– А у Светочки нашей детки-то опять кашляют, – обронила Зоя Ивановна, аккуратно помешивая сахар в чашке с чаем. Фарфор тонко звякнул о фарфор. – Сырость в этой съёмной квартире жуткая. Грибок по углам пошёл, представляете? Андрей обои переклеивал, а он, проклятый, опять лезет.
Женя почувствовала, как внутри всё сжалось в холодный комок. Она знала этот тон свекрови – мягкий, вкрадчивый, с нотками вселенской скорби. Так Зоя Ивановна начинала издалека, подготавливая почву для очередной просьбы, от которой невозможно было отказаться без того, чтобы не прослыть бессердечной эгоисткой. Олег, муж Жени, сидел рядом и сосредоточенно мазал масло на кусок хлеба, словно не замечая нависшего в воздухе напряжения.
– Да, плохо дело, – поддакнул он, не поднимая глаз. – Надо что-то думать.
– А что тут думать? – тут же подхватила Зоя Ивановна, и её голос обрёл стальные нотки. – Все мы одна семья. Помогать надо друг другу. Не чужие же люди. У Светы трое по лавкам, муж на одной работе крутится, как белка в колесе, едва на еду и аренду хватает. Разве это жизнь?
Женя молча отпила чай. Её квартира, двухкомнатная, светлая, в хорошем районе, доставшаяся ей от бабушки, всегда была для родни мужа как кость в горле. Сначала были намёки на то, что молодой семье нужно жить отдельно от родителей, и Зоя Ивановна могла бы переехать к ним, чтобы «не мешать». Потом – разговоры о том, что квартира пустует зря, пока они с Олегом ютятся в его маленькой «однушке» на окраине. Женя отбивала все атаки. Она сама сделала в бабушкиной квартире ремонт, вложив в неё все свои сбережения и душу. Это было её место силы, её крепость.
Когда они с Олегом поженились, он переехал к ней. Его квартиру решили сдавать, чтобы были дополнительные деньги. Первое время всё было спокойно, но вот сестра Олега, Света, родила третьего, и их жизнь в съёмном жилье превратилась в перманентную борьбу за выживание.
– Мы вот с отцом думали… – Зоя Ивановна посмотрела прямо на Женю, и её взгляд был твёрдым, как буравчик. – Квартира Олега маленькая для них. А твоя, Женечка… она же большая. Две комнаты. Вы с Олегом в одной, а Света с семьёй – в другой. Временно, конечно. Пока они на ноги не встанут.
Женя медленно поставила чашку на блюдце. Комок внутри разросся, мешая дышать.
– Зоя Ивановна, у них трое детей. Как вы себе это представляете? Мы, и они – пятеро человек – в одной комнате?
– Ну почему же в одной? Дети маленькие, можно и на полу матрасы постелить. Или на кухне кто-то. Главное – крыша над головой, и не в сырости, – свекровь говорила так, будто это было самое очевидное и простое решение в мире.
Олег наконец поднял голову. В его глазах плескалась мольба.
– Жень, ну правда, может, подумаем? Они же не навсегда. На пару месяцев. Света работу найдёт, как младший в садик пойдёт, Андрей подработку ищет. Они съедут, как только смогут.
– «Пара месяцев» с тремя детьми – это вечность, Олег, – отрезала Женя, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Это не жизнь будет, а коммунальный ад. У нас не будет ни минуты личного пространства. Я прихожу с работы, чтобы отдохнуть, а не для того, чтобы наблюдать за чужой семьёй.
– Почему чужой? – обиженно надула губы Зоя Ивановна. – Это моя дочь, мои внуки. Твоя семья, между прочим.
– Моя семья – это я и мой муж, – твёрдо сказала Женя. – И я хочу жить со своим мужем в своей квартире, а не в таборе.
Разговор на этом заглох. Атмосфера за столом стала такой густой, что её можно было резать ножом. Домой они с Олегом ехали в полном молчании. Уже в квартире, когда Женя переодевалась в домашнюю одежду, муж подошёл к ней сзади и положил руки на плечи.
– Жень, не сердись на маму. Она за Светку переживает. Ты же видишь, как им тяжело.
– Я вижу, Олег. Но почему решение их проблем должно происходить за мой счёт? Почему именно я должна пожертвовать своим комфортом, своим домом? У Светы есть муж, пусть он и решает эти проблемы.
– У него не получается! – с отчаянием воскликнул Олег. – Ты думаешь, ему нравится смотреть, как его дети болеют? Он пашет, Жень, но цены на аренду сам знаешь какие.
– Тогда пусть ищут варианты. Комнату в общежитии. Квартиру подешевле, дальше от центра. Почему именно моя квартира стала единственным спасением?
– Потому что она есть! Потому что она пустует наполовину! – Олег начинал заводиться. – Мы живём в одной комнате, вторая стоит закрытая! Для кого ты её бережёшь?
– Для себя! Для нас! – почти крикнула Женя. – Чтобы у нас была гостиная, где можно принять друзей! Чтобы я могла побыть одна, если захочу! Чтобы у нашего будущего ребёнка была своя комната, в конце концов!
– До ребёнка ещё дожить надо! А моим племянникам помощь нужна сейчас! – Олег отдёрнул руки и отошёл к окну. – Я не думал, что ты такая… чёрствая.
Это слово больно ударило Женю. Чёрствая. За то, что не хотела превращать свой дом в проходной двор. За то, что защищала свои границы. Она ничего не ответила, просто вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Ночь она провела на диване в гостиной – той самой комнате, которая стала яблоком раздора.
Следующие несколько дней были пыткой. Олег ходил мрачный, почти не разговаривал. Вечерами ему постоянно звонила то мать, то сестра. Женя слышала обрывки фраз: «Она не соглашается…», «Я пытаюсь…», «Дайте мне время». Он пытался. Он давил на неё каждый день, но уже не с наскока, а методично, капля за каплей.
– Послушай, а если так: они платят нам за коммуналку. За всю квартиру. Это же справедливо? – предлагал он один из вариантов.
– Олег, дело не в деньгах. Дело в том, что я не хочу жить с посторонними людьми.
– Они не посторонние! Это моя сестра!
– Для меня – посторонние. Я выходила замуж за тебя, а не за всю твою семью.
В один из вечеров раздался звонок в дверь. На пороге стояла Света с заплаканными глазами. За её спиной маячил мрачный муж Андрей, а из-за его ног выглядывали трое детей с испуганными личиками.
– Женечка, пусти, пожалуйста, – зашептала Света, всхлипывая. – Нас выселили. Хозяин продал квартиру, дал нам три дня на сборы. Нам некуда идти. Совсем некуда.
Женя смотрела на эту делегацию и чувствовала, как её охватывает ледяная ярость. Это был спектакль. Дешёвый, плохо срежиссированный спектакль, главная роль в котором отводилась ей – роли спасительницы или злодейки. Олег, выскочивший из комнаты на шум, замер на полуслове.
– Света? Что случилось? – его голос дрогнул.
– Нас на улицу выгнали, братик! – зарыдала Света в голос. – С детьми! Ночью! Куда нам теперь?
Зоя Ивановна, очевидно, была режиссёром. Она знала, что Женя не сможет выставить за порог женщину с тремя детьми. Расчёт был точным и беспощадным.
Женя обвела взглядом заплаканное лицо Светы, угрюмую физиономию её мужа, испуганные детские глаза. Потом перевела взгляд на Олега. Он смотрел на неё с такой надеждой и мольбой, что ей стало дурно. Он был на их стороне. Он уже всё решил за неё.
– Хорошо, – сказала она сухо, чувствуя, как внутри что-то обрывается. – Заходите. В гостиную.
Радости Светы не было предела. Она бросилась обнимать Женю, что-то лепеча про то, что она знала, что у Жени доброе сердце. Андрей молча внёс в квартиру сумки и баулы. Дети, осмелев, тут же разбежались по квартире, трогая всё руками.
В тот вечер Женя поняла, что проиграла.
Начался ад. Гостиная превратилась в склад вещей, спальню и игровую одновременно. Постоянный шум, крики, плач. Утром очередь в ванную и туалет. Вечером – битва за плиту на кухне. Света оказалась не самой чистоплотной хозяйкой. Крошки на столе, грязная посуда в раковине, разбросанные по всей квартире игрушки стали нормой.
Женя приходила с работы и чувствовала себя чужой в собственном доме. Она запиралась в их с Олегом спальне и сидела там до ночи. Олег пытался сглаживать углы.
– Ну потерпи ещё немного, милая. Они скоро съедут. Света уже ищет работу.
Но Света не искала работу. Она целыми днями сидела дома с детьми, смотрела сериалы и жаловалась по телефону матери на то, как ей тяжело. Андрей уходил рано, приходил поздно, ел то, что ему оставляли, и ложился спать на матрасе посреди гостиной.
Прошёл месяц. Потом второй. Разговор о переезде больше не заводился. Родственники мужа вели себя так, будто они всегда здесь жили и будут жить. Однажды Женя, вернувшись домой раньше обычного, застала в своей квартире Зою Ивановну. Та деловито осматривала шторы в спальне.
– Ой, Женечка, а ты уже пришла, – ничуть не смутившись, сказала свекровь. – А я вот думаю, шторы у вас тут такие мрачные. Надо бы поменять на что-то повеселее. Я в магазине такие красивые видела, в цветочек.
– Не надо ничего менять, – ледяным тоном ответила Женя. – И что вы вообще делаете в моей спальне?
– Как это что? Помогаю. Светочке одной тяжело, вот я и приехала, прибраться, приготовить. Вы же целыми днями на работе, а тут трое детей, за ними глаз да глаз нужен.
Женя посмотрела на свою спальню. На её туалетном столике стояли какие-то пузырьки и баночки Светы. На кресле валялась детская кофта. Это была последняя капля.
Вечером она дождалась Олега. Она не стала кричать. Она говорила тихо и отчётливо.
– Олег. Завтра утром твоей сестры с её семьёй в моей квартире быть не должно.
Олег побледнел.
– Жень, ты чего? Куда они пойдут?
– Меня это не волнует. У них был месяц, чтобы найти жильё. Они палец о палец не ударили. Я больше не намерена это терпеть. Либо они, либо я.
– Ты ставишь мне ультиматум? – в его голосе прозвучало недоверие.
– Да. Я ставлю тебе ультиматум. Это моя квартира. И я не хочу делить её ни с кем, кроме своего мужа. Если, конечно, мой муж на моей стороне.
Олег долго молчал, глядя в одну точку. Потом тяжело вздохнул.
– Я поговорю с ними.
Разговор, видимо, был тяжёлым. Женя слышала приглушённые крики из гостиной. Света визжала, что Женя – бессердечная тварь, которая выгоняет на улицу её детей. Андрей что-то бубнил про то, что они имеют право. Громче всех был голос Олега, который пытался их урезонить.
Под утро они начали собираться. Молча, со злостью швыряя вещи в сумки. Зоя Ивановна приехала на подмогу. Увидев Женю, она процедила сквозь зубы:
– Бог тебе судья. Выгнать родню с малыми детьми… Не по-людски это. Не будет тебе счастья.
Женя не ответила. Она стояла, прислонившись к косяку, и смотрела, как её дом освобождается от чужого присутствия. Когда за последним баулом захлопнулась дверь, она прошла в гостиную. Комната выглядела так, словно по ней пронёсся ураган. Грязные пятна на ковре, сломанная игрушка в углу, стойкий запах чужой жизни.
Олег стоял посреди комнаты, глядя в окно. Спина его была напряжена.
– Ну что, ты довольна? – спросил он, не оборачиваясь. – Ты победила.
– Здесь не было победителей и проигравших, Олег, – тихо сказала Женя. – Была только попытка защитить свой дом и свою семью. Нашу с тобой семью.
– Семью? – он горько усмехнулся. – Ты выгнала мою семью.
Он повернулся, и Женя увидела его глаза. В них не было любви или понимания. Только холодное, глухое отчуждение. Он смотрел на неё как на врага.
– Они бы никогда не уехали, Олег. Ты сам это понимаешь.
– Они бы уехали! Нужно было просто ещё немного подождать! А ты… ты просто не захотела. Тебе твои шторы и ковры дороже живых людей.
Он вышел из комнаты, хлопнув дверью. Женя осталась одна посреди разгромленной гостиной. Она отвоевала свою квартиру. Свою территорию. Но в этот момент она с ужасающей ясностью поняла, что цена этой победы оказалась слишком высока. Она отвоевала стены, но потеряла человека, которого любила.
Они продолжали жить в одной квартире, как соседи. Спали в одной постели, но между ними лежала пропасть. Олег больше не звонил матери в её присутствии. Он перестал рассказывать о своих делах, делиться мыслями. Он просто существовал рядом, отгородившись стеной молчания и обиды. Женя пыталась пробиться сквозь эту стену, заговаривала с ним, предлагала куда-то сходить, но натыкалась на вежливое безразличие.
Однажды она не выдержала.
– Олег, мы так и будем молчать? Может, поговорим?
– А о чём нам говорить, Женя? – он посмотрел на неё усталым, пустым взглядом. – Ты всё сказала в тот день. Я всё понял. Каждый из нас сделал свой выбор.
Он отвернулся и снова уставился в экран телевизора. А Женя смотрела на его чужой, напряжённый затылок и понимала, что проклятие свекрови сбылось. Счастья не было. Была только пустая, гулкая тишина в её собственной, отвоёванной квартире. И эта тишина была страшнее любых детских криков и семейных скандалов. Она была одна. Абсолютно одна в своей безупречной, чистой и правильной крепости.
