартиру, купила новую мебель, повесила картины — всё так, как хотела сама. Никто не критиковал её выбор, не закатывал глаза на «бесполезные траты». Это было непривычно и прекрасно.
В школе, где она преподавала литературу, начался новый учебный год. Ксения всегда любила сентябрь — время начинаний и новых возможностей. В этом году она взяла классное руководство в пятом классе — тридцать два ребёнка, каждый со своим характером и историей.
— Ксения Павловна, а можно вопрос? — маленькая Соня с косичками подняла руку после урока.
— Конечно, Сонечка.
— А вы строгая учительница?
Ксения улыбнулась:
— А ты как думаешь?
— Не знаю, — девочка пожала плечами. — Вы не кричите, как математичка. Но вдруг вы просто притворяетесь?
— Знаешь, Соня, я считаю, что криком и унижением ничему научить нельзя, — Ксения присела на край парты. — Я буду требовательной, но справедливой. И всегда готова выслушать твоё мнение, даже если оно отличается от моего.
Девочка просияла:
— Тогда вы не строгая, а правильная!
Это определение — «правильная» — Ксения вспоминала весь день. Она никогда не думала о себе в таких категориях. Для родителей она всегда была недостаточно хорошей, недостаточно умной, недостаточно благодарной. Никогда — правильной.
Вечером, возвращаясь домой, она купила в цветочном магазине небольшой кактус в глиняном горшке. Продавщица удивлённо подняла брови:
— Для подарка заворачивать?
— Нет, это для меня, — Ксения бережно взяла растение. — Новоселье отмечаю.
Дома она поставила кактус на подоконник в кухне и сварила себе кофе в своей «дорогой и бесполезной» кофемашине. Сидя у окна с чашкой, она смотрела на вечерний город, расстилавшийся под её окнами, и думала о том, как долго шла к этому моменту покоя.
Телефон зазвонил неожиданно. На экране высветилось «Мама». Ксения несколько секунд смотрела на мигающий дисплей, прежде чем ответить.
— Алё.
— Здравствуй, Ксюша, — голос матери звучал необычно тихо. — Как ты?
— Нормально, — Ксения сделала глоток кофе. — А вы как?
— Да ничего. Отец теплицу новую поставил, огурцы уже собираем.
Повисла пауза. Ксения слышала, как мать дышит в трубку, словно собираясь с мыслями.
— Я тут подумала… Может, заедешь к нам в выходные? Огурчиков своих дадим, яблок. У нас сейчас яблоки поспели, сорт хороший.
Ксения закрыла глаза. Как легко было бы согласиться. Приехать, взять гостинцы, выслушать все замечания о своей жизни, одежде, причёске — и снова почувствовать себя маленькой девочкой, которая всем мешает.
— Спасибо, мама, но в эти выходные я не смогу. У меня планы.
— Какие ещё планы? — в голосе матери промелькнули знакомые нотки раздражения, но она быстро сдержалась. — Ну, как скажешь. Может, в следующие?
— Может быть, — уклончиво ответила Ксения. — Я позвоню заранее, хорошо?
— Хорошо, — мать помолчала. — Ксюш, ты это… не сердись на нас. Мы как умели, так и воспитывали. Своих родителей примером брали.
Это было самое близкое к извинению, что Ксения когда-либо слышала от матери.
— Я знаю, мама.
— Ну, звони тогда. Будем ждать.
Связь прервалась. Ксения отложила телефон и вернулась к созерцанию вечернего города. Она знала, что не поедет к родителям в ближайшее время. Возможно, когда-нибудь потом, когда окончательно окрепнет в своей независимости. Когда научится без страха говорить «нет». Когда перестанет ждать одобрения от тех, кто не умеет его давать.
А пока у неё было всё, о чём она мечтала — свой дом, любимая работа и свобода выбора. Свобода быть собой без оглядки на чужие ожидания…
Зима выдалась снежной. Ксения любила возвращаться домой после рабочего дня, заваривать чай и садиться с книгой у окна, наблюдая, как снежинки кружатся в свете фонарей. Её кактус на подоконнике оброс компанией — теперь рядом с ним стояли фиалки, драцена и маленький лимон, который она вырастила из косточки.
В школе всё шло своим чередом. Её пятиклашки готовились к новогоднему представлению, и Ксения проводила с ними дополнительные репетиции после уроков. Она замечала, как раскрываются дети, когда им дают возможность проявить себя, не опасаясь насмешек и унижения.
— Ксения Павловна, смотрите, что я нарисовал! — Миша, самый тихий мальчик в классе, протянул ей лист бумаги с изображением фантастического города.
— Ого, Миша, это потрясающе! У тебя настоящий талант, — она искренне восхищалась детализацией рисунка.
— Правда? — мальчик недоверчиво посмотрел на неё. — А папа говорит, что это ерунда и время зря трачу…
Ксения на мгновение увидела в его глазах отражение своего детского разочарования, когда отец равнодушно отмахивался от её первых школьных успехов.
— Знаешь, Миша, — она присела рядом с мальчиком, — взрослые иногда не понимают, насколько важно то, что мы любим делать. Но это не значит, что нужно останавливаться. Продолжай рисовать. Я уверена, что однажды твой папа тоже увидит, какой ты талантливый.
Миша улыбнулся, и в этой улыбке Ксения увидела надежду — то, чего так часто не хватало ей самой в детстве.
Вечером, проверяя тетради, она нашла среди них сложенный вчетверо листок. Развернув его, она увидела рисунок — учительница с книгой в руках, окружённая детьми. Внизу неровным детским почерком было написано: «Ксении Павловне от 5 «Б». Вы самая лучшая!»
Она прикрепила рисунок магнитом к холодильнику и долго смотрела на него, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Не от грусти — от переполнявшей её благодарности за то, что жизнь всё-таки сложилась так, как она хотела. За то, что она нашла в себе силы вырваться из замкнутого круга унижений и недоверия. За то, что теперь могла дать детям то, чего сама была лишена — безусловное принятие и поддержку.
В один из вечеров, проверяя тетради, Ксения обнаружила сложенный вчетверо листок. На нём был рисунок — учительница с книгой в руках среди детей. Внизу детским почерком написано: «Ксении Павловне от 5 «Б». Вы самая лучшая!»
Она прикрепила рисунок к холодильнику, невольно вспомнив, как в детстве её собственные рисунки никогда не удостаивались места на видном месте. «Куда ты эту мазню лепишь?» — спрашивала мать, снимая очередной лист с холодильника.
Телефон зазвонил ближе к полуночи. Незнакомый номер.
— Алё?
— Ксюша? Это тётя Люба, — голос был тревожным. — Твой отец в больницу попал. Инфаркт. Мать просила сообщить.
Ксения напряглась:
— Насколько всё серьёзно?
— Состояние тяжёлое. Врачи борются.
Ксения молчала. В голове мелькали обрывки воспоминаний — отец выбрасывает её неудачный школьный проект, отец кричит, что она транжира, отец равнодушно листает журнал, пока она рыдает над контрольной…
— Ксюш, ты приедешь? — голос тёти Любы вернул её в реальность.
— Нет, — ответила она после паузы. — Передайте маме, что я на связи. Если понадобятся деньги на лечение — переведу. Но приехать не смогу.
— Совсем?
— У меня уроки, дети. Я не могу всё бросить.
Повисла тишина. Потом тётя Люба вздохнула:
— Ладно, я понимаю. Передам. Держись там.
Ксения положила трубку и долго смотрела в тёмное окно. Не было ни облегчения, ни вины — только спокойная уверенность в своём решении. Она больше не будет бежать по первому зову, жертвуя собой ради тех, кто никогда не ценил её жертв.
Через три дня мать позвонила сама.
— Отцу лучше, — сухо сообщила она. — Перевели из реанимации.
— Я рада, — искренне ответила Ксения.
— Не приедешь, значит? — в голосе матери звучал вызов.
— Нет. Я же объяснила тёте Любе.
— Обиделась, да? Мстишь нам?
Ксения усмехнулась:
— Нет, мама. Не мщу. Просто живу своей жизнью. Как вы жили своей, не считаясь со мной.
— Мы родители твои!
— И что это меняет? — Ксения говорила спокойно. — Родители не имеют права требовать от детей вечной благодарности за то, что исполняли свой долг. Как и дети не обязаны жертвовать собой ради родителей только потому, что те их родили.
— Да что ты несёшь? — возмутилась мать. — Какие мы тебе плохие родители? Всё для тебя делали!
— Всё, кроме одного — не научили меня любить себя. Зато отлично научили ненавидеть. За это отдельное спасибо.
— Ты… — мать задохнулась от возмущения. — Не дай бог тебе испытать, как дети тебя отблагодарят!
— У меня не будет детей, мама, — Ксения произнесла это без сожаления. — Я решила ещё в детстве, что не хочу рисковать. Вдруг я буду такой же матерью, как ты?
В трубке послышался резкий вздох.
— Ты… ты чудовище.
— Нет. Я просто больше не играю по вашим правилам.
Ксения отключила телефон и подошла к окну. Внизу светились окна соседних домов — целый мир, живущий своей жизнью. Её мир, в котором она сама устанавливала правила. И это было правильно.
Через месяц от матери пришло сообщение: «Отцу лучше. Выписали. Тётя Люба дала почитать книгу про трудных родителей. Не знаю, права ты или нет, но… может, поговорим когда-нибудь? Без претензий».
Ксения прочитала сообщение дважды, отложила телефон и не ответила. Может быть, когда-нибудь она будет готова. А может, и нет. Теперь это был её выбор — и никто не мог заставить её чувствовать себя виноватой за то, что она наконец научилась говорить «нет».
