— Я сам, не трогай, — сын оттолкнул Ленины руки, выдернув ремешок рюкзака.
Она вздохнула, не настаивая, и вышла за ним на лестничную площадку. У подъезда было ещё сыро после ночного дождя. Осень начиналась рано — листья в палисаднике уже крошились под ногами. Виктор спустился последним, с большой сумкой на колёсах.
— Макс, шапку возьми, там ветер, — сказал он.
Максим закатил глаза, но всё же надел её, спрятав уши. Лена натянула ворот куртки и обернулась к мужу:
— Ты ключи положил в ту же коробку?
Он кивнул. Они вышли к машине, Виктор поставил сумку в багажник. Сын сел впереди, на пассажирское место, нащупал в телефоне наушники. Лена устроилась сзади.
— Ну, дорога не близкая, — произнёс Виктор, пристёгиваясь. — Может, остановимся по пути, перекусим.
Максим не ответил. Смотрел в окно. Лена по привычке положила термос и пирожки, завернутые в полотенце. Машина тронулась, город просыпался за стеклом, медленно уползал за обочину.
Очень скоро их ждал город, где будет поступать и учиться их приемный сын Максим.
— Помнишь, как ты пугался поездов? — тихо сказала Лена. — А потом сам захотел на экскурсию в депо.
Сын не повернулся. Пальцы монотонно перелистывали экран. Виктор вздохнул и сделал радио тише.
— Мы приедем, поможем тебе устроиться, разложиться. Потом — обратно. Ты справишься, сын.
В ответ — молчание.
Сын не смотрел на них весь вечер, даже когда они прибыли в новую квартиру. Даже когда отец разложил нехитрую еду на столе — бутерброды, варёные яйца, печенье — он вяло поел, убрал за собой посуду и скрылся в комнате. Виктор вышел на балкон, затянулся сигаретой.
Лена подошла к нему, прикрыла дверь:
— Он просто устал. Всё новое: быт, незнакомые, стены. Дай ему время.
Виктор кивнул, но не был уверен. Внутри него шевелилось что-то глухое, как ноющая боль. Он вспомнил, как он носил сына в слинге, как бегал по аптекам в три ночи, искал нужную смесь. Вспомнил, как не спал, когда у Максима поднялась температура. Как работал, не поднимая головы, чтобы хватило на секции, на планшет, на новую куртку.
Утром они уезжали рано. Сын не вышел проводить. Только отправил короткое сообщение: «Ладно, удачи». Без смайликов, без подписи.
Через месяц сын написал Виктору — коротко, без приветствий:
«Я тут встречаюсь с одной девочкой, Машей. Мы с ней почти всё время вместе. Надо кое-что обсудить. У тебя есть время — поговорить?»
Виктор не ответил сразу. Прочитал, положил телефон на стол. Потом вернулся, набрал:
«Вечером после работы. Позвоню». Отправил.
Телефон загорелся через пару минут:
«Ок».
После этого — тишина.
Вечером он не перезвонил, был занят на работе до поздна. Ночью он долго не спал. Лежал с открытыми глазами, слушал, как Лена переворачивается с боку на бок, вздыхает, стонет. Потом вышел на кухню, поставил чайник. И просто сидел. В темноте. Не думая. Просто — смотрел в точку.
На следующий день вечером пискнул телефон. Пришло сообщение от Максима:
«Мы с Машей думаем взять мотоцикл. Не новый. Просто чтобы ездить по делам. Это удобно, чтобы без пробок быстро добираться до учёбы».
Виктор сел на табурет, перечитал. Позвал Лену, показал экран. Она молча посмотрела, потом отвернулась.
— Ответишь? — спросила тихо.
— Завтра, наверное. Пусть тоже подумает.
Но позже, все таки решил ответить сразу:
«Максим, ты же знаешь — у нас ипотека. Это тяжело. Пока мы просто не потянем ещё и мотоцикл».
Ответ пришёл почти сразу:
«Зато вы квартиру мне купили без спроса. Я не просил. А сейчас, когда мне реально нужно — вы опять ничего не можете».
Виктор убрал телефон. Пошёл на кухню. Сел. Долго смотрел в окно. Потом встал, включил воду, будто собирался мыть посуду, но так и стоял, не двигаясь.
Через неделю Максим написал:
«Мы с Машей заедем на выходных. Пообедаем вместе».
Приехали без предупреждения. Маша — вежливая, но холодная. Прямые волосы, тонкие руки, взгляд мимо. Ела понемногу, говорила коротко. Лена старалась, накрыла стол, предлагала добавки. Максим почти не смотрел на родителей, отвечал сухо.
После их ухода Лена вытерла стол, присела, устало опустила руки:
— Она смотрит на нас, как будто мы здесь лишние.
Виктор молчал. Позже вышел на балкон, закурил. Долго стоял, смотрел в небо.
Лена подошла перед сном, села рядом на кровать:
— Он был другим. Ты сам помнишь. Сейчас просто всё навалилось, учёба, быт, чувства… Пройдёт.
Пауза. Потом она сказала:
— Я рассказала ему! Про усыновление. Давно, когда мы с тобой сильно поругались. И… сказала, что ты был против, что ты не хотел! Мне казалось, так ему будет легче! Я не знала, как по-другому!
Он не ответил. Просто вышел на кухню, включил чайник и сел в темноте.
На следующие выходные Максим приехал один. Бросил сумку, зашёл на кухню. Лена уже резала хлеб.
— Привет, — сказал Максим, заходя на кухню. — Я на минуту.
— Привет, сынок. Как дела? — тихо сказала Лена, не поворачивая головы, продолжая резать хлеб.
— Мне уже всё надоело, — бросил он вдруг. — Вы ничего не можете. Ни купить, ни помочь.
— Сейчас тяжело! — Лена повысила голос, резко отложила нож. — Мы тянем всё, что можем! Мы в долгах, но всё равно стараемся, а ты… ты будто не видишь!
Её голос дрогнул, но она не замолчала:
— Отец же тебе объяснял! Ты почему всё игнорируешь и пытаешься нас выставить какими-то виноватыми? Ты хоть знаешь, сколько мы прошли, чтобы тебя в люди вывести?!
— Что вы прошли? Я в жизни ничего не видел. Только школа и дом! Посмотри, как Стас, сосед, живёт! Или Олег из соседнего дома! А я — ничего! Вы меня таким сделали!
Лена встала, прижала полотенце к груди:
— Что ты такое говоришь… Мы на тебя всю жизнь положили.
— А что вы мне дали? У меня ничего нет! Даже ты мне не мать и он не отец, а я приемный. Оформите тогда квартиру на меня и докажите, как вы меня любите. Вы же этого не делаете — боитесь, что мне достанется.
В этот момент на кухню вошёл Виктор. Он всё слышал. Несколько секунд молчал, потом спокойно сказал:
— Не будет никакой переписки. Мы платим за эту квартиру, чтобы у тебя был старт, а не чтобы выторговывать любовь документами. Не нравится — можешь катиться на все четыре стороны.
Максим резко повернулся:
— Вы просто держите меня на поводке! Я сниму квартиру отдельно. Без вашей помощи.
Хлопнула дверь. Максим словно испарился.
Поздно вечером Лена подошла к Виктору:
— Ты мог просто отпустить ситуацию. Это твоя гордость рушит всё.
Он не ответил, хотя очень хотелось. Ночью собрал сумку и уехал на дачу. Рано утром сидел на веранде, смотрел, как качается старая сосна. Не думал. Просто сидел.
Вернулся через три дня. Без объяснений. Повесил куртку, разулся. Лена ничего не спросила. Он не объяснил. Ел молча. Мыл за собой. Спал мало.
Максим не писал. Не звонил. Не приезжал.
Через неделю Виктор перевёл ему деньги — на аренду. Не потому что чувствовал вину. Просто потому, что привык давать и переживать за него. Просто как будто давал ему еще один шанс, понять кто его взял из приюта и 17 лет дарил заботу и любовь.
Прошла неделя. В доме по-прежнему было тихо. Лена говорила мало, Виктор отвечал ещё меньше. Утром он вставал, наливал себе чай, садился за стол и смотрел в окно, пока не уходил на работу. Вечерами — тот же ритуал, только темнее за стеклом.
Иногда он доставал телефон, проверял — нет ли от Максима вестей. Их не было.
Однажды вечером, когда Лена перебирала бельё у гладильной доски, телефон вибрировал. Виктор взял его с полки. На экране:
Сообщение от Максима: «Ты сможешь приехать? У нас тут труба протекать начала, нужно помочь».
Он посмотрел на сообщение, но не открыл. Долго держал телефон в руках. Потом убрал в ящик стола.
В ту ночь он не спал. Вышел на кухню, заварил чай. Лена вышла за ним.
— Он писал? — спросила она, не глядя.
Виктор кивнул.
— Поедешь?
Он покачал головой. Потом сказал:
— Видимо, хватит. Мы должны пожить для себя. Хоть чуть-чуть.
Лена молчала, потом осторожно положила ладонь ему на плечо. Он не шевельнулся.
Через пару дней они поехали на дачу. Тишина. Прохлада. Запах деревьев.
Виктор чинил забор, Лена перебирала старые книги. Вечером они сидели на веранде. За оградой играли дети — чужие, шумные, но уже не раздражающие.
Ближе к вечеру заскочил сосед, принёс корзинку с яблоками. Присел на ступеньку рядом. Разговорились — про жизнь, про детей. Про то, как трудно бывает понять, когда нужно держать, а когда — отпустить. Говорили негромко, с долгими паузами. Просто, без выводов.
Потом сосед сказал:
— Ты держишься. Я бы не смог. Ты — настоящий отец.
Виктор кивнул. Спасибо не сказал.
Позже, когда стемнело, они сидели у мангала, жарили сосиски, Угли медленно тлели. Воздух был прохладным, пахло дымом и сухой травой. В небе загорались первые звёзды, редкие и тусклые. Комары лениво жужжали у фонаря, звуки были мягкими, как в детстве — будто всё вокруг стало тише, внимательнее. Лена аккуратно подвинула кружку с напитком поближе к Виктору.
— Сколько мы прошли. И сколько… в итоге, — тихо сказал он.
Она не ответила сразу. Потом сказала:
— Я не знаю, правильно ли мы всё делали. Но мы правда старались.
Он кивнул. Потом встал, зашёл в дом. Долго стоял у полки с фотоальбомами. Не открывал. Просто смотрел.
Поздно вечером он снова вышел на веранду. Сел рядом с Леной. Оба молчали.
— Ты знаешь… — начал он. — Я как-то учил его кататься на велосипеде. Он боялся, кричал. А я бежал сзади и не отпускал. Только когда он поехал — сам, я понял, что всё…
Он не договорил. Только посмотрел в темноту.
На следующий день, когда они собирались домой, Лена закрывала окна, а Виктор выносил мусор, пришло новое сообщение:
Спасибо за помощь. Впрочем, как всегда — всё самим приходится дожимать. Так он выразил свое недовольство, что Виктор даже не ответил когда ему нужно было помочь с протекающей трубой.
Виктор поставил мешок у крыльца, посмотрел на экран. Потом выключил телефон.
Он вдруг ясно понял: всё, что они давали, — воспринималось как должное. И сейчас — не просьба о помощи, а укор. Даже за это. Он не был зол. Но словно из него вынули последнюю нить, ту, на которой ещё держалась надежда. Осталась пустота. И тишина.
Они ехали молча. В машине играло радио, стекло чуть подрагивало от ветра. Лена смотрела в окно. Виктор держал руль двумя руками, как в первые годы, когда только учился водить.
— Смотри, как листья липнут к стеклу, — сказала она вдруг. — Столько их, как будто весь сезон собрался в этой дороге.
— Скоро и они исчезнут, — тихо ответил он.
— Успеем ещё чуть-чуть пожить?
Он не ответил. Только кивнул.
И поехал дальше.
