— Ты даже в магазине ничего не можешь сделать правильно! — кричала она, и ее голос разносился по всему залу. — На что ты вообще годишься?!
Люди вокруг перешептывались, кто-то хихикал, кто-то брезгливо морщился. Виктор Петрович молчал. Его лицо было каменным, но я видела — его руки дрожали.
— Наденька, ты не подскажешь, как этот отчёт правильно оформить? — Виктор Петрович постучал карандашом по моему столу, улыбаясь своей спокойной улыбкой.
Я оторвалась от бумаг и посмотрела на него. Такой привычный, родной взгляд. Мы с ним работали в одном отделе уже пятнадцать лет — с тех пор, как я только устроилась.
— Опять новые требования придумали? — вздохнула я, протягивая руку за бумагами.
— Да уж, без тебя мне не разобраться, — он присел на край стола, и я невольно отметила, как знакомо и уютно выглядит его привычный свитер с вытертыми локтями.
Так всё и началось.
Мы познакомились, когда я только устроилась в отдел. Виктор Петрович тогда показался мне таким надежным — спокойным, с мягким голосом и всегда готовым помочь. Сначала мы просто здоровались в коридоре, потом стали обедать вместе, а через пару лет уже знали друг о друге все — про его вечно недовольную жену, про моего мужа, который все чаще задерживался «на рыбалке» с бутылкой.
Но настоящая близость началась, когда мой муж окончательно спился. Помню, как я сидела на рабочем месте с красными опухшими глазами, стараясь ни на кого не смотреть.
— Надя, что случилось? — Виктор Петрович подкатился ко мне на стуле так близко, что я почувствовала запах его одеколона.
И я разрыдалась. Прямо на работе. Рассказала все — как муж вчера опять пришел пьяный, как кричал, как разбил мою любимую вазу.
Он молча выслушал, потом сказал:
— Если что — звони. В любое время.
И с тех пор он действительно стал приходить на помощь. То свет в прихожей починит, то продукты принесет, когда я болела. Вначале я оправдывала это простой дружбой, но потом…
Потом я стала ловить себя на том, что жду его звонков. Что улыбаюсь, увидев его сообщение. Что замечаю, как ловко он закатывает рукава, когда берется за мужскую работу.
И самое страшное — я начала завидовать его жене.
«Вот глупая, — думала я, — у нее такой муж, а она…»
А потом стыдилась этих мыслей. Ведь я же не такая. Я не разрушаю семьи.
Но однажды вечером, когда он помогал мне вешать полку, наши руки случайно соприкоснулись, и он не отдернул свою. А посмотрел мне в глаза. И в этом взгляде было столько тепла, что у меня перехватило дыхание.
— Виктор… — прошептала я.
— Я знаю, — он тяжело вздохнул. — Я тоже…
И тогда я испугалась. По-настоящему.
— Нам нельзя, — сказала я твердо. — Ты же женат.
Он хотел что-то ответить, но я буквально вытолкала его за дверь.
А потом плакала всю ночь.
После того вечера я стала избегать его. На работе притворялась, что не замечаю его взглядов, отвечала односложно, а на обеденные перерывы ходила строго с девчонками из бухгалтерии.
Но он не сдавался.
— Надежда Владимировна, — ловил он меня у кулера, — вам не кажется, что мы ведем себя как подростки?
— Мы ведем себя как взрослые люди, — отвечала я, глядя куда-то мимо его плеча. — У вас семья. У меня… свои принципы.
Он вздыхал, проводил рукой по лицу — эта привычка у него появилась как раз в те дни.
— Я же говорил, что собираюсь…
— Не надо, — резко обрывала я. — Не делайте меня такой женщиной.
Но через неделю он снова подкатывал ко мне на стуле:
— Наденька, посмотри отчет, а? Я что-то запутался…
И в голосе его была такая знакомая, родная нотка, что я не могла отказать. Брала бумаги, наши пальцы случайно соприкасались, и я видела, как он задерживает взгляд — будто хочет сказать что-то важное.
А однажды он просто положил передо мной кружку с моим любимым чаем — с бергамотом, который никто в отделе, кроме него, не покупал.
— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя, как предательски теплеют щеки.
— Поговори со мной, — прошептал он в ответ. — Хотя бы пять минут.
Я подняла глаза и увидела в его взгляде такую боль, что у меня сжалось сердце.
— Наденька, сколько можно бегать?
— Я не бегаю, — солгала я, лихорадочно перебирая папки. — Работаю.
— Вранье, — он мягко вынул у меня из рук документы. — Мы же оба знаем правду.
Его пальцы коснулись моих, и я почувствовала, как дрожат руки.
— Виктор, пожалуйста…
— Я живу с ней как с соседкой, — прошептал он. — Уже лет пять. Спим в разных комнатах. Жду только, когда сын свадьбу сыграет — не хочу портить ему праздник.
Я закусила губу. Такой знакомый запах его одежды, этот свитер с потертыми локтями…
— Это не меняет главного, — с трудом выдавила я. — Ты все еще женат.
— Но не любим, — он наклонился ближе. — В отличие от…
— Нет! — я резко отстранилась, ударившись спиной о стеллаж. — Не говори этого. Не заставляй меня чувствовать себя…
Голос сорвался.
— Хорошо, — он отошел, поднял руки в жесте капитуляции. — Но знай: я буду ждать.
И он действительно ждал.
Каждое утро на моем столе появлялась свежая чашка кофе — не слишком горячая, с двумя кусочками сахара, как я люблю.
Когда я простудилась, в моей сумке «волшебным образом» оказались капли от насморка и пастилки от горла.
А в день моего рождения он просто положил на стол маленькую коробочку. Внутри лежал серебряный кулон в виде совы — полгода назад я случайно обмолвилась, что обожаю сов.
Я не выдержала.
— Зачем ты это делаешь? — спросила я, когда поймала его у ксерокса.
Он обернулся, и в его глазах я прочитала то, чего так боялась увидеть.
— Потому что не могу иначе.
В этот момент зазвонил его телефон. На экране — «Люба». Его жена.
Он отвернулся, сжав аппарат в руке.
— Извини, я…
— Иди, — прошептала я. — Ты же сам сказал — после свадьбы сына.
Он хотел что-то ответить, но я уже уходила, сжимая в кулаке злополучный кулон.
На следующий день я надела его под блузку. Чтобы никто не видел. Чтобы только я знала.
Выходной начался как обычно — я решила забежать в супермаркет за продуктами. Взяла корзинку, направилась к молочному отделу, как вдруг услышала злой голос. Резкий, пронзительный, наполненный ядом.
— Ты совсем не соображаешь?! Я же сказала — именно этот сыр!
Я замерла за стеллажом. Сердце бешено заколотилось. Это был голос Любы.
Осторожно выглянув из-за угла, я увидела их. Виктор Петрович стоял с корзинкой в руках, опустив голову, как провинившийся школьник. А перед ним — высокая женщина с ярко-красными губами, которая тыкала пальцем ему в грудь, будто прокалывая насквозь.
— Ты даже в магазине ничего не можешь сделать правильно! — кричала она, и ее голос разносился по всему залу. — На что ты вообще годишься?!
Люди вокруг перешептывались, кто-то хихикал, кто-то брезгливо морщился. Виктор Петрович молчал. Его лицо было каменным, но я видела — его руки дрожали.
Меня затрясло. Я знала, что у них проблемы, но видеть это…
— Вам не стыдно? — вдруг раздался чей-то голос.
И только через секунду я осознала, что это сказала я.
Люба резко обернулась, сверкнув налитыми злобой глазами.
— А вам какое дело?
Я не ответила. Просто посмотрела на Виктора Петровича. Он поднял на меня глаза — и в них читалось столько стыда, боли и… благодарности, что у меня перехватило дыхание.
Люба что-то еще прошипела, схватила пакет и потащила его к кассе. Виктор Петрович на секунду задержался, словно хотел что-то сказать, но я резко развернулась и ушла в другой конец магазина.
Я вышла на улицу, даже не купив того, за чем пришла. Меня трясло.
— Так вот как она с ним обращается…
Я представляла, как он возвращается домой после работы. Как она встречает его упреками. Как он молчит, потому что знает — любое слово вызовет новый взрыв.
— И он терпел это годами…
Но самое страшное — я вдруг поняла, что он не преувеличивал. Все, что он мне говорил, было правдой.
И в этот момент что-то во мне перевернулось.
На следующий день я пришла раньше всех. Сидела за своим столом, пытаясь сосредоточиться на отчетах, но перед глазами снова стояла вчерашняя сцена.
— Надя.
Я вздрогнула. Виктор Петрович стоял в дверях нашего кабинета. Он выглядел уставшим, но… спокойным.
— Поговорим?
Я кивнула. Он закрыл дверь, подошел и сел напротив. Долго молчал, потом сказал:
— Я ушел от нее. Вчера.
Я широко раскрыла глаза.
— Но… свадьба сына?
— Не смог больше ждать, — он провел рукой по лицу. — После того, что было в магазине… Я понял, что если не уйду сейчас — не уйду никогда.
Я не знала, что сказать. Радость, тревога, вина — все смешалось внутри.
— Ты… где теперь живешь?
— Отвез все вещи к сыну. Он меня поддерживает. Буду искать квартиру… — Он вздохнул. — В гостинице пока остановился.
Я почувствовала, как сердце бешено застучало. Руки вспотели.
— Может… может, поживешь у меня? — вырвалось у меня, и я сразу же покраснела. — То есть… если тебе неудобно, то, конечно… Просто чтобы не тратиться на гостиницу…
Он замер. Потом лицо его озарилось такой теплой улыбкой, что у меня перехватило дыхание.
— Правда? Ты не против?
— Нет, — прошептала я, чувствуя, как дрожит голос. — Я… я буду рада.
— Тогда с огромным удовольствием! — он вдруг рассмеялся, и в его глазах появился тот самый свет, который я не видела давно.
Я не смогла сдержать улыбку. В груди распускалось что-то теплое и легкое.
— Принесу вещи сегодня вечером? — спросил он, и в его голосе звучала такая надежда, что мне захотелось обнять его прямо здесь.
Я кивнула, не доверяя своему голосу.
Так он поселился у меня. Сначала говорили, что временно. Но временное имеет обыкновение становиться постоянным.
— Надюш, где мой серый свитер? — раздавался его голос из прихожей.
— В шкафу, на верхней полке, — отвечала я, стараясь скрыть счастливую улыбку.
Его зубная щетка в моем стакане. Его тапочки у моей двери. Его смех на моей кухне по утрам.
— Опять ты чай без блюдца ставишь! — шутя ворчала я, вытирая лужу на столе.
— А ты как моя бабушка, — смеялся он, — такая же аккуратная.
Однажды утром я проснулась от его голоса:
— Надя, смотри! — Он стоял у окна, держа в руках кружку с дымящимся чаем. — Первый снег!
Я подошла, и он обнял меня за плечи. В этот момент я поняла — мне больше не нужно прятать свои чувства.
— Витя… — начала я.
— Я знаю, — перебил он, — я тоже.
Он уже был дома.
